Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)
— Но по вашей логике выходит, что все-таки спецчасти — оптимальный род войск. Пехота, подготовленная для войны в лесистой местности, оснащенная новейшим штурмовым оружием, — разве не таково решение проблемы?
— Вы забываете о том, что и этих молодцов кто-то должен поддерживать, кто-то должен закреплять их успехи, если они, конечно, есть, кто-то дол-. жен обеспечивать тыл, фланги, снабжение. У нас же в итоге все лавры достаются элите, а о тех, без кого ее победы невозможны, попросту забывают. А ведь война — это не только штурмовые удары и прорывы. Они, может быть, ее самая легкая часть, потому что в момент нанесения удара вы лучше подготовлены, чем противник, вы владеете инициативой. Партизаны — не дураки, они свои удары стараются наносить не по элитным частям, а по обычным армейским, и тем, чтобы выдержать, требуются и боевой дух, и подготовка, и оснащение не в меньшей степени, чем самым знаменитым спецбатальонам. Многие в нашем руководстве этого не понимают. Все должны подстраиваться под спецвойска, проблемы армии никого не интересуют.
— Но я видел, что в армии рады приходу Коро-надо, — заметил Тавернье.
— Конечно, и я разделяю эту радость, — пожал плечами Мондрагон. — Так или иначе проблему надо решать, а не загонять вглубь. Бенитес полагал, что все как-нибудь решится само собой, и мы начали терять даже те территории, на которых марксисты раньше не смели и показаться. Какие бы ошибки ни совершал Коронадо, мы, военные, обязаны его поддержать, ибо он искренне стремится к действиям на благо родины.
— Но, возможно, партизаны тоже считают, что они действуют на благо родины, только понимают его иначе, чем вы. Не приходилось ли вам задаваться таким вопросом? — осторожно поинтересовался Тавернье.
— Я знаю одно: они стремятся разрушить все ценности, которые созданы в этой стране за все века ее существования, — жестко ответил Мондра-гон. — Что они согласны пощадить — традиции, религию, собственность? Мира с ними быть не может, потому что они признают мир только на своих условиях, а компромиссы принимают только на словах. Я уже не говорю об их жестокости: каждому из патриотов есть за кого мстить. Надеюсь, что в лице Ко-ронадо мы наконец-то получили человека, готового идти до конца. Кстати, напомню вам как поклоннику демократии: Коронадо поддержан парламентом, а это тоже о чем-то говорит.
Упоминание о парламенте покоробило Тавернье и заставило его усомниться в объективности собеседника. Тукуманский парламент по своей продажности и угодливости давно уже стал притчей во языцех.
— Парламент? Ну да, конечно, конечно, — рассеянно кивнул Тавернье. Он почувствовал позицию собеседника и счел, что продолжать беседу бессмысленно. — Так как насчет того, чтобы перебросить нас в город?
— Нет проблем, — любезно ответил Мондрагон, обернулся к адъютанту и отдал приказ.
Через несколько минут к штабу подъехали два джипа, один из них с охраной и установленным на нем тяжелым пулеметом. Замыкал маленькую колонну броневик «скорпион». Генерал уверенной походкой направился к свободному джипу. Французы глядели ему в спину с некоторым удивлением: они никак не ожидали того, что генерал вздумает их сопровождать. Тот, видимо, почувствовав их нерешительность, повернулся к ним и на ходу сделал приглашающий жест. Тавернье с Шарлем переглянулись и, пожав плечами, последовали за генералом. Взревели моторы, и машины, покачиваясь на неровностях почвы, поползли вперед. Колонна на ходу перестроилась: впереди оказался «скорпион», за ним двигался джип с журналистами и генералом, а замыкал отряд джип с солдатами. Тавернье не пожалел о том, что Мондрагон навязал им себя в спутники: генерал по-прежнему изливал ему все то, что накипело на душе, а Тавернье, как настоящий журналист, умел ценить откровенность, в особенности если ее проявляли люди, обладающие знанием ситуации и властью. Политические рассуждения генерала Тавернье пропускал мимо ушей, включая свою про- фессиональную память лишь тогда, когда речь заходила о фактах. Небезынтересно было и то, как эти факты оценивал типичный представитель армейской верхушки, каковым являлся генерал Мондрагон.
— У них появились квалифицированные саперы, — заметил генерал, когда кавалькада приблизилась к месту, где стояли два танка и два бронетранспортера, подорвавшиеся на минах. — Раньше они не использовали мины во фронтовых операциях — подложат разве что на дороге или на улице. Да и вообще в этой стране все происходит как-то таинственно: время от времени партизаны проводят такие операции, которые могут быть проведены только под руководством командиров высочайшего класса. Вот, например, сегодня: разве могли бы они сами, без командиров-профессионалов, осуществить маневр отхода? В военной практике это самый сложный маневр. И ведь они не просто оторвались от нас, но и нанесли нам довольно чувствительные удары, — Мондрагон кивнул на покрытые простынями тела погибших танкистов, уложенные рядком перед их подбитыми машинами. Поодаль двигалась вперед цепочка саперов с миноискателями и в наушниках, а около понуро застывших танков суетились ремонтники, уже подогнавшие к месту подрыва два тягача. Мондрагон произнес несколько слов в микрофон японской миниатюрной рации, и броневик повернул к въезду в город. Однако у первого же перекрестка, где стояла кучка понурых солдат, машины по приказу Мондрагона остановились. Солдаты мрачно смотрели на четыре мертвых тела в военной форме, валявшиеся у их ног на залитой кровью мостовой, и не сразу заметили генерала, но затем испуганно вытянулись по стойке «смирно».
