Михаил Веллер - Мишахерезада
Великовозрастные идиоты. Нечего делать. С одной бутылки портвейна.
Мы составили план. Разделили функции. Я сяду в дверце лицом внутрь, заслонив ее. А Игорь пойдет в глубь межкупольного пространства и шуганет. Они захотят улететь в дверцу, а мимо меня трудно протиснуться. И я двух поймаю.
Там было метра полтора меж кирпичным сводом и жестяной покрышкой. Он ушел, согнувшись, и шуганул!
Грязный пыльный ураган мощным потоком вышиб меня из дверцы!!! Он больно бил крыльями в лицо и царапался когтями! Я зажмурился, дышать было нечем. Выгнувшись спиной наружу, я цеплялся за косяки. И все воняло.
— Эй, ты держись! — закричал Игорь, схватил меня за ноги и втащил внутрь.
Все стихло. Одинокий голубь трепыхался в темной глубине.
— Твою мать… — сказали мы, в ужасе глядя друг на друга. И стали хохотать.
Мы были обгажены с головы до ног. Под огромным куполом у них таилось главгнездо. Тысячи птиц поднялись в воздух, птичий базар, и сбросили на самоубийц удобрительное аммиачное гуано.
Если считать голубей в храме Божьем реинкарнацией Духа Святаго, это была скорая и соразмерная кара за святотатство и узурпацию слов Его в доме Его. Такая несерьезная мысль пришла нам позднее.
Сверху одежду отчасти защитили рабочие черные халаты. Мы сняли их и изнанкой обтерли лица.
— Выкидывай, — швырнул Игорь. — Новые выпишу.
— А голова… — потрогал я, глядя на его рельеф.
Он с омерзением касался себя там и сям.
— Нельзя так идти.
— А как идти?..
Мы спустились на крышу, разорвали злосчастный бархат и полчаса утирались.
— А что это вы какие-то запачканные? — интересовались в экспозиции. — А чем это так… пахнет?..
— Мужской одеколон! «Икар»! Греческий!
— Да?..
Полдня после обеда ушли на мытье, стирку и сушку. В экскурсоводской на выходе Перова курила с девчонками.
— Ой, а у меня такое было!.. Вы не слышали? — повторяла она на бис. — Вот прямо как голос везде зазвучал: «Говорит Бог, и вы все должны мне молиться». У меня половина группы слышала. А половина не слышала… Помните еще, как плачущая икона — плакала тогда?.. Ребята, а вы не слыхали?
— А ты пей с утра больше, — сказал Игорь. — Не то услышишь.
— Что-о?..
— Лучше, конечно, портвейн.
Иван Грозный
Когда в Русском музее я вижу бронзового Ивана Грозного работы Антокольского, меня влечет пошлепать его по шее. Ни с одним царем судьба не сводила меня столь близко, и ни с одной статуей я не был близок так интимно.
Ленинград — город истории и искусства, здесь любое событие имеет культурные корни яркие и ветвистые, как проекция молнии под землей. Вначале Екатерина затащила в постель Понятовского.
Ну да. Молодой красавец-граф был ее бой-френдом. Точнее — одним из фаворитов. Величие императрицы сказывалось и в том, что сексуальные отношения с лучшими мужчинами России направляли их в орбиту государственных свершений. Итого, Понятовский после раздела Польши был посажен начальником ее большей и лучшей части, вошедшей в Россию.
Ему, любимому католику, перешедшая в православие лютеранка Екатерина построила костел. Естественно, костел наименовали Святой Екатерины. При жизни Понятовский там молился, по смерти его там похоронили.
После Второй Мировой войны Советская власть Понятовского выкопала и подарила коммунистическому польскому правительству. В знак дружбы, как кошка дохлую мышку. Получился оскорбительный намек. В Польше Понятовский считался русский прихвостень, царская подстилка и продажная сволочь. Поляки рассыпались в благодарностях, захоронили с почестями и прибавили еще один аргумент к ненависти к России.
Осиротевший костел директор Казанского собора выпросил себе. Под филиал и административные помещения. И мы стали переезжать.
Музейщики — особые люди. Особенно экспозиционеры. Сначала решили переселить в костел статуи. Чтоб они получили свою долю благоустройства. У нас там толпились шеренги статуй. Алебастровые копии Дрезденской галереи. Директор не чаял, как от них избавиться.
— Да ведь побьются при перевозке, Владислав Евгеньевич!..
— Не обязательно. Зато сколько места освободится.
Но две статуи были серьезные. Настоящие. Одна — мраморный Мефистофель в натуральную величину. Голый и белый, он сидел на мраморной же тумбе, обняв тощее колено и вперившись дьявольским ликом в пространство. А вторая — бронзовый Иван Грозный, задумчиво раскинувшийся в кресле типа домашнего трона. Знаменитый Марк Антокольский был скульптор экономически продвинутый и удачные работы тиражировал сериями. И все — авторские, родные, престижные, дорого стоят. Вот две.
Я уже трудился в статусе особы, облеченной директорским доверием. Имел полномочия привлекать народ. И вот нас собралось столяр, рабочий, шофер, художник, фотограф и десяток мэнээсов мужского пола. Я совмещал обязанности дирижера и надсмотрщика.
Алебастровые статуи наша муравьиная куча перемещала без проблем. А Мефистофель врос в пол. Я прикинул объем, умножил на вес мрамора, и получил тонну. Трудности стали понятны. Мы закряхтели, заскрипели, запердели и сдвинули.
— Сначала надо затащить в кузов самую тяжелую, — справедливо рассудил Игорь Гомозов. У кого как, а у нас рабочий класс был умнее интеллигенции.
Иван Грозный сидел у квадратной колонны. И он не сдвигался никак. Ни в какую сторону. Никакими «раз-два-взяли». Если бронзовое литье окажется сплошным, он потянет тонн пять. Но это невозможно! Должен быть полым!
Мы застучали в бронзу, как звонари в бомбоубежище. Глухо.
— А как рабы строили пирамиды? — озадачились мы и принесли из запасников веревку типа трос. Обвели вокруг Ивана и в две линии ударили копытами, как на празднике перетягивания каната. Веревка затрещала! Царь не обращал внимания на нашу возню, жестокая бронзовая ухмылка оставалась отрешенной.
Мы объявили брэйн-штурм и побились головами о стены.
— Читайте книги… — сказал я.
— Какие книги?
— Про пиратов! Игорь — стамеску и молоток. Женя — ведро горячей воды и пачку мыльного порошка.
Мыло лили на палубу врага в абордаже — чтоб скользили и падали.
Разболтали ведро мыльного раствора. Подбили стамеску под постамент Ивана и осторожно подлили в щель. И так с трех сторон, чтоб под низ просочилось.
— А теперь — аккуратно: мыльную дорожку до дверей.
За два конца заведенной веревки впряглись по семеро. Мы с Игорем втиснулись меж спинкой бронзового трона и мраморной стеной. Уперлись удобней спинами, коленями и локтями. Задушенная команда:
— Раз!.. два!.. пошшеелллллл!!.
Йес! Статуя шевельнулась, сдвинулась, поехала — и пошла, пошла, пошла!
— Давай! Давай! Не останавливаться!
Мы повернулись и толкали сзади, держа ноги вбок от мыльного следа. Трон разогнался по скользкому, упряжка летела!
