Рышард Клысь - «Какаду»
— Ну, как дела? — спрашивает Грозный.
Рен недовольно пожимает плечами.
— Зря мы это затеяли. Пока задержали только двух журналистов. К тому же английских. Ничего у нас тут не выгорит. Безнадежно. Лучше кончать с этим.
Грозный смотрит на него испытующе.
— Ты и впрямь так думаешь?
— Иди поговори с мужиками, сам убедишься, — отвечает со злостью Рен. — Все словно воды в рот набрали. Никто ничего не знает. Никто ничего не хочет говорить. На нас смотрят как на пугала.
Грозный вытаскивает из кармана пачку сигарет. Угощает Рена, оба закуривают.
— Странно. Собственно, что здесь происходит, черт побери?! В этой деревне люди всегда вели себя как надо.
— Люди меняются, — говорит Рен. — Не забудь, это уже не оккупация. Времена тоже изменились.
Вдруг до их ушей доносится пронзительный женский крик.
— Иди посмотри, что там такое, — задумчиво кидает Грозный. — Я схожу к ксендзу.
Ксендз, понурый и чем-то озабоченный, как раз выходит из костела, когда неожиданно раздаются первые в этот день винтовочные выстрелы. С холма, на котором расположен костел, он видит двух мужчин с винтовками в руках, пробегающих через поле клевера.
Он смотрит на них с возрастающим испугом.
Люди Грозного останавливаются на дне неглубокого оврага, по которому пролегает проселочная дорога.
У ног их лежит неподвижно вытянувшееся тело.
Ксендз неуверенно ступает шаг-другой в их сторону, потом бежит.
А над оврагом кружится огромная стая тоскливо каркающих ворон, чернеющих на фоне залитого солнцем неба, словно сутана ксендза.
Рен врывается в избу и сталкивается лицом к лицу с Фабианом. Они смотрят друг на друга с нескрываемой ненавистью.
— Так-то вы выполняете задание? — цедит сквозь стиснутые зубы Рен. — Не понимаете, где находитесь?
Фабиан чуть сощуривает глаза, усмехаясь.
— Зато ты все понимаешь, да?
— Что вы здесь делаете?!
— Нам лучше знать, что надо делать, — говорит Фабиан. — Или мы похожи на недоумков?
— Чего вы хотите от этой женщины? — спрашивает Рен.
— Прочисти мозги! — орет Фабиан. — Может, сам догадаешься, чего можно хотеть от женщины…
— Мы пришли сюда не затем, чтоб насиловать баб.
— Не твое собачье дело.
— Да что ты на него, как последний дурень, слова тратишь, — отзывается Посвист. — Какого черта цацкаться с этим щенком?
Рен отступает к двери, ни на мгновение не выпуская из рук пистолета. Отойдя в сторону и прислонившись к стене, он коротко приказывает:
— Марш отсюда! Ну, живо!
Те смотрят друг на друга. На кровати сидит почти голая женщина и, закрыв ладонями лицо, тихо всхлипывает. Посвист сплевывает на пол в сторону Рена и после короткого колебания направляется к выходу. В дверях на секунду останавливается.
— Ну, фрайер, мы этого тебе не забудем, — заявляет он.
Рен с негодованием качает головой.
— Знаете, кто вы? Подонки!..
— Вы банда преступников, — захлебывается ксендз в отчаянии, — убийцы без капли совести! Как вы могли застрелить этого мальчика, который не причинил вам никакой обиды…
Они уныло толпятся перед ним с опущенными головами и даже не пытаются оправдываться.
Ксендз сидит на земле, поджав ноги. На коленях у него покоится голова Войтека. Тот мертв. На груди темнеет пятно крови.
Ксендз прячет лицо в ладони и на какую-то минуту застывает. Потом осторожно опускает голову мальчика на землю и, перекрестив его, принимается читать по латыни молитву за упокой души усопшего.
Двое с винтовками снимают в молчании шапки.
Над их головами по-прежнему кружится стая каркающих ворон.
— Кто тут стрелял? — обращается Грозный к приближающимся к нему людям.
Вперед выходит Дзик.
— Не мы…
Они подходят ближе. Посреди вооруженной группы стоит избитый до крови крестьянин. Рубаха у него разорвана, он едва держится на ногах.
Грозный глядит выжидающе на Дзика.
— Кто это такой?
— Партийный, — злорадно поясняет Дзик. — Он тут ерепенился, так мы его чуток обласкали…
Крестьянин поднимает опущенную голову, откидывает со лба волосы и говорит Грозному:
— Ну, пан поручик, перебрали вы меру…
Грозный вглядывается с удивлением в мужика.
— Это вы, Галица?
— Значит, все-таки узнали меня?
— Помилуй бог, вы — и в партии?
