Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2004)
5Инна Петровна Борисова (род. в 1930) — критик, публицист, редактор отдела прозы «Нового мира» в 1964 — 1994 годах.
6А. С. Берзер.
7Поэта С. Наровчатова (1919 — 1981) — вместе с Д. Большовым, А. Овчаренко, А. Рекемчуком, О. Смирновым — идеологические инстанции планировали сделать членом новой редколлегии журнала. 11 февраля 1970 года В. Лакшин записал в дневнике: «Рассказ<ывают>, что Наровчатов отказался работать в редколл<егии> без согласия Твард<овского>. Его утвердили прежде, чем поговорили с ним. Будто бы он отказался решительно, а выходя из кабинета Вор<онко>ва (В. К. Воронков — секретарь правления СП по оргвопросам. — Л. Д. ), плюнул и сказал: „Бляди”» (см.: Лакшин В. Последний акт. — «Дружба народов», 2003, № 6). Но в 1974 году В. Косолапова сменил на посту главного редактора именно С. Наровчатов, пребывавший в этой должности до конца жизни.
8Константин Михайлович Симонов (1915 — 1979) возглавлял «Новый мир» в 1946 — 1950 и 1954 — 1958 годах. Роман Дудинцева «Не хлебом единым», появление которого стало одним из самых знаменательных литературных событий «оттепели», был опубликован в «Новом мире» в 1955 году.
9Александр Трифонович Твардовский (1910 — 1971) был главным редактором «Нового мира» в 1950 — 1954 и 1958 — 1970 годах. Дебютная публикация A. Солженицына — «Один день Ивана Денисовича» — состоялась в № 11 «Нового мира» за 1962 год.
10Имя Всеволода Анисимовича Кочетова (1912 — 1973) взято здесь как нарицательное для обозначения советского писательского официоза.
11 «Претерпевший же до конца спасется» (Мф. 24: 13).
12См. примеч. 1 к письму II.
13Соответствует первым трем частям в окончательном, пятичастном членении текста романа.
14Дата окончания работы над «Факультетом ненужных вещей», выставленная автором в конце романа, — 5 марта 1975 года (число и месяц, совпадающие с днем смерти Сталина, имеют тут характер отчетливо символический).
15И. П. Борисова.
16Из стихотворения Пушкина «Поэту».
IV
<1970.>
Дорогой друг!
Спасибо тебе за письмо и за все хорошее, что в нем есть. Извини, что столь запоздал с ответом. Здорово болел; ходит по Москве грипп и цепляет таких прохиндеев, как я, — тех самых, кто и нараспашку бегают, и без шапки ходят. Я верю в тебя, друже, больше, чем в кого-либо. Твоя повесть «Нет мужчины в доме»1 — вечная вещь. Она вся без выкриков, без экзотики страданий, без трагедий и философских монологов — просто строят дом, и все, — а какая сила постижения всего и всех. Вот Ал<ександр> Ис<аич> — он тоже очень хорош, крупен, проблематичен, — но ведь он до сих пор работал в истории (ибо давность 25 лет для нас давность историческая — другой же пласт), а во-вторых, на остроте самого материала. Если бы такая шарашка была бы у Гитлера, то девять десятых художественного эффекта (ибо это эффект познания) была бы утрачена. Она бы просто не имела ни той обличающей силы, ни коэффициента оппозиционности, ни маршрута (перекидки) в настоящее и т. д.2. Будь у нас чуть-чуть умнее литературная политика — вот и не было бы «эффекта Солженицына» (как не было бы, впрочем, и «эффекта Пастернака»)3. У тебя же все иначе. У тебя «здесь Родос — здесь прыгай» — ты не польстился ни на один выигрышный момент, нигде не посягнул и не перешагнул повседневность. Вот отсюда и огромный моральный и художественный выигрыш твоей повести. Так что не подозревай меня в том, что я отношусь к тебе «лучше, чем ты этого заслуживаешь»4. Это прежде всего необоснованно!
В «Н<овом> м<ире>» сумерки и невнятица. Впрочем, ты это и сам чувствуешь по №№ 5. Ничего там не обещают, ни на что не надеются, ничего не ждут. Будут и будут выходить серенькими двадцатилистовыми книжками и еще, наверно, и в срок — как «Москва», «Знамя» и «Октябрь»6.
В Москве у Юрия Давыдова7 сидит тоскующий В. Лихоносов8, которому все обрыдло, что-то пишет, изредка звонит мне по телефону. Парню действительно очень тоскливо, и про эту тоску не скажешь, по Вяземскому, «счастливая пора, пора тоски сердечной»9. Ему ведь 33, я помню, что Ю. Казаковв эти годы тоже начал балдеть в это время, все задумывал писать повесть «Возраст Христа». Не написал. Да и вообще кончил писать и начал переводить меньших братьев. Они ему за это дачу в Абрамцеве купили10. В<иктору> Л<ихоносову> это не грозит, но худо ему, кажется, действительно здорово (ведь он еще и не пьет, несчастный!)
