Богомил Райнов - Только для мужчин
Конечно, в общем, дети народец не плохой, однако не стоит обольщаться: налицо все предпосылки, что они скоро станут плохими, попав под команду такого вот кретинистого типа, как этот, с соломенными волосами, вечного крикуна и драчуна.
Первое, что бы я сделал, – это дал бы ему два-три пинка, чтобы у него навсегда пропала охота творить зло. Но я человек ленивый и редко поддаюсь первой реакции, потому что она обычно неверна, а порою даже просто глупа.
– Зачем ты разбил окно? – спрашиваю я, крепко держа мальчишку за пояс.
Он делает отчаянные попытки вырваться и даже колотит меня кулаками в грудь. Довольно увесистые кулаки, если принять во внимание, что ему вряд ли исполнилось двенадцать.
– И прекрати драться! – предупреждаю я, не выпуская мальчишку. – Я ведь тоже драться умею. Зачем разбил окно?
Пацан молчит, пронзительно глядя мне в глаза светлыми злыми глазами.
– Ладно, – говорю я, – в таком случае пойдем к участковому. Ему ты ответишь.
– Дядя, не надо к участковому, – просит мальчишка.
– Почему? Вы с ним старые знакомые? – Молчание. – Говори, почему ты разбил окно?
– Почему… Другие заставили…
– Ты еще и плут? А разве не ты здесь командуешь? Я тебя знаю, пакостник, у меня давно руки чешутся при виде тебя. Из-за тебя во дворе все беды. Но теперь ты получишь свое!
– Дядя, не надо меня к участковому! – заладил мальчишка, словно ничего другого сказать не может.
Голос у него грубый, хриплый – вечно он горланит, – и потому просьба его звучит фальшиво.
– Что вам сделал этот старик? – Я повышаю тон. – Я тебя спрашиваю.
– Он на нас кричит…
– И вы решили его наказать? А теперь слушай: если еще хоть раз будет разбито окно, я тебя вмиг найду, где бы ты ни спрятался, и ты мне заплатишь за все разбитые стекла – да так, что запомнишь на всю жизнь. Отныне ты за все отвечаешь, понял? Только ты!
Светлый злой взгляд темнеет. То ли оттого, что больше не придется бить стекла, то ли оттого, что пацан не может стукнуть меня так, как хотел бы. Вероятно, решив, что вопрос исчерпан, он снова пытается вырваться.
– Постой, куда торопишься? Успеешь… Сперва почини окно, а там посмотрим.
И, сжав плечо пацана, рискуя его раздавить, я тащу озорника в дом.
Когда мы входим, Лиза подметает осколки, разлетевшиеся по всему полу, а лежащий на кровати Димов, вооружившись очками, читает какое-то письмо.
Рыцарь болеет. Может, это всего лишь легкая простуда, но для этого хилого, истощенного организма легких болезней не существует. И все-таки Димов не сидит сложа руки: последнее время он усердно с кем-то переписывается.
– Мы пришли чинить окно, – говорю я.
– Так это ты бьешь стекла? – спрашивает старик, и его голос не выражает ничего, кроме немощи.
. Пацан молчит, мне приходится еще крепче сжать его плечо.
– Отвечай, тебя спрашивают.
– Я…
Мне кажется, сейчас последует длинная назидательная лекция, изобилующая всякими там «разве так можно?», «куда это годится?», но, к моему удивлению, Димов снова надевает очки и погружается в чтение.
Разбиты два стекла – внутреннее и наружное, так что работа предстоит большая, и возиться, конечно, придется главным образом мне. Я мог бы справиться и один, но в воспитательных целях самую нудную операцию – выскабливание старой замазки – поручаю пацану. Тем временем Лиза, недовольная моими жесткими приемами, пытается объяснить мальчишке, как некрасиво он поступает по отношению к старому больному человеку и что теперь о нем будет говорить общественность, а ведь ему жить с этими людьми, и каково ему будет, если они станут говорить, что это не мальчик, а настоящий бандит, и прочее в таком же духе.
Наконец мальчишка уходит, я собираюсь в редакцию, но в это время слышится слабый голос Димова:
– Странное дело…
– Что тут странного? Обыкновенное озорство, – пренебрежительно отвечаю я.
– Но почему он это сделал? – наивно спрашивает старик.
– Из подлости.
– Из подлости? Вы о ком говорите?
– Об этом пацане, о ком же еще?
– Значит, мы говорим каждый о своем, – констатирует Рыцарь упавшим голосом. – Я имею в виду Несторова.
– При чем тут Несторов? – удивленно спрашивает Лиза.
– Да оказывается, вовсе не он вел следствие. И приказа на мой арест он не отдавал.
– Этого вы не можете знать, – скептически бросаю я.
– Я – не могу. Но другим это известно.
– Иначе и быть не может! – подтверждает Лиза, покончив с уборкой. – Товарищ Несторов неплохой человек, и вы напрасно…
Поглощенный своими рассуждениями, Димов ее не слышит.
– Факты не вызывают сомнения, – бормочет он.
– Какие же? – спрашиваю я, стараясь вывести его из шокового состояния.
– А такие, – отвечает Димов, – что Несторова все это время вообще не было в Болгарии.
– Наверняка не было! – вторит ему Лиза. – Товарищ Несторов неплохой человек.
Не знаю, плохой человек товарищ Несторов или нет, но в том, что на следующий день напротив нашего дома снова появился плохой человек, сомневаться не приходится. Молодой белобрысый мужчина, руки – в карманах черной куртки.
Я смотрю из окна коридора, обращенного на улицу, и, пока соображаю, надо ли предупредить Лизу, вдруг вижу ее – она вышагивает по противоположному тротуару в своем новом бежевом плаще, приобретенном, вероятно, на деньги, заработанные у Миланова.
Лиза не замечает Лазаря или делает вид, что не замечает, – во всяком случае, она пытается миновать его. Однако парень грубо хватает ее за руку. Вырвав руку, Лиза – нечто совершенно неожиданное! – изо всей силы дает ему затрещину.
В самом деле неожиданное. И для Лазаря, вероятно, тоже: от удара голова его резко дернулась, он пошатнулся и был готов броситься на Лизу, но ее воинственный вид (или случайный прохожий, или вдруг пришедшая мысль) заставляет его овладеть собой.
Лазарь что-то говорит, Лиза отрицательно качает головой. Новая реплика – новый отказ. Белобрысый продолжает, и на сей раз движения Лизы да, вероятно, и слова уже не столь категоричны. Затем действующие лица расходятся в разные стороны.
– Тони, мне очень неловко, но я должна положить конец этой истории, и без вашей помощи мне не обойтись, – говорит Лиза полчаса спустя, поднявшись в комнату.
– Какой истории?
– Да с этими оболтусами…
– Но я ведь понятия не имею, что это за история.
– Я расскажу, если у вас хватит терпения выслушать, но сейчас мне надо к Димову.
– Идите.
– У меня очень, очень большая просьба… Мне придется встретиться с тем типом – раз и навсегда выяснить с ним отношения. Он будет ждать вечером в «Славин». А я боюсь идти одна.
– Возьмите Илиева.
– Да что вы! Разве не видите, что он за человек! Он там в обморок упадет, как услышит эту историю.
– В «Славию», говорите?… Место весьма сомнительное.
– Ну, в «Софию» я бы и без вас пошла.
– А почему вы позволяете им диктовать, где и когда встречаться?
– Я должна покончить с этой историей несмотря ни на что. Надоело.
– Хорошо, хорошо, не кричите. Я пошел в редакцию, вернусь часа через два.
Вот мы и в ресторане. Когда-то, помнится, это было вполне приличное заведение, но с годами порядки изменились. Ансамбль при помощи системы усилителей делает все от него зависящее, чтобы отпугнуть чувствительную публику. Однако чувствительных сейчас что-то не видно – вокруг люди явно иного склада: чем громче музыка, тем лучше они чувствуют себя в этой тесноте, в толпе танцующих, мечущихся словно ошалелые. Вот это жизнь.
После короткого спора с метрдотелем, который норовит усадить нас к другой какой-то компании, мне удается отвоевать отдельный столик – увы, в опасной близости к оркестру и громыхающим устройствам. Затем происходит еще одна короткая беседа, на сей раз с официантом, который приносит внушительное меню с множеством всяческих названий, а так как названиями сыт не будешь, я прошу его принести, что есть.
Ужин проходит в полном молчании и почти при полном отсутствии аппетита. Молчание объясняется неистовым грохотом, а отсутствие аппетита – местной кухней. Окинув зал беглым взглядом, я устанавливаю, что в нем нет ни одной знакомой физиономии, если не считать моего бывшего однокашника, с которым мы на расстоянии обменялись кивками. Не имею представления, чем этот человек занимается, но у меня вдруг возникает подозрение, что он из милиции.
– Хотите потанцевать? – спрашиваю я Лизу – пусть не думает, что я совсем уж невнимательный кавалер.
– Только этого мне не хватает, – отвечает она, протягивая руку к сигаретам.
– Вас не будоражат ритмы? Ваши биотоки не реагируют на рок?
– Тони, охота вам смеяться?
Странная женщина. Помолчав, она говорит:
– Стоит только выйти – ведь не удержишься, начнешь кривляться и сразу привлечешь к себе всеобщее внимание…
Сразу видно – Миланов вышколил.
В это время из-за толпы танцующих появляется Лазарь. Он любезно кивает направо и налево и садится на минуту, но тут же поднимается и уходит под тем предлогом, что ему надо позвонить.