Выйдя из джипа, Мондрагон подошел к ним. - —Доложите, что здесь произошло, — приказал он капралу.
— Вдоль поперечной улицы работал снайпер, — отрапортовал тот. — Вон из того дома, — капрал показал на двухэтажный особняк в конце улицы.
— Вы уверены, что оттуда? — подозрительно спросил генерал. Недоверие его было понятно — расстояние до особняка составляло не меньше семисот метров, и поражать движущуюся цель наповал с такой дистанции мог только прекрасный стрелок.
— Так точно, — подтвердил капрал. — Мы уже побывали в том доме, нашли стреляные гильзы, обертку от шоколада — видно, он долго там сидел. Еще нашли использованные батарейки от рациии... и...
— Ну, говорите, — резко бросил генерал.
— Надпись на стене: «Привет генералу Мондра-гону от старого товарища по оружию — команданте Виктора». Господин генерал, этих четверых он убил до того, как мы поняли, откуда он стреляет. Еще троих он ранил: двоих легко — по касательной в голову, а нашего лейтенанта тяжело — в шею. Думаю, он не выживет. Там за домом сад, потом кладбище, за кладбищем опять сады. Когда мы добрались до дома, то уже непонятно было, где его искать.
— Уберите трупы с мостовой, — распорядился генерал. — В том доме расположите пост с пулеметом. Где ваш капитан?
— В кабильдо, господин генерал!
Генерал вернулся в джип. Броневик двинулся по улицам по направлению к собору, обозначавшему центральную площадь Номбре-де-Дьос, где находилась городская управа, или кабильдо. На улицах время от времени попадались руины домов, разбитых снарядами при артиллерийском налете. Копоть пожаров там и сям вылизала беленые стены. Шарль неукоснительно снимал эти руины, а Мондрагон болезненно морщился — видимо, при мысли о том, что снимают следы обстрела, не нанесшего противнику ни малейшего вреда. На центральной площади один из солдат выскочил из джипа и бросился в кабильдо за капитаном, а остальные остались в машинах и следили за тем, как Шарль снимает загромоздившие площадь обломки колокольни, снесенной ракетой. В дверях кабильдо появился капитан и, придерживая фуражку, бегом бросился к машине генерала. По его бронзовому крестьянскому лицу с обвислыми усами Тавернье стало ясно, что перед ними один из тех офицеров, которым удалось благодаря войне и потерям выслужиться из солдат и для которых чтение карты представляло непреодолимую трудность.
— Прочешите город, — отрывисто скомандовал генерал. — Верните жителей в дома, отделив всех подозрительных. Один взвод выдвиньте к кладбищу в боевое охранение.
— Слушаюсь! — козырнул капитан, но генерал уже не усмотрел на него, приказав водителю трогаться. Кавалькада направилась к дальнему концу города.
Генерал мрачно буркнул:
— Все это прочесывание — чепуха. Его, конечно, и след простыл. А этим недотепам повезло, что они его не обнаружили. Попробовали бы они его обнаружить!
— О ком вы говорите? — поинтересовался Тавернье, хотя и предвидел, каков будет ответ. Как только прозвучало имя «Виктор», он вздрогнул, вмиг проникнувшись уверенностью, что речь идет о Корсакове.
— Наемник. Он работал здесь еще при Видалесе, готовил солдат правительственных войск, — пояснил генерал. — Видалес очень его ценил, одно время этот Виктор даже был его доверенным лицом, тренировал его личную охрану, но потом они поссорились, и Виктор переметнулся к мятежникам, стал обучать их солдат. Поверьте, мы скоро на себе почувствовали, каково иметь в рядах врагов подлинного- профессионала. Ходили слухи, будто этот Виктор — русский, но я сомневаюсь, что это так: русские никогда не любили Видалеса, с какой стати им посылать для него такого инструктора? А он и на Видалеса, и на партизан работал на совесть. По-моему, ему все равно, за кого воевать, лишь бы платили. Мятежники называли его «команданте Виктор». Он убедил их в том, что он — настоящий марксист, а на Видалеса работал только для отвода глаз. С тех пор он для мятежников стал чуть ли не богом. Но надо сказать, что он и впрямь прекрасный полевой командир. После этой надписи я не сомневаюсь: сегодняшней операцией отхода командовал он.
