Раймон Кено - С ними по-хорошему нельзя
— О чем?
— Не знаю.
— Ты уверена, что это будет роман?
— Это — точно. И еще: я напишу его на ирландском.
— Ну, тогда я не смогу его прочесть.
— У меня уже есть название.
Оно только что пришло мне в голову.
— Какое?
— «С мужчинами по-хорошему нельзя».
— Что-то длинновато.
— Меня поразила одна фраза, которую ты произнес в тот самый вечер, когда вернулся папа, когда миссис Килларни принесла Саломею, но слушать ее никто не хотел.
— Хреновый получился вечер. Нам всем досталось.
— Ты сказал тогда: «С женщинами так всегда, с ними по-хорошему нельзя».
— Я так сказал?
— Да. Но я ее изменила и поставила «с мужчинами».
— И о чем ты там напишешь?
— Не знаю.
— Смешное название, но если ты напишешь «с женщинами», будет оригинальнее.
— Ты думаешь?
— Конечно.
В дверь застучали кулаками и ногами.
— Пойду их усмирю, — сказал Джоэл. — Я теперь так знаменит, что они готовы все снести.
Я оставила его на восторженных почитателей.
Я шла медленным, задумчивым шагом. Перспектива остаться с мамой лицом к лицу меня не радовала. Мне не очень хотелось возвращаться домой. На углу О’Коннелл-стрит я встретила Варнаву. Он явно не знал, следовало ли ему со мной заговорить. В итоге решился.
— Вы стали видной личностью, Салли, — робко произнес он.
— Да нет же, нет.
— Да, да. Уверяю вас. В вашу честь Мак-Адамы устраивают целый праздник.
— Я об этом ничего не знаю.
— Это будет сюрпризом. Они вас пригласят. Беатиция и Ева.
— Вы, конечно же, придете?
— Не думаю. К этому времени я наверняка уже уеду.
— Вы уезжаете?
— Да. Я перебираюсь в Корк.
— А уроки?
— Придется бросить.
— Что произошло?
— Мой отец умер.
— Искренне сочувствую, — с теплотой в голосе сказала я.
— Большое спасибо. Он умер на следующий день после того, как арестовали вашего брата. Я должен остаться в Корке, чтобы помогать матери в магазине.
— Чем будете торговать? — вежливо спросила я.
— Скобяными товарами.
Я чуть не рассмеялась ему в лицо. Хотя ничего веселого в торговле скобяными товарами нет. Он выглядел таким расстроенным, что я постаралась сдержаться. Но он все-таки заметил:
— Вижу, вам хочется надо мной посмеяться.
— Вовсе нет, уверяю вас.
— А вы знаете, что это очень интересная работа?
— Не сомневаюсь.
Меня начинало трясти от смеха.
— Извините меня, — давилась я, — ужасно глупо, но это все нервы.
— Понимаю. Эмоциональное потрясение, которое вы пережили!
Это было уже слишком. Тут я не выдержала. И расхохоталась так, что замочила трусики.
— Прошу вас, прошу вас, — твердил Варнава.
Я наконец успокоилась. Ничего, в общем-то, смешного.
— Время от времени я буду приезжать в Дублин, — сказал Варнава. — Надеюсь, мы увидимся.
— А как же.
— Вы будете обо мне вспоминать?
— Конечно.
— Я вас не забуду, Салли. Никогда.
Он взял мою правую руку и поднес ее к сердцу (с левой стороны); поприжимал ее несколько секунд, встав на цыпочки и вознеся взор к небу. Потом бесцеремонно отпустил мою руку, отступил на несколько шагов, держа свою по-прежнему простертой, согнул ее, чтобы прикрыть ладонью глаза, резко развернулся и исчез в толпе.
7 мая
Впервые после всех этих историй я вновь пришла к Богалу. Мы сообща оплакали отъезд Варнавы Паджа, блестящего гэлиста. Миссис Богал оставила нас наедине на протяжении всего урока, но ничего не произошло.
Приятно чувствовать, как тебя уважают. И Мэйв смотрела на меня с благоговением. Она даже не осмелилась сказать: «Здравствуйте, мисс».
8 мая
И действительно, меня пригласили на вечеринку к Мак-Адамам. Беатиция написала столь любезную-прелюбезную записку, а Ева приписала такой милый-премилый постскриптум. Я была просто сама не своя. Понятно, что, если бы я не была дочерью Вампира, меня бы не пригласили. Доказательство: они никогда раньше это не делали, эти две стервы. И все-таки приятно. Но я так боюсь, так переживаю. С ума сойти можно. Все равно, какое событие! И очень кстати: в последнее время я стала находить существование немного плоским.
10 мая
Точно. Стихотворение Джоэла опубликовано в «Дублинской воскресной». Это фантастическая эпопея: «Битва Спаржи с Мидиями»[*], немного в духе «Батрахомиомахии» Гомера[*], «Путешествий Гулливера» Льюиса Кэрролла[*] и «Аль Маньяка» Вермота[*].
