Михаил Попов - Колыбель
10
Кабинет Иннокентия Михайловича был маленький, но теплый, чистый, а значит — уютный. Настольная лампа, на особой подставке цветок в горшке. Этажерка с книгами, и книги все не справочники, а явно что–то высокохудожественное, с золотыми буквами на корешках. Читают же люди. Да и вообще появлялась мысль, что и в этом холодном аду можно устроиться.
— Жаль, только жить в эту пору прекрасную… — со смешком произнес Денис.
— Что? — переспросил хозяин кабинета, он пребывал в сосредоточенной задумчивости после высказанной гостем просьбы, и внезапная цитата сбила его с мысли.
— Нет–нет, — виновато улыбнулся Денис.
— Вот–вот, — сказал доктор, — мне тоже хочется сказать «нет–нет».
— Не говорите.
Иннокентий Михайлович сел за стол, протянул руку к вяло растущему, но все же вполне живому кустику, потеребил средним и безымянным пальцами вытянувшуюся в его сторону веточку: пообщался.
— Что скажете?
— Скажу вот что. В этом деле два невыносимых обстоятельства. Первое: я теоретически не противник эвтаназии, но практически, как сейчас начинает выясняться, кажется, противник. И второе: то, что вы предложили насчет вашей жены… Очень это странно. Если не сказать больше.
— Я легко опровергну оба ваши довода, гражданин доктор. Теоретическая готовность — она важнее, практика — дело привычки. Надо же когда–то начинать. Морально вы созрели, психологически — дозреете. А Женя… Я ведь наблюдательный. Она вам очень понравилась, у вас даже руки дрожали, когда вы ей вводили иглу.
— У нее очень тонкие вены.
— Врете. И главное — даже не пробуйте истолковать мое поведение как особо злостное сутенерство, под видом заботы о родном человеке. Это именно забота и есть. Я как представлю, что ей одной вековать с больным стариком, в этом заснеженном… На панель, что ли, идти? Где тут у вас панель?
— Я при всем желании не могу встать на вашу точку зрения.
— А я вас и не пущу. От вас требуется посмотреть на все объективно. И согласиться, что в моем плане все продумано и передумать по–другому, как ни верти и морду ни вороти, не получится.
Иннокентий Михайлович снова попробовал посоветоваться с представителем флоры.
— И как вы себе это представляете? Я над трупом только что отошедшего мужа начинаю подбивать клинья?..
— Это меня не касается, от подробностей прошу меня избавить. Дайте мне две таблетки, и все. Есть же такие — у вас, я уверен, должны быть.
Врач посмотрел на Дениса с неожиданно проснувшимся профессиональным выражением:
— Две?
Денис удовлетворенно захмыкал.
— Вот видите, я был прав. Вам она уже дорога. Не надо меня подозревать в плохом. Я не собственник, я не заберу ее с собой, как вы — стыдно, доктор! — подумали. Что я, скиф какой–нибудь? Перед самым отплытием я отошлю ее из дома. Вы можете стоять под дверью. Даже вот что: вы будете стоять под дверью, я ее выпущу, и только тогда вы мне дадите таблетки.
Самый верный способ втянуть человека в немыслимое дело — это заставить его делать мелкие, постепенные шаги, представляющиеся вполне осмысленными.
— Что вас еще смущает, доктор?
— Для человека, которому осталось жить в любом случае несколько недель, вы как–то очень уж деловиты и бодры. Такое впечатление, что вы на курорт собираетесь, а не…
— Как знать, как знать… Может, и на курорт.
— Вы прямо–таки излучаете оптимизм.
— А что, я закрыл все свои долги здесь, улетаю налегке.
— Подмывает, знаете, к вам присоединиться.
— А что, давайте. Впрочем, что вы, нет, конечно. Женя–то остается здесь. Кто о ней позаботится? Я только–только нашел ей тихую гавань. Поверьте, она очень хороший человек. Заслуживала большего в этой жизни, а я ей судьбу–то поковеркал. Ладно, хватит исповедей, давайте ваши таблетки.
Доктор улыбнулся:
— Нет уж.
— Что значит «нет уж»?
— Как договаривались. Только когда она выйдет из квартиры.
— Что ж…
— Да, товарищ самоубийца, зачем вам две таблетки? Одной более чем достаточно.
— Характер такой. Подстраховка, чтобы наверняка, без вариантов. В случае чего — контрольный выстрел.
11
Еще не открыв глаза, Денис понял: удалось. Он не дома на диване. Попробовал открыть веки, и не удалось с первого раза. Вот с чего начинается визит на Убудь — с абсолютного бессилия. Чего еще ждать от еще секунду назад мертвого тела? Сознание, стало быть, очухивается первым. А ведь куда более сложная штука, чем веко или рука! В следующий момент он сообразил, что его правая рука не сжимает руку деда. Тогда он должен лежать рядом.
Глаза изволили распахнуться, до век дошло усилие отданной в голове команды. По крайней мере, я на Убуди, шепнул он себе, разглядывая плетеный потолок и радуясь лучам дневного света, пропитывающим пористую стену.
— Папа, ты где?
Ответа не последовало.
Денис потянул к себе верхние конечности и с третьего раза сумел подняться на локтях. Да, типичная аборигенская изба. Типичный, судя по всему, хутор, мелькают замедленные тени за плетеной стеной — возятся у костровища.
Хутор вроде знакомый. Вроде. Если и бывал здесь… А может, и не бывал. Убудь остров не такой уж маленький. Полно укромных мест и всяких там тайн.
И физиономии незнакомые. Это нормально: на незнакомом хуторе — незнакомые лица.
А Ивана Степановича среди них нет. Значит, ему не сюда дано было обрушиться. Нет, надо сходить проверить.
Сразу вслед за принятием этого решения он провалился в сон.
Проснувшись, обнаружил подле себя поднос с едой и понял, что жутко голоден. Набросился. Успокаивал себя мыслью, что папа тоже где–то окармливаем.
Снова сон.
На третий день надел лежавшую у ложа травяную юбку и сходил осмотреть остальные хижины хутора. Не найдя там отца, Денис стал себя успокаивать: на самом деле наивно было рассчитывать на то, что силы его пальцев хватит, чтобы удержать подле себя целого старого дяденьку при полете через непостижимые пространства, по которым путешествуют туда и обратно меж мирами временные мертвецы. На полный успех своего предприятия Денис и в глубине души не надеялся. Вернее, надеялся, но не считал себя вправе требовать, чтобы «вышло по–моему». Отец, как минимум, спасен, и на каком–то другом хуторе его уже потчуют. Не остался же он в Москве, возле прогорающей буржуйки.
Женя. Будем надеяться, что она не сойдет с ума, не обнаружив всех своих мужиков на месте. История с наведенной беременностью должна была ее отчасти подготовить к таким фокусам.
Стоя посреди холма, огляделся: скала на месте, и, судя по ее расположению, можно было подумать, что сам он на территории Колхозии. Над столичным холмом возвышалось сооружение… Денис заволновался. Это была не его башня. И тут на него навалилась усталость. Не болезненная, не пугающая — естественная усталость, охватывающая воскресшего после самоубийства. Он снова побрел к «своей» хижине. Лег.
Откинулся входной полог, и внутрь вошла девушка с подносом из коры.
— Параша! — вскрикнул Денис. Он отлично видел, что это другая девушка, он дурачился, чтобы смягчить непонятную неловкость ситуации. — Привет, дорогая, что там у тебя?
Пожалуй, это была и не девушка, а тетка лет сорока пяти, полная, загорелая, черноволосая, с чуть удлиненными к вискам глазами, в набедренной повязке. Типические убудские черты все в наличии, при этом — незнакомая совершенно.
— Ты меня не помнишь? Впрочем, это, не исключено, к лучшему.
Можно надеяться, что страсти вокруг словесных вкладов утихли еще до его отплытия, но все же лишний раз напоминать, кем он был и что тут обещал направо и налево, лучше не надо. Как и настаивать на возвращении своих должностей и имущества.
— Ладно, давай сюда свой плов.
Слов тетенька явно не поняла, но поняла жест. Успели забыть русский? Сколько же он отсутствовал? Хотя что тут творится со временем, и раньше было непонятно, и если непонятность усугубится, переживать не надо. Он давно это понял.
Денис приступил к еде. Насытившись, уснул.
Выйдя из хижины следующим утром, сел у костра рядом с незнакомыми людьми, они молча возились с палками и веревками и что пытались соорудить, было непонятно. Денис попытался заговорить с ними. Покосились, но не ответили.
Не понимают или не хотят разговаривать?
Господи! Да я же не чувствую веса печени, спохватился Денис. Кроме приступов быстро проходящей слабости, не было никаких иных ощущений — ни неприятных, ни болезненных. Самоубийство лечит! Если папа здесь, можно считать, что акция удалась. Островок мы обыщем и воссоединимся с предком. И придумаем, как самоубийце с убитым родственником выбраться отсюда.
Скала была великолепна при утреннем освещении, надо будет навестить старого пьяницу. И сооружение над заросшим столичным холмом смотрелось привлекательно. Не в прежнем стиле явно. На что–то очень знакомое похоже. Побери черт! На стамбульскую Софию: четыре столба квадратом и купол посередине. Подрагивающий, кажется. Надо сходить посмотреть. Сейчас посижу немножко тут, в тени, среди немых, и на экскурсию.
