Сергей Алексеев - Покаяние пророков
Комендант подозревал, что в арсенале Почтаря есть еще кое-что кроме обреза…
Оперативники изготовились, тот, что в сенях, пропустил старика, и как только тот перешагнул порог, брюнет оказался перед ним.
— Прошу, заходите, присаживайтесь!
Почтарь и так ходил на полусогнутых, а тут еще присел от неожиданности, однако сориентировался мгновенно.
— То же ж засада!
— Верно, засада. Документы с собой есть?
— На шо мне документы? Нема!
— Вот эту женщину в деревне видели? — Лебедев подал фотографию. — Сегодня?
— Та ж ни! — Почтарь даже не взглянул на снимок. — У хати сижу, ничого не бачу.
— А вчера?
— У мени вин забор дюже высокий, саженний. Ничого не видать! — Он покосился на печную лежанку. — Кондрат, а шо ты туточки сидишь? У тебе ж печь топится?
— Сейчас и ты будешь сидеть! — засмеялся Комендант. — Назад-то не выпустят! Попал ты, дед Лука!
— Что печь топится — видите, — ехидно заметил Лебедев. — А людей не видите?
— З трубы дым идет, — нашелся Почтарь. — Я же ж, шо пониже трубы, ничого не вижу.
— А что у тебя за пазухой, дед? — Кондрат Иванович свесился, но до старика не дотянулся. — Никак обрез спрятал?
Бывший бандеровец не обиделся, но немного увял, забормотал виновато:
— Та ж який отрез? Нема у мени отреза. Я ж к тоби пошов, с горилкой…
— Отравить хочешь, злодей?
— Ни, мириться…
Почтариха держала его в ежовых рукавицах, и, несмотря на самогонный завод, старик сидел на сухом пайке. И когда ему становилось невтерпеж, он официально брал у жены бутылку и шел к бывшему чекисту пить мировую и отдельно — за дружбу народов. Они мирились много раз и обычно на один вечер.
— Доставай! Будем мириться! — Комендант спустился с лежанки. — Закуску у Николаича найдем…
— Закуска е! — Почтарь вытащил бутылку и круг домашней колбасы. — Тильки стаканы пошукаем…
Два непримиримых врага устроились на кухонном полу: из-за своих вечно подогнутых ног дед Лука давно не признавал столов, ел и спал, как турок, на коврике. Колбаску и лук порезали на тарелку, добавили несколько огурчиков и разлили горилку по стаканам — все степенно, со вкусом и предощущением праздника.
Лебедев смотрел на них с ненавистью.
— Давай присоединяйся к нам! — весело позвал его Кондрат Иванович. — А что, хорошая компания. Бывший оуновец и два бывших чекиста. Тебя ведь тоже уволят к утру.
— Я тебя накажу, — спокойно пообещал брюнет.
Почтарь сильно смущался и был молчалив, только постреливал черными глазами из-под насупленных мохнатых бровей да разглаживал вислые седые усы.
После первого стакана его обычно тянуло на откровения про боевую юность, здесь же присмирел, валяя колбасу в беззубом рту. Все его рассказы Комендант знал наизусть. Банды националистов выкуривали из подземных схоронов классическим способом — поджигали полмешка сигнальных ракет, облитых бензином, и забрасывали в лаз. Доставало до печенок в самых хитрых нишах м извилистых норах, так что через двадцать минут, когда задохнется огонь и бункер слегка проветрится, можно входить и пересчитывать потери противника. В сорок седьмом году после такой экзекуции пятнадцатилетний Почтарь лишь слегка обгорел, но уцелел. Его достали из-под земли и хотели пристрелить, да разглядели, что хлопец совсем юный, и в результате он получил ровно столько, на сколько выглядел, да еще пять лет ссылки. Сначала он валил лес, потом делал кирпичи и работал в шахтах, оттянул срок день в день, а ссылку отбывал в Холомницах, где его и нашла верная невеста Агриппина Давыдовна, приехавшая с теплой Украины в холодное Предуралье.
Будучи сильно выпившим, он забывал свое бандеровское прошлое и, потрясая могучим кулаком, восклицал:
— Таку империю згубылы!
В общем, становился агрессивным, собирался ехать в Малороссию и с оружием в руках отстаивать теперь уже советскую власть. Вообще, у них со старухой в головах была полная мешанина, они плохо представляли себе, что происходит в мире, хотя все время смотрели телевизор (а может, потому что его смотрели), жили обособленно и почти ни с кем не общались.
Когда на Почтаря находили патриотические чувства, его лучше было не трогать, однако Лебедев об этом не знал и, когда услышал сакраментальный громкий возглас о загубленной империи, заглянул в кухню.
— Если будете орать, расценю это как попытку подать сигнал, — пригрозил он. — И посажу в подпол!
Но было еще рано, хмель еще только тлел, разгорался, и Почтарь лишь скрипнул остатками зубов.
— Наливай-ко, Кондрат! А ты, хлопчик, годи. Айн момент! Як допьем горилку, та ж и погутарим.
Хлопчик принес радиостанцию, вызвал кого-то, демонстративно приказал обыскать жилые дома и оставить там по одному человеку до особого распоряжения. О чьих домах шла речь, было понятно, однако бывший бандеровец и это стерпел, а Кондрат Иванович запоздало махнул рукой.
— Забыл! Слушай, передай своим людям, пускай печку посмотрят и курам зерна бросят.
Брюнет даже взглядом его не удостоил, накинул на плечи пальто и вышел в сени. Люди его были исполнительными, потому что спустя минуту вяло брехавшие кавказцы вдруг захлебнулись от лая — кто-то полез во двор. А их хозяин прислушался, хладнокровно допил, что было в стакане, но с сожалением глянул на остатки в бутылке, крякнул и надел рукавицы.
— Хай! Пишов я до хаты!
— Ну, иди. Только побольше шуму.
Почтарь несколько секунд послушал, что творится за дверью, после чего с силой выбил ее, и тотчас в сенях раздался низкий бычий рев. Комендант сунулся к окну: с крыльца скатился тяжелый ком из двух тел и распался посередине двора. Старик на четвереньках пополз к калитке, однако парень в пальто прыгнул на него сверху, придавил, но в это время Почтарь заорал, как баба на базаре:
— Ой, ратуйте! Вбывают! Ой, вбываю-ю-ют!.. Комендант ждал этой команды, вылетел на крыльцо.
— Прекратить немедленно! Вы что старика бьете? Совесть потеряли! Семидесятилетнего человека!.. Пинками катают!
— Да никто его не трогал! — Парень оставил Почтаря, и тот, проворно вскочив, убежал за калитку.
— Тихо! Молчать! — зашипел Лебедев. — На место! И вы возвращайтесь в дом.
— Да я вернусь, — легко согласился Кондрат Иванович. — Что теперь толку? Засаду ты окончательно демаскировал. Какой дурак сейчас сюда пойдет?.. Где вас только учили? А может, вовсе не учили?
— Сейчас узнаешь!
Его втолкнули в избу; и тот, замерзший, пользуясь случаем, заскочил погреться.
— В наручники его! — приказал Лебедев.
— Зачем теперь-то? — Его напарник обнимал печь, не мог оторваться и, возможно, поэтому был либерален. — Пусть так сидит…
