Энтони Берджесс - Человек из Назарета
Другой случай, о котором я хочу поведать, произошел уже после ухода Иисуса, помазанного главы церкви, и его последователей в Иудею. Утром следующего дня на том постоялом дворе, где Иисус с учениками был накануне, появились царские стражники с намерением схватить его.
— К этому времени они уже по ту сторону границы, господин, — сказал хозяин постоялого двора капитану стражников.
В комнате, где накануне проходил ужин, капитан принюхался:
— Тот же самый запах. Как в спальне блудницы.
Один из его людей возразил:
— Ты ошибаешься, господин. Это могильный запах. Так пахнет материал, в который заворачивают трупы, чтобы они дольше сохранялись.
Это было незадолго до прихода Иисуса с учениками в Вифанию, и именно там, по общему мнению, он совершил самое великое из своих чудес, если, конечно, мы исключим более позднее, а в нашей истории — последнее. Нам следует удивиться, почему Иисус, приказав своим ученикам хранить тайну о его Божьем происхождении, должен был теперь представить доказательство этого происхождения столь большому числу людей и в такой близости от Иерусалима. Эту кажущуюся несообразность можно объяснить с точки зрения готовности и даже стремления Иисуса к тем событиям, которые повлекли за собой его смерть и в которых Иуда Искариот сыграл столь роковую роль. Можно сказать совершенно определенно, что, как раз наблюдая это чудо, Искариот и принял то решение, понять которое мог бы лишь человек, столь же утонченный и наивный, как сам Иуда.
В тех местах жили тогда две сестры, благочестивые незамужние женщины (одна даже несколько более благочестивая, чем другая), и звали их Марфа и Мария. Прежде с ними жил их возлюбленный брат Лазарь, но в возрасте двадцати четырех лет он умер от лихорадки, с которой не смогли справиться местные лекари. После смерти Лазаря похоронили в семейном склепе, который находился в большой скале и был закрыт тяжелой каменной плитой. Чтобы установить ее на место, потребовались усилия по меньшей мере пятнадцати человек. Когда рыдающие Марфа и Мария пришли к Иисусу с просьбой вернуть к жизни их брата, он никоим образом не объяснил, почему решил оказать столь великую милость только им одним и никому другому. Очевидно, Иисус находил в Марии что-то фарисейское — она действительно слишком добросовестно соблюдала все предписания, громко молилась в общественных местах, отчего ее нельзя было назвать женщиной большого ума. Марфу Иисус, кажется, считал угрюмой женщиной, обиженной тем, что исполнение скучных обязанностей по ведению домашнего хозяйства Мария оставила за собой. Благочестие Марфы было каким-то безрадостным, на благотворительность она скупилась. Подойдя к склепу, Марфа, казалось, была довольна тем, что собралась такая огромная толпа — весть о приходе Иисуса и слезной просьбе сестер облетела всю округу, и люди пришли понаблюдать, как он будет выполнять свое невыполнимое обещание.
Несколько торопливо Мария заговорила:
— Если бы ты пришел в Иудею чуть раньше, учитель, я знаю — наш брат был бы жив. Но даже теперь, я уверена, Бог дарует тебе все, что бы ты у него ни попросил.
— Запомните эти слова! — сказал Иисус громко, чтобы каждый мог услышать. — Я есть воскресение и жизнь. Верующий в меня, если и умрет, оживет. — Затем он велел старшему слуге и его людям: — Отодвиньте камень.
— Послушай, — сказал этот человек, — я не хочу делать ничего подобного. Там, кроме тела, ничего нет. Оно лежит там уже неделю. Зловоние. Это вредно. Мне это не нравится.
— И все же уберите камень, — настаивал Иисус.
Проворчав что-то, слуга со вздохом посмотрел на своих подчиненных, и они, охая и обливаясь потом, отодвинули камень в сторону. Иисус подошел к входу в склеп и позвал:
— Лазарь! Лазарь!
Большинство слуг готовы были убежать и спрятаться за кипарисы, как вдруг увидели, что белый сверток, едва различимый в полумраке склепа, зашевелился. Какая-то женщина, а скорее девушка — это была потрясенная дочь Иродиады, — пронзительно вскрикнула. Иисус снова громко позвал:
— Лазарь, выйди! Лазарь! Лазарь!
Но тело, завернутое в погребальные одежды, только извивалось и корчилось.
— Снимите с него повязки. Освободите его.
Марфа опомнилась первой, подбежала к шевелящейся куче погребальных одежд и размотала повязки на голове покойника. Когда она открыла лицо молодого человека, тот лишь моргал, ничего не понимая. Потом подошли слуги и освободили от повязок его руки и ноги, делая это без особого желания. Марфа, рыдая, поцеловала Лазаря.
