Кен Кизи - Пролетая над гнездом кукушки
— Эй, Мак. — Хардинг зовет Макмерфи, который сидит от него через комнату, разглядывая книжку с комиксами. — Если ты на минутку прервешь свои литературные изыскания, я представлю тебя моей благоверной Немезиде; мог бы выразиться банальнее: моей лучшей половине, но полагаю, что эта фраза предполагает изначально равное положение, не так ли?
Он пытается рассмеяться, и два тонких, цвета слоновой кости пальца ныряют в карман рубашки за сигаретами и, беспокойно двигаясь, выуживают из пачки последнюю. Сигарета дрожит, когда он сует ее в рот. Они все еще не сделали ни малейшего движения навстречу друг другу.
Макмерфи поднимается со стула и, приблизившись к ним, стаскивает с головы кепку. Жена Хардинга смотрит на него и улыбается, приподняв одну бровь.
— Добрый день, миссис Хардинг, — произносит Макмерфи.
Она улыбается еще шире и говорит:
— Терпеть не могу «миссис Хардинг». Мак, почему бы вам не называть меня Верой?
И они вдвоем усаживаются на кушетку, где расположился Хардинг, и он начинает рассказывать жене о Макмерфи, о том, как Макмерфи довел Большую Сестру, и она улыбается и говорит, что ее это ни капельки не удивляет. И пока Хардинг рассказывает эту историю, забывает о своих руках, и они летают в воздухе перед ним и рисуют картину, которую можно разглядеть, они танцуют в такт мелодии его голоса, словно две прекрасные балерины в белом. Но как только Хардинг заканчивает рассказ, замечает, что Макмерфи и жена смотрят на его руки, и он тут же загоняет их в ловушку между коленями. Он первым смеется над этим, а жена говорит:
— Дэйл, когда ты научишься нормально смеяться, а не издавать этот мышиный писк?
То же самое сказал ему Макмерфи в первый день, но как-то по-другому; когда сказал Макмерфи, это успокоило Хардинга, а ее слова заставляют его нервничать еще больше.
Она просит сигарету, и Хардинг снова лезет в карман и обнаруживает, что он пуст.
— Нам теперь выдают сигареты, — говорит он, заворачивая плечи вперед, словно пытаясь спрятать свою наполовину выкуренную сигарету, — по одной пачке в день. Похоже, эта практика не оставляет мужчине никаких возможностей оставаться рыцарем, Вера, моя дорогая.
— О, Дэйл, тебе никогда ничего не хватает, разве не так?
Пока он смотрит на нее, улыбаясь, его глаза приобретают хитрое, лихорадочно-пугливое выражение.
— Мы говорили в переносном смысле или все еще имеем дело с конкретной сигаретой «здесь и сейчас»? Не имеет значения; ты знаешь ответ на вопрос, каким бы образом ты его ни поставила.
— Я не имела в виду ничего, кроме того, что сказала, Дэйл…
— Конечно, ты под этим ничего не имела в виду, сладкая моя; ты использовала «никогда» и «ничего», что составляет двойное отрицание. Макмерфи, английский Веры может соперничать по безграмотности с вашим. Послушай, дорогая, ты должна понять, что между «никогда» и «всегда» существует…
— Ну хорошо! Достаточно! Я имела это в виду в обоих случаях. Я готова это сказать как угодно, лишь бы ты понял. Я хотела сказать, что тебе все время ничего не хватает!
— Вечно всего, мое одаренное дитя.
Секунду она смотрит на Хардинга, а потом поворачивается к Макмерфи, сидящему рядом с ней:
— А вы, Мак, что скажете? Способны ли вы справиться с простой маленькой задачей — предложить сигарету?
Его пачка уже лежит на ладони. Он смотрит на нее так, словно ему хочется, чтобы ее не было, а потом говорит:
— Точно, у меня всегда есть сигареты. Причина в том, что я их стреляю. Стреляю, когда только есть такая возможность, поэтому моей пачки мне хватает дольше, чем Хардингу. Он курит только свои собственные. Вы же видите, он скорее сбежит, чем…
— Вам не стоит извиняться за мое неадекватное поведение, друг мой. Это не соответствует вашему характеру и не делает чести моему.
— И вправду нет, — говорит Вера. — Все, что от вас требуется, — это зажечь мне сигарету. — И она так глубоко наклоняется, чтобы дотянуться до его спички, что даже через комнату я отчетливо вижу содержимое ее блузки.
Она еще немного поболтала о некоторых друзьях Хардинга, которые, как она надеется, наконец прекратят шататься вокруг дома, выискивая его.
— Вы ведь знаете этот тип людей, ведь правда, Мак? — говорит она. — Шикарные ребята с такими красивыми длинными волосами и с тонкими нежными руками, которыми они так мило дают пощечины.
Хардинг спрашивает, только ли его они хотят навестить, и она отвечает, что любой мужчина, который хотел бы увидеть ее, способен дать пощечину скорее, чем он с его чертовыми тонкими ручками.
Неожиданно она встает: ей пора уходить. Берет Макмерфи за руку и говорит ему, что надеется вскоре увидеть его снова, и выходит из библиотеки. Макмерфи не может произнести ни слова. При звуке ее высоких каблуков все повернули голову в ее сторону и смотрели, пока она не скрылась из вида.
— И что ты думаешь? — говорит Хардинг.
Макмерфи набирает воздух в легкие.
— Черт побери, ну у нее и буфера. — Сейчас он может думать только об этом. — Такие же огромные, как у старушки Рэтчед.
— Я не имел в виду физиологию, друг мой, я хочу сказать, что ты думаешь…
— Черт побери, Хардинг! — неожиданно кричит Макмерфи. — Я не знаю, что и думать! Чего ты от меня хочешь? Я что, брачный консультант? Я знаю только одно: никто поначалу не бывает большой шишкой, и мне кажется, что люди тратят всю свою жизнь на то, чтобы унизить других. Знаю, что ты от меня хочешь; хочешь, чтобы я пожалел тебя, чтобы сказал, что она — настоящая сука. Ну и ты же никогда не давал ей возможности почувствовать себя королевой. Имел я и тебя, и твое «что ты об этом думаешь»! У меня достаточно своих проблем, чтобы цеплять на себя еще и твои. Просто отвали! — Он обвел взглядом других пациентов. — Вы все! Хватит доставать меня, черт вас побери! — И он натягивает на голову кепку и идет в другой конец комнаты к своим комиксам.
Острые смотрят друг на друга разинув рты. С чего это он на них взъелся? Никто ничем его не доставал. Никто ни о чем не попросил, когда поняли, что он пытается ограничить свое пребывание рамками срока и не попасть под принудительное лечение. Все удивлены тем, как он взорвался и наехал на Хардинга, и не могут сообразить, почему он сгреб со стула свой журнал, уселся и закрыл им лицо — то ли для того, чтобы люди не смотрели на него, что ли для того, чтобы самому не смотреть на людей.
В тот вечер перед ужином он извинился перед Хардингом и сказал, что сам не знает, что на него нашло в библиотеке. Хардинг ответил, что, возможно, это из-за его жены — она часто манипулирует людьми. Макмерфи уставился в свою чашку с кофе, а потом говорит:
