Дорис Лессинг - Бабушки (сборник)
В очередные выходные Джеймс отправился в гости к Дональду. В огромный особняк съехались знакомые и родственники: два старших брата и две младших сестры, все шумные весельчаки. Отец и мать Дональда спорили — «ругались», как сказали бы в семье Джеймса, — по любому поводу и обо всем на свете. Отец был членом лейбористской партии, мать — сторонницей пацифистов, дети мнили себя коммунистами. Стол ломился от угощения, трапезы были долгими и бурными. Мать Джеймса готовила экономно, традиционный воскресный ростбиф — скромных размеров, ведь расточительство грешно — считался верхом роскоши. В столовой у Дональда на буфете всегда стоял громадный окорок, фруктовый пирог, хлеб, кусок сыра и здоровенный брусок масла. Домашние неустанно подшучивали над сестрами Дональда из-за череды поклонников; Джеймс поначалу решил, что шутки заходят слишком далеко, но по мере изменения своих взглядов на жизнь счел возможным расширить границы приемлемой респектабельности.
— Славно, что ты дома, — заметил отец за воскресным обедом (несколько ломтиков ростбифа, две картофелины и ложка зеленого горошка) в один из приездов Джеймса.
Сын и мать обменялись удивленными взглядами: что это на старика нашло? (Отцу не было и пятидесяти.)
— Политикой решил заняться?
— Ну, в основном я пока прислушиваюсь.
Отец — грузный, краснолицый, с жесткой щеточкой усов (предметом ежедневного заботливого ухода) и короткими седыми волосами (раз в неделю его стригла жена), расчесанными на аккуратный пробор, — с пристальным вниманием поглядел на сына большими голубыми глазами, как будто забыв скрыть свои чувства за привычной маской рассеянности.
— Политика — занятие для дураков. Чем скорей ты это поймешь, тем лучше, — заявил он и сосредоточенно занялся поглощением ростбифа.
— Милый, Джеймс хочет сам во всем разобраться, — заметила миссис Рейд, по обыкновению примирительно, будто втайне боялась, что в один прекрасный день скрытый мужнин гнев вырвется на свободу и сокрушит всех и вся на своем пути.
— Вот я и говорю, — злобно воскликнул мистер Рейд с перекошенной от ярости физиономией, переводя горящий взгляд с жены на сына, словно ожидая удара, — все кругом сволочи, воры и лжецы!
Джеймс никогда прежде не слышал, чтобы отец высказывался таким тоном, и недоуменно посмотрел на мать. Миссис Рейд потупилась, дрожащими пальцами разминая на скатерти хлебные крошки.
«Вот оно что, — подумал Джеймс. — И как я раньше не замечал!..» В этот раз из родного гнезда он уезжал, исполненный не только страсти к дивному новому миру политики и литературы, но и горькой муки.
Дональд охотно снабжал его книгами, и Джеймс глотал их с жадностью, пытаясь утолить голод знаний. Стопка книг высилась на столике в прихожей. Джеймс по одной уносил их к себе в спальню, прочитывал, а затем спускался за новым томиком. Однажды он увидел, как мать осторожно раскрыла одну из книг: Спендер.
— Я постоянно думаю о великих людях, — признался ей Джеймс, впервые объятый желанием поделиться с матерью новообретенным богатством.
— Это прекрасно, — кивнула она с улыбкой.
В доме стояла этажерка с книгами, но мать их никогда не читала. Книги были о войне — тема не привлекала Джеймса, — вдобавок, они принадлежали отцу, а потому их окружал ореол неприкасаемости.
— В тени ветвей у синих вод нарциссы водят хоровод…[13] — задумчиво промолвила миссис Рейд. — Мы в школе это учили.
— Мне снилось: поле боя я покинул…[14] — сказал Джеймс, понизив голос (в соседней комнате сидел отец).
— Нет, не стоит, лучше не надо… — прошептала мать и, оглянувшись, быстро вышла из прихожей.
Когда отец ушел в паб, Джеймс присел у этажерки и стал неторопливо перебирать книги на полках: «На Западном фронте без перемен», «Тихий Дон», «Простимся со всем этим», «Битва на Сомме», «Пашендейль», «Воспоминания старого солдата», «Если мы умрем…», «Если нас спросят…».
Весной 1939 года Джеймса, как и всех двадцатилетних парней, призвали в армию.
— Вот и правильно, молодым это в самый раз, — сказал отец, резко поднялся с кресла и ушел в паб.
Дональд тоже получил повестку. Джеймс приехал к нему в гости. В доме, и без того шумном, разгорелись отчаянные споры. Старшие братья ожидали призыва со дня на день. Сестры безутешно рыдали, потому что их поклонники были сверстниками Дональда и Джеймса.
— Нет, войны не будет, это слишком ужасно, — утверждала мать-пацифистка. С ней соглашалась одна из дочерей.
— Гитлера надо остановить! — восклицал отец, убеждения которого разделяли сыновья и вторая дочь.
Об этом говорили по радио и писали в газетах: «Современное вооружение делает войну бессмысленной…»
Приятели, в радужном настроении ожидавшие дня призыва, отправились в соседний городок на дискуссию «Можно ли остановить войну?». Дональд произнес зажигательную речь о том, что Гитлера необходимо остановить, иначе он всех поработит. Одна из слушательниц поднялась и заявила, что ее жених и братья погибли в Первой мировой, и если бы молодежь представляла себе ужасы войны, то все были бы пацифистами. Ее сосед, по виду — сверстник, то есть окончивший школу в военные годы, саркастически осведомился, понравилось бы ее жениху и братьям находиться под пятой Гитлера. «Да! — возмущенно ответила она. — Жизнь лучше смерти». Какая-то старушка возразила, что малодушие позорно: в годы предыдущих войн трусам вручали белое перо. Дискуссия переросла в ожесточенный спор, попытки утихомирить присутствующих оказались напрасны, а одного юношу пришлось даже вывести из зала — он вырывался и кричал, что старую каргу надо застрелить, а белые перья запретить.
— Ничего, армия тебя воспитает, — заявил сыну мистер Рейд. — Сделает из тебя настоящего мужчину. С твоим образованием ты наверняка получишь офицерский чин. Легче будет.
Джеймс и Дональд вместе явились на призывной пункт в Рединге. В школе Джеймс играл в футбол и в крикет, слыл отличным бегуном и находился в прекрасной форме, что и подтвердил медицинский осмотр, хотя врач посоветовал не перенапрягать разорванную коленную связку — результат старой футбольной травмы, о которой напоминал только тонкий белый шрам. Дональду сказали, что он полноват, но это не страшно — в армии похудеет.
Призывников собрали в огромном зале: сотни потных, вонючих тел — у многих в домах не было ванных комнат. Оглядев толпу сверстников, Дональд беззлобно пошутил, что они готовы для забоя, будто ягнята или телята. Многие юноши были тщедушны и невысоки ростом. По сравнению с ними Дональд и Джеймс выглядели упитанными здоровяками. Приятели, внимательно изучившие сведения о жизни представителей различных социальных слоев Великобритании, знали, что английские рабочие питаются в основном бутербродами со смальцем или с маргарином и сахаром, а запивают все это крепким сладким чаем. Нездоровая диета приводила к тому, что дети вырастали бледные и чахлые. Некоторых призывников отбраковывали при медосмотре из-за рахита, многих отправляли к дантисту лечить гнилые зубы.
