Ильдар Абузяров - Агробление по-олбански
– Зачем?
– Бабушка говорила, что Албасты никогда не хватает секса, она хочет как можно больше мужчин. Она ненавидит других женщин за то, что те могут насытиться, а главное, рожать, а она нет. Поэтому многие мужчины уходят от нее к другим, как она их называет, молодухам, пигалицам. Она считает, что раз у нее огромные формы, то все мужчины должны хотеть только ее. Албасты стремится привлечь как можно больше мужчин.
– Но как она этого добивается?
– От кошмаров мужчина обессиливает в постели. И тогда она начинает привлекать своими масштабами. Она готова залезть на самую большую гору, чтобы ее было издалека видно. У Албасты железные груди, у Албасты железный живот. У Албасты железное сердце. Она притягивает взоры мужчин как магнит.
– Значит, это она погубила твоих дочек?
– Я в этом просто уверена. Моя пробабка Велиборка была колдуньей. Она вступила в смертельную схватку с Албасты – попыталась спрятать от нее своего мужа. Но проиграла. И тогда Албасты наслала на наш род проклятие. Ни одного мужчины в нашей семье не будет в течение семи поколений. Таково предание и таково проклятие.
Но Петра такой поворот не смутил. Всю оставшуюся дорогу Петр делал комплименты Агнице, как бы играя с ней в заговор против Албасты. И еще Петр слушал рассказы Агницы о ее дочерях, красавицах и умницах Серафиме, Степаниде, Софье, которых она до сих пор иногда по привычке считала и называла девочками.
– Послушайте, молодой человек, – резко прервала комплименты Деспотовски Агница, – прежде чем так, тяжело дыша, прижиматься ко мне всем телом и рассыпать комплименты, словно семечки для курочек, послушайте-ка мою историю.
ИСТОРИЯ АГНИЦЫ
Что значит жить без мужчины? Просто все мужчины, которые появлялись в роде Агницы, рано или поздно бесследно исчезали, скоропостижно умирали или трагически погибали. Это что-то вроде семейного проклятия. Бабушка Агницы Босилька родилась в семье австро-венгерских офицеров по отцу и боснийских потуречцев по матери. Ей было три года, когда студент Гаврила Принцип, стоя у парапета Латинского моста, – нервы ни к черту, – выстрелил в проезжавшего над Неретвой эрцгерцога Австрийского Франца-Иосифа. Потому что надо было такому случиться, что в этот день по мосту проезжали не крестьяне, везущие в Башчаршию редьку и капусту с другого берега Неретвы, а эрцгерцог на лошадях ехал на бойню. Так началась самая кровопролитная в истории Первая мировая война, в которой солдат стал пушечным мясом. Крепко досталось в той войне и семье Босильки. Воспитавшая ее тетя Милена потеряла в той бойне трех сыновей. Один был убит в Италии, другой – в Польше. А третий был ранен на Аттике, а затем умер от заражения крови в греческой больнице. Врачи уже не могли спасти его, так как гангрена добралась до брюшной полости и превратила все внутренности в «греческий салат». Об этом мать тети (то есть бабушка Босильки и трех погибших мальчиков и прабабки Агницы), Велиборка, узнала из разъеденной солью газеты. В газету была завернута рыба, которую прабабка Велиборка купила на рынке. Она увидела в этом хороший христианский знак. А еще сквозь тонкую шрифтовку о потерях, как сквозь тонкую кожу, она будто увидела гниения и мучения своих внуков.
Прадед Агницы Блашко, по рассказам матери, погиб в Галиции во время Брусиловского прорыва. Брусиловский – вовсе не от слова «брусника». Хотя бабушке Агнице часто во сне приходил ее отец с иссиня-черными губами. Будто он наелся брусники. На самом деле это была кровь, пошедшая горлом от того, что пуля попала в кадык, расколов адамово яблоко аккурат на две половины. С тех пор на поминки бабушка всегда готовила брусничный и яблочный пироги.
После войны надо было как-то устраивать жизнь, и бабушка Босилька со своей сестрой Василькой вышли замуж за двух молодцов-красавцев. Один, Вузман, был умным, находчивым, предприимчивым евреем-купцом из города Вышеград. Другой, Данчул Живко, – яркий бравый хорват-офицер из Мостара, – любящий и нежный, с обворожительными, завораживающе закрученными усами.
Василька нашла себе мужа раньше – так в их семье появился доход. Потому что ее муж Вузман владел лавкой в Сараево и научил сестер печь фирменное сефардское блюдо «Испанский хлеб» и готовить лучший в округе кофе по-турецки. Кофе и хлеб они разносили на завтраки по богатым лавкам в Башчаршии и прочим махаля. Кофе в Сараево пьют в любое время суток, и потому бизнес процветал.
Надо сказать, что любимым делом зятьев с момента их знакомства – офицера и купчика – стал спор о том, какой мост краше: высокий арочный Мостарский или приземистый на крепких опорах Вышеградский? Они спорили об этом, и раскуривая кальян в кофейне, и за семейными обедами с творожником, ореховым роллом (ореховником) и тортом «Захер». Пикантность ситуации заключалась в том, что бабушка была низкой, но с массивными ногами, а ее сестра, наоборот, тонкая, высокая и воздушная. То есть, защищая каждый свой мост, мужчины как бы расхваливали прелести жен друг друга.
Когда пришел 1941 год, дяди и тети Агницы со стороны Вузмана и Васильки, будучи совсем юными, получили свой желтый билет, но в конце концов им удалось бежать из страны в Австралию. Но война войной, а жить как-то надо. Бабушка Агницы Босилька и ее родная сестра Василька забеременели одновременно в 1944 году, когда Сараево был подвержен массированным бомбардировкам. В один из таких налетов, беременная мальчиком, ее сестра вернулась из погреба на кухню, так как забыла на плите овощное рагу, где ее тут же пришибла бомба. K счастью, она так и не узнала, что ее овощное рагу разметало на всю округу и что ее муж Вузман остался голоден в тот вечер. С желтой, как кусок тыквы, звездой он побрел по городу прямо во время комендантского часа и был бы неминуемо убит, если бы не дед Агницы Живко Данчул, который бросился за ним и вытащил его прямо из-под носа плотоядного немецкого патруля. Дядя Вузман был подавлен. Он не ел десять дней, пока не умер от полного истощения. Перед смертью он сказал, что все же Мостарский мост лучше Вышеградского. Думаю, он отправился прямиком с его вершины – в небо.
На земле все было не так возвышенно. Бомба, попавшая на кухню, уничтожила большинство мебели и отшвырнула от стен итальянские комоды с абрикосовым и ореховым вареньем. Закаменевшее как лава, оно осталось на стенах. Дед Живко заделал выбитые окна фанерой и картоном, а бабушка Босилька молилась лишь о двух вещах – чтобы не было воздушной тревоги во время схваток и чтобы у нее родилась девочка, а не мальчик. К счастью, родилась дочка – мать Агницы Анда. К несчастью, у бабушки из-за стресса от воздушной тревоги во время родов пропало молоко, а Анда была большеголовым и большеротым прожорливым, как таракан, ребенком. Она требовала много еды, и чтобы прокормить Анду, Босилька и Живко стали менять все фамильные ценности на еду. Сначала они обменяли кольцо прабабки Велиборки с большим алмазом на кулек бобов и полмешка проса. Затем обменяли две золотые монеты с императором Францем-Иосифом и две сережки с янтарем на два куля риса и два литра молока. Потом обменяли письменный стол Bidermeier на десяток яиц. А зимнее пальто с меховым воротником – на ячневый хлеб и вешалицу. Но тут дедушка нашел способ, чтобы крестьянин из пригорода Сараево приносил им не менее двух литров молока ежедневно. Никто никогда уже не узнает, как он извернулся, но по деревне поползли слухи, что он начал сотрудничать с СС.
Когда коммунистические войска вошли в Югославию, новая власть начала устанавливать новые стандарты жизни. Коммунисты внимательно проверили семью бабушки Агницы и посчитали квартиру четы Живко и Босильки слишком многокомнатной. В квартире было две спальни, гостиная, кухня и ванная комната, и потому к ним подселили одну сельскую чету с шестью детьми. Глава семейства новоиспеченных семейства Вунько был поражен наличием ванны и посчитал мраморное корыто лучшим местом для свиньи. На большом балконе он захотел держать козу и кур с клобуком. Свиные окороки, яйца и козье молочко, убеждал он семью Агницы, – это натуральное питание. Бабушка Босилька призывала деда Живко хоть что-то сделать, но тот стал еще более тихим, чем обычно, проводил время в курении одной сигареты за другой и писал свои собственные аннотации на полях Библии. Он был сильно подавлен всем происходящим и опасался репрессий. Оторвавшись от Библии, он сказал, что если пойдет с этим вопросом наверх по инстанциям, то, конечно, вопрос будет решен, но и он вряд ли вернется живым. Так оно и случилось. Пойдя выяснять, дед бросился на председателя комиссии и стал его поливать горячим чаем из чайника прямо в канцелярии и пихать в глотку куски ржаного хлеба, намереваясь таким образом задушить. В тихом омуте черти водятся, и все, что он сдерживал и таил в себе долгие годы, вырвалось наружу. Вскоре деда забрали и, тщательно изучив его прошлое, завели уголовное дело. Новое правительство давало компенсации семьям, члены которых погибли от произвола гестаповцев или во время бомбежки. Бабушка Босилька собрала доказательства смерти всех погибших родственников и отправилась с ними в НКВД. Вернулась она без пайков, но с мужем. Никто из семьи Агницы никогда не узнал, как Босилька вытащила мужа Живко, даже гестапо не могло бы это выпытать. Но о том, как ей это удалось, вероятно, знал дед Живко, потому что он впал в жуткую депрессию и вскоре умер, сгорев от стыда и позора.
