Кен Кизи - Пролетая над гнездом кукушки
— Не знаю, парень. Я в первый раз встретил ее сегодня днем. Но не из-за нее же я видел плохие сны в эту тошнотворную неделю.
— Ну что ж, мис-тур Макмерфи, — кричит Хардинг, стараясь говорить как мальчишка-практикант, который явился на собрание, — вы обязательно должны рассказать нам об этих снах. Подождите, я достану свой карандаш и блокнот. — Хардинг старался быть забавным, ему неловко, что перед ним извинялись. Он схватил ложку и салфетку и сделал вид, что собирается записывать. — Итак. Расскажите нам подробно, что именно вы видели в этих… э… снах?
Макмерфи даже не улыбнулся.
— Я не знаю, парень. Ничего, кроме лиц… да, мне кажется — только лица.
На следующее утро Мартини залезает под контрольную панель в ванной комнате, изображая пилота реактивного самолета. Игроки в покер приостанавливают игру, чтобы похихикать.
— И-и-и-у-у-у-ум. Я земля, я земля. Объект обнаружен, вероятно, вражеская ракета. Действуйте немедленно. И-и-и-у-у-м.
Вертит диск, двигает рукоятку вперед и наклоняется, имитируя крен корабля. Он поворачивает стрелку на приборной панели на отметку «наполнить», но вода не идет. Они больше не используют гидротерапию, и никто не поворачивает ручку, чтобы пошла вода. Новенькое хромовое оборудование и стальная панель никогда не использовались. Не считая хрома, и панель и душ выглядят как приспособления для гидротерапии, которые они использовали в старой больнице пятнадцать лет назад: вода из форсунок могла добраться до любой части тела под любым углом, а техник в резиновом фартуке стоял на другой стороне комнаты, манипулируя рычагами на панели, определяя, струя из какой форсунки и куда должна бить, с какой силой, насколько горячая — струи были то успокаивающе-мягкими, то вонзались резко, словно иглы, — и ты мотался там между форсунками на парусиновом ремне, вымокший, беспомощный, пока техник наслаждался своей игрушкой.
— И-и-и-у-у-у-м-м-м… «Воздух — земля», «воздух — земля»: ракета обнаружена; входит в зону видимости… — Мартини сгибается и целится через круглое отверстие форсунки. Он зажмуривает один глаз и смотрит в отверстие другим. — По мишени! Приготовиться… Цель… Огонь!
Его руки соскользнули с панели, и он выпрямляется во весь рост, волосы развеваются, глаза таращатся на душевую кабину с таким диким и пугающим выражением, что все карточные игроки поворачиваются на стульях и смотрят, что он там увидел, но не видят ничего, кроме щитов, подвешенных среди форсунок на крепких новых полотняных ремнях.
Мартини обернулся и смотрит прямо на Макмерфи. Больше ни на кого.
— Ты их видишь? Ты видишь?
— Кого, Март? Я ничего не вижу.
— Среди всех этих ремней? Не видишь?
Макмерфи поворачивается и косится на душ:
— Нет. Ничего.
— Погоди минутку. Им нужно, чтобы ты их увидел, — говорит Мартини.
— Черт тебя побери, Мартини, говорю же тебе, я их не вижу! Понимаешь? Не вижу вообще ничего!
— О, — говорит Мартини. Он кивает и отворачивается от душевой кабины. — Ну что ж, тогда я их тоже не вижу. Я просто тебя дурачил.
Макмерфи собирает колоду и энергично ее тасует.
— Мне не нравятся такого рода шутки, Март. — Он снова начинает тасовать, и карты разлетаются по всей комнате, когда колода вдруг рассыпалась под его дрожащими руками.
* * *Помню, что снова была пятница, прошло три недели, как мы голосовали насчет телевизора, и всех, кто мог ходить, погнали в первый корпус; они пытались нас убедить, что всем надо сделать рентген грудной клетки на случай туберкулеза, но я знаю, это для того, чтобы убедиться, что вся машинерия функционирует нормально.
Расселись на длинной скамье вдоль коридора, ведущей к двери с табличкой «Рентген». Следующая за рентгеном — дверь с табличкой «ЛОР», где они зимой проверяли нам горло. Напротив нас другая скамья, и она ведет к металлической двери. С рядом заклепок. И на ней не висит никакой таблички. Два парня дремлют на скамье между двумя черными парнями, тогда как еще один внутри получает свою дозу терапии, и я слышу его крики. Дверь открывается внутрь рывком, и я могу разглядеть в комнате мерцающие трубы. Они выкатывают еще дымящегося пациента, я вцепился в скамью, чтобы меня не всосало в дверь. Черный парень и белый поднимают одного из ожидающих парней со скамьи, он качается и пошатывается от большого количества лекарств, которое они в него впихнули. Они обычно перед шоком дают красную капсулу. Они вталкивают его в дверь, и техники подхватывают его под руки. Вижу, парень на одну секунду осознает, куда его притащили, упираются обеими пятками в цементный пол, чтобы не дать им затащить себя на стол. А потом дверь захлопывается, пфу-ф, металлический удар обшивки — и я больше его не вижу.
— Парень, что здесь такое происходит? — спрашивает Макмерфи у Хардинга.
— Здесь? Ну, это интересно, не так ли? Ты и не должен был получить удовольствие. Жалость. Опыт, который не миновал ни одно человеческое существо. — Хардинг переплетает пальцы на затылке и откидывается, чтобы посмотреть на дверь. — Это шок-шоп, я тебе не так давно о нем рассказывал, друг мой, ЭШТ, электрошоковая терапия. Эти счастливые души, которых ты здесь видишь, выиграли путешествие на Луну. Нет, если подумать, это не совсем бесплатно. Ты оплачиваешь услугу клетками мозга — вместо денег, а у каждого на депозите — миллиарды клеток мозга. Какая разница, если ты потеряешь несколько. — Он хмурится, глядя на одинокого парня, оставшегося на скамье. — Похоже, что сегодня не слишком много клиентов, ничего общего с толпами народа в прошлом году. Но се ля ви, увлечения приходят и уходят. И боюсь, что мы являемся свидетелями заката ЭШТ. Наша дорогая старшая сестра одна из немногих имеет силы выступать в защиту великой фолкнеровской традиции в лечении нарушений здравомыслия: поджаривания мозгов.
Дверь открывается. Каталка с шумом выезжает из комнаты, никто ее не толкает. Она на двух колесах огибает угол и, дымясь, исчезает в коридоре. Макмерфи смотрит, как подводят к двери последнего парня.
— То, что они делают, — Макмерфи на мгновение прислушался, — так это берут сюда какую-нибудь птичку и пропускают электричество через ее череп?
— Если выражаться кратко, то да.
— Но, черт возьми, ради чего?
— Ну конечно же ради пользы пациента. Все, что здесь делается, делается ради пользы пациента. Ты живешь все время в одном отделении, и у тебя может создаться впечатление, что больница — это эффективный механизм, который будет функционировать так же хорошо, если бы даже пациентов сюда не помещали, но это не так. ЭШТ не всегда используется для карательных целей, как это заведено у нашей старшей сестры, и это также не чистый садизм со стороны персонала. Некоторое количество потенциально неизлечимых были возвращены к контакту с миром благодаря шоку, такому же количеству удалось помочь с помощью лоботомии и лейкотомии. Шоковое лечение имеет кое-какие преимущества: оно дешево, быстро и совершенно безболезненно. Оно просто стимулирует припадок.