Крестьянин молчит. С нескрываемой враждебностью смотрит на Грозного.
— Но вы ведь всегда были против красных, — недоумевает Грозный. — Что случилось, почему вы поменяли взгляды?..
— Ничего я не менял! — заявляет крестьянин со злобой. — Как был против коммуны, так и буду, как бог велел…
— Так зачем вы полезли в партию?
— А вы что здесь делаете, с этими бандитами?
— Это к делу не относится, отвечайте на мой вопрос…
— Я не знал, что вас так задевает за живое и пан Миколайчик[26]…
— При чем здесь Миколайчик? Что вы его-то приплетаете?..
— А за что же тогда меня избили? — кричит крестьянин. — Я ведь из партии Миколайчика.
— Вы в ПСЛ[27]?
— А как же! Не могли людей спросить? Об этом каждый воробей в деревне чирикает…
Грозный резким движением поворачивается к Дзику. Хватает его за лацканы куртки, притягивает к себе и с яростью орет:
— Что ты, дуралей набитый, натворил? Я велел тебе красных искать, а ты тащишь зеленого!..
— Он говорил, что партийный, — лепечет перепуганный Дзик.
— Оно верно! — признается крестьянин. — Говорил. Ну и что?..
— Прочь с моих глаз, дубина! — кричит Грозный на Дзика. Потом поворачивается к крестьянину: — Не держите на нас обиды, Галица. Мы пришли сюда призвать к порядку пэпээровцев. А против вас у нас ничего нет…
— Лучше бы вы оставили нас в покое, — заявляет крестьянин враждебно. — Нам здесь никаких порядков не надо. На кой вы сюда полезли? Кто вас просил? Жили себе люди и без вас, так нет — свалились на нашу голову, только безобразие от вас и вред… А пользы никакой! Говорите, пэпээровцев пришли стрелять? А кому нужна их смерть? Кто вас об этом просил? Насвинячите в деревне — и ищи-свищи вас, а нам тут и дальше вместе жить…
— Ну, Галица, хватит! — прерывает его Грозный. — Не все в деревне так думают…
Люди Грозного неуверенно поглядывают друг на друга исподлобья.
Крук нетерпеливо рыскает по двору Лосося. Заглядывает в чулан, где стоит ручной жернов, потом на конюшню, наконец направляется к овину.
Лосось плетется следом за ним.
— Ну так что будем делать? — спрашивает Крук, играя рукояткой нагана.
— С чем, пан начальник?
— Говори, где тайник?..
— Я же сказал — у меня нет ничего такого…
— Что же он, сквозь землю провалился?
— Откуда мне знать?
— Но вы же его видели, верно?
— Да, видел, — соглашается Лосось. — Но это было на рассвете.
— Мы должны его найти.
— У меня его нет.
Крук входит в овин. Он пуст.
— Я ничего не знаю, — настойчиво повторяет Лосось. — Я в политику не лезу… Может, старый причетник знает? У него спросите. Он сосед Быры. Может, он что знает?..
Люди Чайки шныряют по всему хозяйству, осматривая каждый уголок. Старик, опираясь обеими руками на сучковатую палку, провожает их насупленным взглядом.
— Эх, люди, люди, — тяжко вздыхает он. — Не боитесь вы бога…
— Как это не боимся? — возмущается Чайка. — Кто это сказал? Мы — верующие…
— Так на что вам надобна жизнь этого бедолаги? Что он вам сделал?
— Он нам ничего не сделал. Мы его даже и в глаза не видели.
— Так зачем вам его убивать?
— Дело политическое.
— Разве так годится?
— Заради отечества, старик, — говорит Чайка. — Мы убьем его, чтоб послужить отечеству…
Старик причетник таращит на него глаза.
— Что вы сказали?
— Заради Польши! — поясняет Чайка. — Нам здесь в Польше не надобно красных. Мы убьем его заради Польши…
Выкликая: «Польша! Польша!»,
Шли они, исполнясь пыла,
И однажды это слово
На устах у них застыло.
Но, желая, чтобы пыл их
Все же господом был признан,
Вновь пошли они в дорогу
С криком: «Милая отчизна!»
И господь им объявился
Из куста, в огне сверкая,
И спросил у них одно лишь:
«Пусть отчизна, но какая?»[28]
Кордиан умолкает, обессилев. Он медленно поворачивает голову к сидящей возле него на скамейке девушке и с усилием улыбается.
— Красиво, правда? — тихо произносит он.
— Где-то я слышала это или, может, читала. Не помню…
— Это стихотворение Словацкого.
— Да. Это Словацкий. Верно.
— Это стихотворение все время не выходит у меня из головы. Ты знаешь, вот уже долгое время я не могу ни о чем другом думать. Это ужасно…
