Нагиб Махфуз - Зеркала
— Политика есть политика, — пробормотал я.
— Ты видел похороны Мустафы Наххаса? Это было истинное выражение народной любви к Сааду, к «Вафду» и к величайшей в нашей жизни народной революции…
Надир сказал, что время от времени наезжает в Каир, поскольку тут живет его замужняя дочь. Кроме нее, у него было еще трое сыновей: старший, как и отец, содержал рыбный ресторан, средний работал инженером, младший служил в авиации.
С тех пор, отдыхая летом в Александрии, я старался хоть раз поужинать в ресторане моего старого доброго знакомого. Летом 1969 года я нашел его необычайно расстроенным.
— В конце прошлого года мой сын-инженер эмигрировал в Канаду, — объяснил мне Надир причину своего огорчения. И дрожащим голосом добавил: — А в этом году зимой погиб за родину мой младший сын-летчик!
Хигар аль-Миньяуи
Шейх Хигар аль-Миньяуи был преподавателем арабского языка в нашей начальной школе, а позднее и в средней. Уроженец Саида[93], он говорил с акцептом. Высокий, крепкого сложения, очень смуглый, шейх не заботился о своей внешности. Чалма была обмотана вокруг головы кое-как, кафтан на нем сидел мешком, однако он внушал нам уважение силой характера, превосходным знанием предмета и необыкновенной смелостью. Не напускал на себя важности, любил анекдоты, декламировал нам прекрасные стихи. А однажды на школьном дворе начал состязаться с преподавателем физкультуры в борьбе на палках. Он на редкость искусно владел палкой, и мы затаив дыхание смотрели, как он побеждал своего соперника. Как-то раз Гаафар Халиль опоздал на урок. Желая, как всегда, покуражиться, Гаафар сказал учителю, передразнивая его выговор:
— Доброго вам утра!
В классе загоготали, и Гаафар был страшно доволен. Шейх Хигар разрешил ему сесть на место, а потом заставил его разобрать предложение «Доброго вам утра» с точки зрения грамматики. Гаафар, разумеется, не мог этого сделать. Открыв классный журнал, шейх поставил ему ноль.
Но я этого предложения не понимаю! — протестовал Гаафар.
— А зачем употребляешь предложения, которых не понимаешь? — спокойно ответил шейх.
Это был поистине человек необыкновенный. Помимо арабского языка, он учил нас патриотизму. При каждом подходящем случае он говорил о родине, о революции, вспоминал славные эпизоды истории, рассказывал о ее героях.
Его слова до слез волновали нам душу. О Сааде Заглуле шейх говорил так, словно тот был святым или чудотворцем. От него мы многое узнали о Сааде, о том, что он был прекрасным адвокатом, о его деятельности в министерстве просвещения, в министерстве юстиции, о создании им «Вафда», о вызове, брошенном им могуществу англичан, о его обаянии и красноречии, о тех надеждах, которые возлагает на него страна.
— Красноречие Саада зажгло сердца людей, его именем свершилась революция.
В слова «примерный ученик» шейх Хигар вкладывал один смысл: «Тот, кто учится, восстает тем самым против угнетателей».
Мы не только восхищались шейхом, но и испытывали к нему глубокое уважение. Это он воспитал в нас патриотические чувства, привил любовь к арабскому языку и поэзии.
В ту пору, когда мы перешли в среднюю школу, характер борьбы в стране изменился. На первом плане оказались уже не англичане, а поддерживавшие их египтяне. Обострились разногласия между партиями. Но и в новых трудных условиях шейх сохранил прежнюю стойкость и упорство.
— Борьба есть борьба, — говорил он. — Врагов стало больше, поэтому мы должны противостоять им, удвоить наши усилия!
В день забастовки против правительства Мухаммеда Махмуда, во время которой погиб Бадр аз-Зияди, инспектор школы приказал шейху Хигару выступить перед учащимися и призвать их к возвращению в классы. Шейх не выносил принуждения, оно приводило его в бешенство. Поднявшись на кафедру, он громовым голосом произнес:
— Наука призывает вас к порядку, а родина — к борьбе. Только совесть может подсказать вам правильный выбор. Так вот и спросите же свою совесть!
Инспектор написал на шейха рапорт министру просвещения, и того уволили. Узнав об этом, ученики атаковали кабинет инспектора, и он вынужден был бежать. Опасаясь за жизнь инспектора, министерство перевело его в другую школу. Шейх Хигар вернулся к нам при вафдистском правительстве, но, когда к власти пришел Сидки, снова был уволен. Какое-то время работал в частной школе, принадлежавшей известному деятелю «Вафда», а при новом вафдистском правительстве, в 1936 году, был назначен на работу в министерство просвещения, и дела его пошли на лад. На выборах 1942 года шейх выставил свою кандидатуру от партии «Вафд» и был избран в парламент. На выборах 1950 года он опять добился успеха. Время от времени я видел шейха в доме Реды Хаммады, познакомился с его сыновьями. Когда, уже после июльской революции, вышел указ о роспуске политических партий, шейх уехал в свою деревушку в Саиде и больше не покидал ее. Не знаю, жив ли он теперь.
В сентябре 1952 или 1953 года я, проходя мимо бывшего офицерского клуба в Шатби, заметил во дворе группу людей в окружении солдат. Кто-то из прохожих сказал, что это арестованные вафдисты, которых отправляют в Каир. В одном из офицеров охраны я с удивлением узнал Мухаммеда Хигара, сына шейха Хигара аль-Миньяуи. Пристально вглядываясь в черты Мухаммеда, я вспоминал его отца. В голову приходили мысли о бурном потоке быстротечного времени, принесшем с собой столько перемен и противоречий.
Видад Рушди
Видад Рушди увидел я впервые в 1965 году, когда она пришла к нам в секретариат навестить Камелию Захран. Это была необычайно высокая и очень полная женщина, с крупными, но довольно приятными чертами лица. Она казалась статуей выше человеческого роста. Смелый взгляд светло-карих глаз придавал ей обаяние. Не раз я ловил на себе этот взгляд, но никак не мог понять его значения. На вид я дал бы ей лет тридцать. У нее на руке было обручальное кольцо, и я понял, что она замужем. Глаза Видад не давали мне покоя.
И вот наконец Видад и Камелия подошли к моему столу.
— Простите, устаз, нам нужно знать ваше мнение по одному вопросу, — сказала Камелия.
— Я к вашим услугам.
— Подруга моя, Видад Рушди, сама вам расскажет.
Громким, вполне отвечавшим ее внушительной фигуре, но довольно приятным голосом Видад сказала:
— Пять лет назад я окончила юридический факультет. Потом вышла замуж. Недавно мой муж уехал на год в Кувейт, и я хотела бы устроиться на работу. Как вы считаете, помогут мне в департаменте по трудоустройству?
— Не думаю. Попробуйте поискать сами или примите участие в конкурсе на замещение вакантной должности.
— На это мало надежды…
— Согласен, но попробовать следует.
— У Видад двое детей, и все-таки она хочет работать… — вмешалась в разговор Камелия.
— Все мои подруги замужем и работают, — сказала Видад.
— А как вы устроитесь с детьми? — спросил я.
— С этой стороны трудностей не будет.
— А ваш муж?
— Он согласен.
— Помогите ей, если это в ваших силах, — сказала Камелия.
— Мы ведь старые соседи! — воскликнула Видад.
Я с удивлением посмотрел на нее.
— Вы не помните меня, я была тогда маленькой. Мне было десять лет. А уехали мы из вашего квартала, когда мне исполнилось пятнадцать. Но я очень хорошо помню вас, а также Реду Хаммаду, Сурура Абд аль-Баки и Гаафара Халиля, да упокоит его аллах. Сурур Абд аль-Баки теперь наш врач. Знаете, я до сих пор никак не могу забыть нелепую смерть Гаафара Халиля…
Растроганный воспоминаниями, я вздохнул.
Камелия с хитрой усмешкой повернулась к Видад.
— Ну вот видишь?!
Спустя неделю Видад позвонила мне, чтоб справиться о работе. Я чувствовал, что это только предлог. И снова подумал: чего хочет от меня эта милая замужняя великанша? Я мысленно сравнивал ее с Амани Мухаммед, мои отношения с которой переживали тогда пору расцвета, и пришел в волнение. Из прошлого выплыли образы Ханан Мустафа и Сафа аль-Кятиб.
— Вы придете еще к Камелии? — спросил я.
— А вы хотите меня видеть? — ответила она вопросом на мой вопрос.
— Буду счастлив, — сказал я. А что еще мне оставалось?
— В вашем департаменте так много народу и пахнет бумагами! — послышался в трубке смех Видад.
Не думая о последствиях, я добровольно полез в ловушку.
— Ну давайте встретимся в каком-нибудь спокойном месте.
— А вы любите спокойные места?
— Конечно!
— Но при одном условии! Вы придете с добрыми намерениями!
— Разумеется!
— Помните об этом!
— Обещаю!
— Какое же, по-вашему, самое спокойное место?
— Сад «Аквариум».
Она встретила меня без тени смущения, как встречают мужа или брата. Мы погуляли по пустынным дорожкам, присели на склоне холма.
— Вы, наверное, не знаете, что и думать о дерзкой женщине, которая, забыв о приличиях, бросилась вам навстречу? — сказала Видад.
