Раймон Кено - С ними по-хорошему нельзя
— Вы действительно дочь Вампира?
— Получается, что да.
— Меня зовут Стив.
— Меня — Салли.
— Я никогда вас здесь не видел.
— Наверняка.
— Bhuil tû ag foghluim na Gaedhilge?
— Táim le tamall.
— С Падриком Богалом?
— Получается, что да.
— Я — тоже. Он возьмет меня учеником вместо Варнавы Паджа. Вы его знаете?
— Знаю ли я его? Скобянщика?
— Профессия еще та, — заметил Стив.
— А вы сами чем занимаетесь?
— Вампирологией. Я бы хотел, чтобы вы мне рассказали о вашем папе; меня привлекают небывалые и неизвестные подробности, а ваш папа сделал отменную карьеру в области, которую я выбрал поприщем для применения своей эрудиции.
— Пошел ты на хер, — ответила ему я.
— Простите?
— Я вам сказала пойти на хер.
— Мисс!
Он грациозно поклонился и удалился. Я осталась одна. Авель, наливая по кругу, предложил наполнить и мой стакан, с чем я сразу же согласилась. Я заметила, что он держался от меня на почтительном расстоянии.
Осмелев от тепла, растекающегося в груди (вероятно, из-за очередного прилива уиски), я спросила:
— Вы боитесь меня?
Он застыл с бутылкой в руке и что-то пробормотал. Я подошла к нему ближе и, указывая пальцем на вышеназванного Стива, спросила:
— Что это за грязный тип?
— Приятель Патриции. Студент-вампиролог.
— Поэтому я его и интересую?
— Я... э-э... не знаю.
Я подумала, что пришло время флиртовать. С кем — мне было совершенно все равно, почему бы и не с этим Авелем, которого я почти не знала. Я попыталась припомнить — что именно? когда я встречалась с ним в последний раз? где точно, если мне не изменяет память, мы сидели рядом? — но так и не смогла.
Поэтому спросила в лоб:
— А вас я не интересую?
— Ну да... да, да... очень.
— Интересными могут быть не только папы. Вы не находите?
— Да, да... конечно.
Тем временем завели новую пластинку, бостон. Я обожаю бостон. Думаю, что люблю его не меньше, чем селедку в имбире, а мысль о возможности танцевать его с молодым человеком приятной наружности озарила мне спинной мозг до такой степени, что я уже не могла сдерживать флиртующие речи, хотя и понимала, что выхожу за рамки дозволенности.
— Станцуем? — предложила я Авелю.
Он стал оглядываться по сторонам, как утопающий в проруби, но, так и не дождавшись помощи, поставил бутылку на стол, подхватил меня и увлек в танец. Я сразу же поняла, что он стесняется. И действительно, он часто наступал мне на ноги. Чтобы его чуть-чуть успокоить, я крепко прижалась к нему и тут вспомнила, при каких обстоятельствах встретилась с ним в первый раз: конечно же! — на последнем чаепитии миссис Богал.
— Вы меня помните? — прошептала я ему в шею.
— Эээ... да... только не здесь, — прошептал он очень взволнованным голосом.
Не здесь что? На что он намекал? Я попросила бы у него объяснений, если бы танец не был прерван инцидентом, который меня удивил тем, что он произошел только сейчас. Бостон доиграл до своего пятьдесят второго такта (я не забывала их считать, даже флиртуя) и оборвался, поскольку Джоэл с диким криком бросился к бостоновоспроизводящему аппарату и стал пожирать пластинку, на котором он (бостон) был выгравирован. Несколько мужественных индивидуумов бросились на помощь к жертве, но было уже поздно. После второй изжеванной порции винила мой брат рухнул на пол, окончательно разрушив всякую надежду на спасение бостона, низведенного до кучи осколков. Неподвижно полежав некоторое время, Джоэл вскочил и запрыгал, издавая предсмертные крики. Мы окружили поэта, но его вдохновение, похоже, затрагивало лишь окружающую меблировку. Каин Мак-Адам, будучи верным сыном своего отца и опасаясь за мебель, ошеломил моего братца ударом бутылки по голове и вежливо попросил меня увести его at home. Что я и сделала.
Я была расстроена, что мой первый бал закончился так быстро, и выразила Беатриции непритворное сожаление по этому поводу. Она пообещала пригласить меня еще. Пелагия — тоже.
18 мая
Проспав сорок восемь часов кряду, Джоэл уехал к себе. Его отъезд меня огорчил. Хотя его присутствие выражалось лишь в выдыхательном храпе, который извергался одновременно из ноздрей и рта (проходя между зубами), оно позволяло мне выносить присутствие бедной мамы. И вот я снова с ней наедине.
20 мая
Получила письмо от Варнавы. Как говорят французы, «цыпочку». Другими словами, признание в любви. Я прочла его бедной маме, чтобы немного ее развлечь. Мы вволю посмеялись. Не могу все-таки отрицать, что это доставляет мне определенное удовольствие.
22 мая
Еще одно письмо от Варнавы. Такое пылкое, что можно было пальцы обжечь. Это привнесло в наш грустный очаг толику веселья.
27 мая
Никак этого не ожидала: Пелагия пригласила меня на вечеринку. Не знаю, приглашен ли Джоэл. Мама дала мне несколько файрлингов, чтобы я купила себе пудру и помаду. Я отыскала флакон духов, который с Атаназом передал Мишель Прель. Надушусь перед самой вечеринкой.
29 мая
Съездила проведать Джоэла. Дождь шел всю ночь, весь день до нее и весь день после. Тупик залило: настоящая прорва. Приходилось прыгать через лужи и балансировать, чтобы не съехать в соседнюю грязь. Лачуга братца в глубине тупика, казалось, совершенно обесцветилась. На ветру тупо постукивал сломанный ставень. Я толкнула дверь и вошла, хотя оттуда здорово воняло — насыщенно, интенсивно и осознанно. Инкрустации вони сталактизировались с потолка и сталагмитировались из пола. В полумраке — тишина. Я обнаружила нежно похрапывающую Саломею. Похоже, она была одна посреди костных останков, предназначенных для изготовления пуговиц. Я обошла лавку, спальню, кухню, сортир. Никого. Лишь совершенно серая Саломея в своих лишаях дрыхла где оставили.
Я вышла и какое-то время постояла на пороге.
Дождь вновь заструячил по лужам и грязи. Можно было бы чисто по-человечески, а следовательно, и по-ирландски забрать соплячку и аккредитовать ее к бабушке для того, чтобы они обе имели веский повод прожить чуть дольше. Но пришлось подумать и о другом: это могло быть воспринято как похищение ребенка. Я попыталась оценить степень своей зрелости в области материнства. Оценивая себя в последнее время, я начала сомневаться в том, что скончаюсь девственницей и сыграю в ящик неоткозляченной как минимум одним самцом. А следовательно, я могла предвидеть осеменение того, что в газетах называют маткой, и, в финальном заключении, производство беби, которого мне придется кормить молочным продуктом и подтирать в месте, называемом в спортивных газетах анусом, в ожидании того момента, когда, став взрослым, отродье будет подтираться само, грызть бифштекс и жертвовать часть своего заработка на содержание старой дуры, в которую я к тому времени превращусь.
Все это казалось довольно абстрактным. Мужская рука, трогающая меня за ягодицы: это определенно волновало. Но то, что постепенно и поступательно я должна буду ощущать внутри себя другое волнение потому, что через несколько волнительных месяцев это волнение выплеснет пополнение (другое я), казалось мне очень зыбким и неопределенным в сей час, покуда тысячи водяных капель тонули в заболоченном тупике.
Думаю, я в конце концов забрала бы девчонку, но в этот момент от лужи к луже стала прибывать волна, гонимая шатающимся приближением эдакого мокрого тряпичного кома. Миссис Килларни возвращалась at home здорово нагрузившаяся. Ей понадобилось добрых четверть часа, чтобы добраться до моих ног, и уже на последнем этапе она шумно плюхнулась в лужу, отчего та превратилась в настоящее озеро.
Я не стала ей помогать. Ей удалось подняться самой. Она узнала меня незамедлительно.
— Входите, мисс Мара, — пригласила она. — Есть новости, есть новости.
Она двинулась вперед, сделала полупируэт и рухнула на псевдомебель, претендующую на звание сиденья, раздавив при этом под собой несколько воробьиных скелетиков.
— Уиски, мисс Мара? — предложила она. — Уиски?
Я никогда не отказываюсь.
— Садитесь же, мисс Мара, садитесь. Есть новости, есть новости.
Я устроилась на не самом липком ящике и принялась цедить свой уиски, чтобы как-то перебить густоту окружающего запаха. Миссис Килларни цедила тоже.
— Так вот, — сказала она, — новость так новость, сейчас я вам ее расскажу, эту новость. Ваш брат Джоэл ушел.
— За спичками? — спросила я.
— Нет. Уехал вербоваться во французский Иностранный легион.
— Неужели?
— Он мне поклялся, что так и сделает.
— Но, миссис Килларни, с чего это вдруг он решил вербоваться во французский Иностранный легион?
