Ирвин Ялом - Проблема Спинозы
Однажды весенним утром 1922 года Дитрих Эккарт подошел к двери кабинета Альфреда, несколько мгновений смотрел сквозь стеклянную панель на своего воспитанника, поглощенного редактированием какого-то рассказа, потом, покачав головой, постучал по стеклу и поманил Альфреда к себе в кабинет. Там он указал ему на стул.
— Я должен тебе кое-что сказать — и, ради всего святого, Альфред, перестань так психовать! Ты отлично справляешься. Я совершенно удовлетворен твоим усердием. Если что, я бы порекомендовал тебе чуть меньше рвения, чуть больше пива и намного больше дружеского трепа. Чрезмерное трудолюбие — это не всегда добродетель. Но об этом в другой раз… Послушай, ты становишься ценным кадром для нашей партии, и я хочу ускорить твое продвижение. Согласишься ли ты с тем, что редакторы, которые публикуют то, что хорошо знают, имеют веское преимущество?
— Разумеется, — Альфред старался удерживать на лице улыбку, но никак не мог понять, что же последует дальше. Эккарт был совершенно непредсказуем.
— Тебе много приходилось ездить по Европе?
— Очень мало.
— И как же ты можешь писать о наших врагах, не видав их собственными глазами? Хороший воин порой должен делать паузу в сражениях, чтобы заточить свое оружие. Разве нет?
— Я не спорю, — осторожно согласился Альфред.
— Тогда иди и собирай чемоданы. Твой рейс на Париж отправляется через три часа.
— Париж? Рейс? Через три часа?!
— Да, у Дмитрия Попова, одного из крупнейших русских спонсоров партии, назначена там важная деловая встреча. Он улетает сегодня с двумя приятелями и согласился собирать для нас пожертвования среди тамошней эмигрантской белогвардейской общины. Попов летит на одном из новейших «Юнкерсов F-13», в котором есть места для четырех пассажиров. Я планировал сопровождать его, но дурацкая боль в груди, замучившая меня вчера, сделала поездку невозможной. Мой врач и жена запрещают мне лететь. Я хочу, чтобы ты поехал вместо меня.
— Мне прискорбно слышать о вашей болезни, герр Эккарт. И если врач рекомендует вам покой, то мне не следовало бы оставлять вас одного на следующие два выпуска…
— Доктор ничего не говорил о покое! Он просто осторожничает, поскольку мало знает о воздействии полетов на такого рода состояние. Выпуски уже почти составлены. Я о них позабочусь. Поезжай в Париж!
— А чем мне там заниматься?
— Я хочу, чтобы ты сопровождал герра Попова, когда он будет встречаться с потенциальными спонсорами.
— Если он пожелает, будешь сам готовить для них ознакомительную информацию о партии. Пора тебе учиться говорить с богатыми людьми. После этого поедешь домой на поезде, никуда не торопясь. Отведи на это целую неделю или дней десять. Чувствуй себя свободным человеком. Поезжай куда заблагорассудится и просто наблюдай. Смотри, как наши враги празднуют версальский договор. Делай заметки. Все, что ты увидишь, будет полезно для газеты. Кстати, герр Попов, помимо прочего, согласился щедро снабдить тебя французскими франками. Они тебе пригодятся. Немецкие марки за границей почти ничего не стоят из-за инфляции. Да и здесь они почти обесценились.
— Буханка хлеба с каждым днем дороже, — согласно вздохнул Альфред.
— Именно. И я сейчас пишу заметку для следующего выпуска о том, почему мы вынуждены снова повысить цену на газету.
При взлете Альфред крепко вцепился в подлокотники своего кресла и стал смотреть в иллюминатор на Мюнхен, с каждой секундой становившийся все меньше и меньше. Забавляясь испугом Альфреда, герр Попов, сияя золотыми коронками, прокричал сквозь рев моторов:
— В первый раз летите?
Альфред кивнул и отвернулся к окну, радуясь, что шум делает дальнейший разговор с Поповым и остальными двумя пассажирами невозможным. Он подумал о комментарии Эккарта насчет «дружеского трепа»… почему ему с таким трудом дается легкая болтовня? Почему он такой скрытный? Почему он не сказал Эккарту, что лишь однажды путешествовал в Швейцарию со своей теткой, и еще несколько лет назад, прямо перед тем как разразилась война, — вместе с невестой Хильдой побывал в Париже? Возможно, ему просто хотелось вымарать из истории свое балтийское прошлое и родиться в фатерлянде заново как гражданин Германии… Нет, нет, нет — он понимал, что причины этого уходят глубже. Ему всегда было страшно раскрываться. Именно поэтому два его разговора в пивной с Фридрихом были такими необыкновенными и такими… освобождающими. Он попытался копнуть глубже, заглянуть в собственную душу, но, как всегда, сбился с пути. Мне нужно меняться… я должен снова навестить Фридриха.
На следующий день Попов доверил Альфреду обсуждать с возможным спонсором платформу партии и объяснять, почему эта партия единственная способна остановить иудеобольшевиков. Банкир, у которого на мизинце ослепительно сияло бриллиантовое кольцо, спросил Альфреда:
— Я так понимаю, что официальное название вашей партии — это Национал-социалистическая немецкая рабочая партия. По-немецки — Nationalsoziahstische Deutsche Arbeiterpartei?
— Да.
— К чему вам такое неуклюжее и смутительное название? Смотрите, в ее названии «национал-» подразумевает правых, «социалистическая» — левых,«немецкая» — опять правых, а «рабочая» — снова левых! Это невозможно! Как ваша партия может быть всем сразу?
— Именно этого и хочет Гитлер — быть всем для всех людей. Кроме евреев и большевиков, конечно! У нас долгосрочные планы. Наша первая задача — в ближайшие несколько лет войти в парламент крупным представительством.
— Пф-ф, парламент! Вы, что же, верите в то, что невежественные массы могут управлять государством?
Нет. Но сначала мы должны добиться власти. Наша парламентарная демократия фатально ослаблена наступлением большевиков, и я обещаю, что мы со временем полностью покончим с такой системой. Гитлер повторял мне эти самые слова множество раз. И в своей новой платформе он сделал цели партии предельно ясными. Вот, я привез с собой экземпляры этой новой программы — «25 пунктов»…
По завершении всех визитов Попов одарил Альфреда пухлым конвертом с французскими франками.
— Отличная работа, герр Розенберг! Эти франки будут сопровождать вас в ваших европейских странствиях. Ваши презентации были превосходны, как и уверял меня герр Эккарт. И на таком хорошем русском языке! Это произвело на всех крайне благоприятное впечатление.
* * *Впереди целая свободная неделя! Какое наслаждение — просто ехать туда, куда душа пожелает! Эккарт был прав: он действительно слишком много работает. Шагая по улицам Парижа, Альфред сопоставлял их веселье и изобилие с мрачностью Берлина и бедностью возбужденно кипящего Мюнхена. В Париже шрамы войны были почти незаметны, его горожане казались хорошо питающимися людьми, рестораны ломились от посетителей. И притом Франция, наряду с Англией и Бельгией, сосала из Германии кровь и жизненные силы с помощью драконовских репараций! Альфред решил провести в Париже два дня (его манили художественные галереи и торговцы искусством), потом сесть на поезд, идущий на север, в Бельгию, а затем — в Голландию, страну Спинозы. Оттуда он намеревался предпринять долгое путешествие по железной дороге домой через Берлин, где собирался заглянуть к Фридриху.