Мама его прочла и сказала, что совершенно непонятно, где здесь начало, а где конец. По-моему, она не вникла в поэтический символизм; в данном случае, как мне кажется, он носит кулинарный характер и раскрывает свойства растительного и животного царства с точки зрения высасывания, но все эти психологические понятия абсолютно недоступны старой тыкве с усохшей подкоркой. Все равно она рада. Чтобы отметить событие, она сварганила пирог с морской капустой и попросила отнести его Джоэлу.
Я захерачила его (пирог) в первый попавшийся люк — из боязни, что Джоэл заболеет дизентерией, и купила другой, на Йорк-стрит, у модного откормщика Джека Фаса.
Я застала Джоэла за сиестой. За последние дни дождь смыл надпись на табличке его лавочки. Ни одного восторгающегося соседа. Я тихонько растолкала брата и вручила ему пирог, который он тут же хотел выкинуть в окно, не объяви я вовремя источник поступления. А еще я принесла адресованное ему письмо, которое он принялся вскрывать с глупой и тщательной осторожностью.
Выглядел он слегка чокнутым.
— Классное стихотворение, — сказала я. — Мы тобой гордимся.
— Ты никогда не угадаешь, сколько пуговиц я изготовил с тех пор, как взялся за это ремесло.
— Правда, мама почти ничего не поняла.
— Семь дюжин, в том числе двадцать три без дырок и две квадратные.
— Ты собираешься публиковать другие?
— Теперь я задумал делать рукоятки для ножей. У пуговиц нет будущего. Из-за «молнии».
— А новостей от Вампира у тебя нет?
— Нет. Кстати, какой-то Авель Мак-Адам приглашает меня на вечеринку. Что еще за хрен?
— Ну, знаешь, сын философа-примитивиста. Я тоже пойду.
— Ты идешь туда танцевать?
— Я научилась.
— Этот тип, он что, от меня в восторге?
Джоэл протянул мне письмо.
Сын Мак-Адам в самом деле находил стихотворение «умопомрачительным», «сногсшибательным» и «в самую точку»; особенно его пробрала «анакомическая[*] и сатирическая формулировка распада субстанции, который претерпевает самосознание в результате трения материи».
— От таких выражений можно просто охереть, — сказала я.
— Ты его знаешь?
— Мы с ним чуть-чуть занимались физиологией.
— Умора.
— Не то, что ты думаешь.
— Ну, мне-то по фигу. Можешь делать со своей пипиркой все, что захочешь. Пирог будем есть?
— А миссис Килларни?
— Гуляет с девчонкой. Мы оставим ей кусочек. Подожди, где-то еще оставалось немного уиски. Ну так что: идти мне туда?
— Не знаю.
— Так будет веселее.
— Не знаю.
— Может, там будет Тим.
— Не знаю.
— А твой Варнава?
— Нет. Теперь он живет в Корке.
— Тоскуешь?
— Нет.
— А что он там делает, в Корке?
— Торгует скобяными изделиями.
— Да ну? Скобяные изделия — это неплохо. Очень даже неплохо. А что, если и мне за это взяться? Я делал бы гвозди из зубов ската, засовы из утиного грудного гребня и насадки из мозговой кости.
Он осушил стакан.
— Что ты об этом думаешь?
— Ты опубликуешь другие стихотворения?
— Отличная идея насчет скобяных изделий. Надо срочно откупорить бутылку. Люблю обмывать свои идеи.
— Ты бы отправил свое стихотворение Мэри.
— Еще одна идея. Еще одна бутылка. Я ведь и чужие идеи люблю обмывать. Если у приглашенных к Мак-Адаму с мозгами не совсем кисло, надо будет привезти побольше бутылок.
— Если бы ты жил один с мамой, ты бы так часто не пил.
— Это правда. Тебя уже, наверное, заколебало сносить ее в одиночку. Бррр. Не разгуляешься. Хотя с миссис Килларни оттянуться удается тоже не часто. Но я выкручиваюсь.
Внезапно он напоролся взглядом на мои ноги.
— Знаешь, что? Если ты пойдешь на эту вечеринку, тебе надо надеть другие чулки.
— Это моя лучшая пара.
— Одна стыдоба. Купи себе другие. Классные. Шелковые. Очень тонкие. Легкая облачность. И чтобы сзади стрелка была совершенно прямая, строго перпендикулярная линии горизонта. Покажись-ка. Ты только посмотри на этот зигзаг. Омерзительно. Готов поспорить, что ты еще и заворачиваешь чулки под юбкой. Да? Совсем скверно! Доставь мне удовольствие: к этому дню купи себе еще и корсет. Кстати, ты получила другие журналы мод из Парижа? Да? Тогда одолжи мне. Приятно быть в курсе. А как там Прель?