Фома, наблюдавший эту сцену с пристальным вниманием, сказал Иуде:
— Второй раз вижу, как он это делает. Первый раз была девочка из той семьи, на которую я работал. Я помню его слова: «Талифа-куми. Девица, тебе говорю, встань». Как я всегда предполагал, она, должно быть, находилась в сонном трансе. Однако не думаю, что этот тоже спал.
— Мне нужна лошадь на время, — сказал Иуда. — Я должен быть в Иерусалиме раньше остальных — сообщить благую весть.
— Думаю, ты можешь не беспокоиться. Эти люди теперь готовы отдать тебе целую конюшню.
Разумеется, для Иисуса и его последователей устроили большое застолье, правда, все закуски были холодными. Женщины, которые шли за ним — блудница Мария, царственная танцовщица Саломея (уже в серой одежде, с грязным лицом), дамы, соткавшие для него одеяние, и остальные, — тоже получили все самое лучшее, хотя и за другим столом — отдельно от мужчин. Марфа наблюдала за тем, как и что им подают, а Мария не переставала говорить слова благодарности Богу и этому новоявленному святому, не забывая, однако, о еде. Лазарь, уже в чистой свежей одежде, ел мало, но пил много воды — будто смерть была испытанием жаждой. Фома подробно его расспрашивал:
— Ты умер, так? Ты ушел в мир иной. Можешь ты вспомнить что-нибудь?
— Это было похоже на очень глубокий сон. Потом я услышал голос, звавший меня по имени, будто над самым ухом. Я тогда подумал: «Пора вставать, но почему же среди ночи? Посплю-ка я еще». Потом у меня в ушах раздался грохот, и я попытался встать.
— Никаких воспоминаний о рае, преисподней или еще о чем-то, что с тобой происходило, пока ты был мертв?
— Ничего не помню.
— Бог, ты знаешь, ничего не выдает, — произнес Фома. — Он хранит тайны.
— Будто сон. Потом голос, который звал меня по имени…
— Да-а…
Иуда Искариот долго перебирал в памяти разные имена, безуспешно пытаясь вспомнить имя человека, вместе с которым он обучался когда-то в Иерусалиме греческому языку у одного превосходного наставника. Это было имя человека, которому предназначено было стать священником и который, Иуда это знал, в конце концов им стал. Человек его лет, с острым умом, склонный к странным проявлениям ереси, — таких теперь модно называть «прогрессивными». Возможно, в пути ему вспомнится это имя. Он должен уезжать в Иерусалим немедленно, отказавшись от очередной чаши вина. Иуда без затруднений получил на время лошадь — красивую, серой масти, с дорогим роскошным седлом, когда-то самую любимую лошадь Лазаря, которую тот теперь будет любить, как прежде. Прежде чем закончить свой рассказ о Лазаре, мне следовало бы сказать о нем то, что говорят другие. Этому, однако, нет никаких документальных подтверждений. Его вторая жизнь (которую можно было бы назвать жизнью после смерти) была полностью порочной, и продолжалась она недолго, закончившись, так сказать, на острие ножа во время пьяной драки в таверне. Но это, возможно, и не имеет отношения к нашему повествованию, поскольку с фактом (если считать это фактом) воскрешения Лазаря Иисусом никоим образом не связано. Воля человека абсолютно свободна, а свобода дарована Всевышним.
Подъезжая к Иерусалиму и завидев Елеонскую (или Масличную) гору, Иуда с удивлением обнаружил, что в ушах его звучит имя, которое ему никак не удавалось вспомнить, — имя его однокашника. Оно начиналось с фырканья лошади — зззаррр — и заканчивалось овечьим блеянием — аааа. Ну конечно же — Зара! Человек возвышенного ума и из хорошей семьи. Священник, который поднялся высоко и, хотя был он еще молод, должен взойти еще выше. Человек с широким кругозором, который, конечно же, внимательно выслушает его. Миновав городские ворота, Иуда с трудом продвигался к Храму, поскольку улицы были заполнены горожанами и воинами. Ему повстречались двое молодых священников, которые прогуливались поблизости от Храма. Род их деятельности был легко узнаваем по строгой, но дорогой одежде и широкополым шляпам, которые служители церкви из-за сильного ветра — надо же сохранять священническое достоинство! — придерживали руками. Иуда обратился к ним, и они с готовностью объяснили, где проживает преподобный отец Зара — южнее Храма, но севернее старого рынка. Искариот поехал в том направлении.
Ему велели подождать на террасе — среди пения птиц и благоухания цветущего кустарника, который был еще влажным после утреннего ливня. Наконец вышел Зара — красивый, улыбающийся, опрятный, каким был всегда. Он хорошо помнил своего товарища по учению. Приветствуя Искариота, Зара протянул ему обе руки:
