Юрий Рытхэу - В долине Маленьких Зайчиков
15
Сергей Володькин учился управлять собаками. Красной яранге пора было выезжать в тундру, а транспорта не было: одни тракторы возили лес в Торвагыргын, другие ушли в оленеводческие бригады.
Праву руководил обучением. В первый день Володькин появился перед собаками в своем обычном зимнем одеянии – скрипучем кожаном пальто с пристяжным меховым воротником. Псы встретили его недовольным, но сдержанным ворчанием, вожак злобно глянул и оскалил зубы.
– Чего это они? – удивился Володькин. – Сколько раз я проходил мимо них в поселке…
– Они тебя приняли за пассажира, – объяснил Праву. – А значит, как неприятную тяжесть.
– Вы глубоко заблуждаетесь! – заверил Володькин собак, обращаясь к вожаку упряжки по кличке Понто.
В ответ Понто громко зарычал.
Володькин отскочил, едва не свалившись в снег.
– Да ты что! Забыл, как ел пряники из моих рук?
Праву прикрикнул на Понто и велел Володькину пойти переодеться.
Обучение началось с того, что Праву прочитал Сергею лекцию о возникновении собачьего транспорта на чукотской земле, о породах собак, применяющихся для езды.
Володькин, нарядившийся в камлейку и торбаза, сидел на нарте и терпеливо слушал. Собаки лежали, свернувшись калачиком.
– Может, хватит теории? – взмолился наконец Володькин. – У меня ноги замерзли.
Праву показал, как нужно обращаться с остолом, произносить команды: поть-поть, кх-кх.
– Все ясно! – самоуверенно сказал Володькин. – Ничего хитрого, оказывается, нет в собачьей езде. Дай попробую!
Сергей удобнее уселся и взял в правую руку остол.
– Тагам![26]
Нарта ни с места.
– Тагам! – громко повторил Володькин.
Понто поднял уши и вопросительно посмотрел на необыкновенного каюра.
– Что же вы?! Тагам! – заорал Володькин и замахнулся остолом.
Вожак зарычал.
Праву давился от смеха.
Володькин сошел с нарты.
– Чего ты смеешься? Помог бы лучше…
– Теперь не станешь говорить, что на собаках легко ездить? – съязвил Праву.
К обеду собаки кое-как признали нового каюра. Володькину так понравилась езда на собаках, что он решил самостоятельно въехать в Торвагыргын.
– Попадешь под трактор, – отговаривал его Праву.
– Не попаду, – уверял Сергей. – Если боишься со мной ехать, иди пешком.
– Ладно, ты садись, езжай, а я пойду.
Собаки дружно понесли Володькина к домам.
Не успела нарта разогнаться, как очутилась на дне котлована, который рыли для гаража. Выбравшись из ямы, Володькин поехал тише, тормозя остолом. За нартой клубился снег. Это было так красиво, что Сергей, залюбовавшись, не заметил столба. Володькин готов был поклясться, что столба раньше не было. Злая судьба подослала его. Собаки кучей сбились вокруг столба. Володькин попытался их распутать, но не тут-то было. Некоторые бедняги почти висели и задыхались. Пришлось пустить в ход перочинный ножик.
Когда Праву догнал Володькина, около него не было ни одной собаки.
Первая неудача не отпугнула Сергея. Через неделю он ездил как заправский каюр. Это было тем более кстати, что Праву снова уезжал в стойбище Локэ, а Володькин один, без своего начальника, должен был выехать с красной ярангой в тундру.
На общем собрании колхозников Торвагыргына стойбище Локэ единогласно приняли в колхоз. Бригадиром назначили Коравье, а помощником Праву. Здесь же обсудили план дополнительного строительства колхозных домов. Представитель комбината заверил, что до начала весенней распутицы они на своих машинах привезут дома и помогут их поставить.
Праву жил в стойбище Локэ. Рядом почти все время находилась Наташа.
Они решили пожениться, когда стойбище Локэ целиком переедет в Торвагыргын.
Наташа проводила тщательное медицинское обследование яранг. Как-то она сказала Праву:
– Для того чтобы за короткое время остановить разгон, взятый веками на вымирание, нужно много сделать. Между прочим, интересная особенность у жителей стойбища Локэ: туберкулезных среди них почти нет. Нет и других серьезных заболеваний. Только несколько детишек отличаются слабым здоровьем. Но они, как я выяснила, из семей, где произошло кровосмешение. Ты знаешь, что у них не хватает женщин. Вот Инэнли. Он женат на жене умершего брата, которая старше его лет на пятнадцать. Мне очень жаль парня. Такой красавец – и муж почти старухи.
– Тут ничего не поделаешь, – развел руками Праву, – обычай левирата. Остаток родового строя, хотя у чукчей пережитков родовой организации мало.
Елизавета Андреевна предложила переселять семьи по мере того, как будут строиться дома, но Праву решительно этому воспротивился. Он считал, что, оторванные от своих односельчан, люди будут чувствовать себя неуютно и стесненно в большом поселке.
– Но мне нужно чем-то занять семьи пастухов, – доказывала Елизавета Андреевна. – Если бы удалось собрать их в Торвагыргыне, мы открыли бы второй цех по обработке оленьих шкур.
– А почему не сделать этого в стойбище?
– Легко сказать, – ответила Елизавета Андреевна. – Надо строить производственные помещения, которые через несколько месяцев придется ломать.
– А вы раздайте шкуры по ярангам, – предложил Праву.
На этом и порешили.
Праву сам роздал шкуры, объяснив при этом женщинам, что за работу им будет заплачено.
Приехала Нина Ротваль. Раньше она работала счетоводом в колхозной конторе, а теперь стала учетчицей в новой бригаде.
Она поселилась вместе с Наташей Вээмнэу в школьном здании. Своей комнатой девушки распоряжались только ночью, а рано утром свертывали и убирали постели – к девяти часам сюда собирались школьники.
Разнесся слух, что в стойбище Локэ приедет секретарь обкома. Но раньше секретаря примчался Ринтытегин. Он обошел все яранги, придирчиво осматривал жилища и ругал неряшливых хозяек:
– Не стыдно? Вы же члены одного из лучших колхозов района!
Потом он зашел в школу и посидел на уроке. Даже заставил одного ученика написать на доске слова: ЛЕНИН, МОСКВА.
– Молодец, – похвалил он мальчика. – Как тебя зовут?
– Инэнликэй, – ответил мальчик.
– Чей сын?
– Приемный сын Инэнли, – серьезно ответил Инэнликэй.
Секретарь обкома прилетел вечером на вертолете. С ним было много народу, и у Праву заныла рука, пока он знакомился со всеми. «Целая свита», – подумал Праву, не представляя, как удастся накормить и устроить на ночлег такое количество людей. Если бы это были свои колхозники, а то начальство… Праву поделился опасениями с Наташей.
– У тебя появились симптомы угодничества, – пошутила она.
– Какое это угодничество? – возразил Праву. – Просто хочется, чтобы гостям было удобно. Что в этом плохого? Разве не хочет этого же каждый радушный хозяин?
Приезжие прошлись по стойбищу.
– Когда собираетесь переселять людей в колхозный поселок? – спросил Савелий Михайлович у Елизаветы Андреевны.
– Как только выстроим дома, – ответила Елизавета Андреевна. – Думаю, что к Первому мая.
– Это хорошо, – сказал Савелий Михайлович. – Будет людям настоящий праздник.
Слетали и в стадо. Савелий Михайлович приглашал в вертолет пастухов, но никто не отважился лететь.
Инэнли сказал:
– Вы летите, а мы пешком пойдем.
Вертолет поднялся над стойбищем. Яранги вместе со школой качнулись в сторону и поплыли назад.
Узкая долина, зажатая горами, петляла между крутых, скалистых склонов. Тень вертолета бежала по голым скалам, на которых не держался снег – так их отполировали ветры. Там, где долина расширялась, образуя небольшое ровное место, паслось стадо.
Вертолет опустился возле яранги, где грелись пастухи. На шум вышел Рунмын. Спокойно поздоровался с приезжими, но особенно горячо потряс руку летчику.
Корреспондент газеты – необыкновенно толстый, но подвижный человек, – сойдя с вертолета, суетился, выискивая удобную точку для фотографирования.
– Нельзя ли подозвать поближе оленей? – обратился он к Рунмыну.
Коравье перевел просьбу, и Рунмын с готовностью ответил:
– Можно! – и стал развязывать шнурок на своих штанах.
Олени со всех ног бросились к желтому пятну, образовавшемуся на снегу.
– Соляной подкормки не хватает, – заметил Савелий Михайлович.
Секретарь обкома пошел вдоль стада. Олени разрыхлили снег, идти было трудно. Спутники один за другим отставали, пока с Савелием Михайловичем не остались лишь Праву и Коравье. Праву с тревогой наблюдал за покрасневшим, вспотевшим лицом секретаря обкома.
– Давайте покурим, – предложил Праву.
– Я не курю, – тяжело дыша, ответил Савелий Михайлович. – Ты кури, а я отдышусь.
Они сели на торчащую из-под снега кочку. Савелий Михайлович снял с головы шапку и подставил зимнему солнцу коротко остриженную седую голову.
– Переедет стойбище в Торвагыргын, что дальше будешь делать? – спросил он.