Я помаленьку пишу свою громадину. Вот начал 2-ой том11, но что-то плохо идет. Кажется, запутался в сюжете — усложнил его без нужды. Ну, через год посмотрим.
Обнимаю тебя, дорогой. Целую ручку супруге. Держись, казак!12
Твой Юрий.
1Один из вариантов названия повести «Семеро в одном доме».
2Речь идет о романе А. Солженицына «В круге первом». Можно предположить, что, говоря о политическом иносказании («шарашка... у Гитлера») как о способе легализации цензурно неприемлемого материала, Домбровский оглядывался на собственную попытку — по существу компромиссную — вложить свой опыт столкновения с советской репрессивной машиной в антифашистский роман «Обезьяна приходит за своим черепом» (1943). Генезис романа, кстати говоря, был «компетентными органами», пусть примитивно, угадан — коснувшись в беседе с журналистом А. Лессом обстоятельств своего ареста 1949 года, Домбровский сказал: «Меня обвинили, в частности, в том, что я зашифровал иностранными именами тех работников органов государственной безопасности, с которыми я сталкивался во время своего первого ареста» (см.: Анисимов Г., Емцев М. Этот хранитель древностей. — В кн.: Домбровский Ю. Факультет ненужных вещей. М., 1989, стр. 705 — 706). Создание позднейшей романической дилогии — «Хранителя древностей» и особенно «Факультета ненужных вещей» — явилось в этом смысле актом отказа от подобной иносказательности.
3Имеются в виду зарубежные публикации романа Б. Пастернака «Доктор Живаго» (1957) и романов А. Солженицына «В круге первом» и «Раковый корпус» (1968), ставшие в СССР причинами громких политических скандалов.
4Здесь Домбровский снова откликается на «гамлетовскую» фразу Семина из письма от 28.02.1970.
5То есть по номерам «Нового мира», которые вышли после разгрома журнала. Перемены сказались в первую очередь на жанрах актуальных, критических и публицистических. Так, уже в номере 2-м за 1970 год, в разделе литературной критики, была помещена единственная статья, причем ретроспективная, приуроченная к писательскому юбилею (Инна Соловьева, «Заметки о стиле Вс. Иванова. К 75-летию со дня рождения писателя»). Раздел художественной прозы поводов думать об изменении редакционной политики как будто бы не давал (отчасти это обеспечивалось предоставленной В. Косолапову в тактических целях свободой действий): так, во 2-м номере «Нового мира» за 1970 год появился рассказ Ф. Абрамова «Деревянные кони», в 3-м и 4-м — роман Курта Воннегута «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей», в 5-м — повесть В. Быкова «Сотников», в 6-м — рассказы Ф. Искандера и В. Шукшина, в 11-м — повесть Ю. Трифонова «Предварительные итоги». Убыль материала в редакционном портфеле происходила в этот момент скорее по инициативе «снизу». «Авторы приходили и уходили, — рассказывает И. Золотусский. — Они уносили свои рукописи, уже одобренные редакцией. Это была акция солидарности, акция верности Твардовскому. Не хотели печататься у тех, кого уже назначили на его место. Твардовский страшно переживал, когда узнавал, что кто-то все же колеблется и готов печататься уже не в его журнале. Василь Быков рассказывал мне, как он позвонил Александру Трифоновичу и спросил, как ему быть с лежащей в „Новом мире” повестью „Сотников”. Взбешенный Твардовский ответил: „Ах, вы не знаете, как вам быть?” — и бросил трубку. Для него один этот вопрос означал измену» (газета «Версты», 2000, № 71). Семин и Домбровский были среди тех, кто считал принципиально возможным продолжать в «Новом мире» печататься, но, если первый из них опубликовал там в 70-х кроме очерков о КамАЗе и одной рецензии роман «Женя и Валентина», то второй — лишь две рецензии и эссе о Пушкине и декабристах («И я бы мог…»). Роман «Факультет ненужных вещей», договор на который был заключен с журналом в 1964 году, навряд ли мог бы быть напечатан в «Новом мире» даже в самую либеральную пору его существования.
6Во второй половине 60-х годов номера «Нового мира», как правило, выходили с большой задержкой: «В любом вагоне метро в любое время дня вы непременно увидели бы несколько раскрытых синих книжек «Нового мира». То, что на обложке журнала стоял номер двух-трехмесячной давности, никого не смущало — все знали, что цензура держит журнал, и ждали его появления с терпением и азартом» (Борисова И. Плеяда. — «Первое сентября», 2000, № 7).
