Иосиф Гольман - Ради тебя одной
– Почему так много? – усомнился было тот.
«Исправляется, что ли?» – подумал Ефим. Раньше мастер интересовался подобными вопросами, только если сумма казалась низкой.
– За срочность и секретность, – честно объяснил нелегальный заказчик.
Печатники, резчик и монтажистка его не видели, а мастер никому не расскажет: у самого рыльце в пуху. Особо совесть Береславского не мучила: если мастер не полный придурок, то бумагу своей фирме он компенсирует, денег более чем достаточно – более трех тысяч. А если и в самом деле поумнел – вообще одну цену положит в кассу, а уж вторую возьмет себе. В отработку вбросит какой-нибудь нейтральный макет. В любом случае макет именно этой листовки никто не увидит – мастер лично проследит за уничтожением неушедших остатков «левого» тиража: брака, припечатки и тому подобного. Уже к утру вся эта бумажная каша будет сформована макулатурным прессом в тяжелые тюки. На самом деле начальству типографии тоже хорошо: вряд ли ему хотелось бы впутываться в подобную историю. Даже за двойную цену.
– А забирать тираж будете вы? – спросил мастер.
– Нет, – ответил Ефим. – Вам позвонят вот по этому телефону. – И он передал мастеру один из чистых, купленных Орловым по паспорту какого-то бомжа, мобильников. – Привезете тираж, куда скажут.
– А деньги за транспорт?
Все же Ефим не любил особо жадных.
– All included, – сухо сказал он.
– Что? – не понял мастер.
– Все включено, – перевел Береславский и покинул обесчещенную им Жабью типографию.
Далее путь заслуженного рекламиста лежал в дружественный коммерческий еженедельник «Офис руководителя». Этих подставлять не хотелось: почти друзья. Поэтому поехал опять-таки не в редакцию, а в службу доставки. Здесь рекламный журнал паковали, вкладывали в него рекламные же письма и листовки, после чего с самого раннего утра целая армия курьеров разбегалась по огромному городу, чтобы к полудню разнести и развезти ни много ни мало – пятьдесят тысяч экземпляров издания.
В саму службу рассылки Ефим не пошел, подождал в машине. Да и чего бы он там увидел нового? Длинные-предлинные столы в длинных-предлинных комнатах. И много-много женщин, от пятнадцати до восьмидесяти лет. Мужчин почти нет: свихнутся от бесконечной и монотонной работы. И огромные шкафы-ячейки без дверок. Только номера: каждый соответствует личному номеру курьера.
Береславский не собирался светиться в этой фирме. Он дожидался одного из своих бесчисленных знакомцев.
Наконец из «экспедиции» выскочил мужчина средних лет и с ходу запрыгнул в открытую Ефимом дверцу.
– Что за заказ? – спросил он.
– Здравствуйте, Степан Палыч, – поздоровался Ефим.
– Здравствуйте, – смутился тот. – Что будем рассылать?
– Понятия не имею, – глазом не моргнув, соврал Береславский. – Но деньги большие.
– А конкретнее? – «повелся» Степан Палыч.
– Сколько вы берете за отправление?
– А4? Без конверта?
– Предположим.
– Тридцать копеек.
– Один цент, – перевел в устойчивую валюту непатриотичный в данном случае Береславский. – Пятьдесят тысяч – пятьсот долларов. А в конверте?
– Чистом?
– Да. Просто заклеенном, и все.
– Тысячи в две с половиной встанет.
– А как вы смотрите, если я заплачу вам («Бедный Орлов!» – пронеслось в мозгу Ефима) двенадцать с половиной тысяч? Причем – минуя кассу.
– Хорошо смотрю, – недоверчиво заулыбался Степан. – А за что такая щедрость?
– За то, что вы работаете здесь последний день.
– Почему? – Лицо Степана Палыча вытянулось.
– Я не знаю заказчика, – объяснил Ефим («Надо же, вру – как пою, – подумалось ему. – Больше, чем за предыдущую жизнь».). И у него большое желание остаться анонимным. Вам бы тоже лучше его не знать. Листовки получите, позвонив по этому телефону. – Береславский передал слегка обалдевшему Степану бумажку с напечатанным номером. – В листовках – компромат.
– А дальше что?
– Дальше ваши упаковщики запечатают листовки в конверты…
– Какие упаковщики? – чуть не заорал Степан.
– Вы знаете какие.
Информаторы Береславского работали хорошо. Тихий Степан Палыч набрал огромное количество пожилых теток-украинок и, сгрудив их в вонючем подвале, выполнял втихую ту же работу по упаковке, что и его фирма, только – дешевле. Клиентов он воровал у собственного хозяина.
– Что-то вы путаете, – неуверенно сказал он.
– Я ничего не путаю. – Ефим начал терять терпение. – Вы возьмете тираж, ваши бабки запечатают его в конверты, потом подложите эти конверты в вашей фирме – вы ведь старший смены. Их разложат по журналам втемную. Кстати, вот адрес. – Береславский передал Степану Ильичу еще одну бумажку, с координатами Жабьего дома. – Сюда отправьте обязательно. Можно даже два экземпляра.
– Но ведь уже к полудню узнают… – прошептал Степан Палыч.
– Так и так узнают, – безжалостно сказал Береславский. Вора ему было не жалко, а вывести из-под удара непричастное экспедиционное агентство он считал себя обязанным. – Поэтому вы оставите письмо с раскаянием, но без упоминания меня. И уедете на родину месяца на два. За это я вам плачу лишние десять тысяч долларов. Потом можете возвращаться, через два месяца это уже никого не будет волновать.
Степан Палыч молча соображал. После чего улыбнулся: сделка показалась ему неплохой.
– Можете написать, что вас заставили.
– Кто?
– Придумайте сами. Сейчас все валят на чеченцев. Хотите – свалите на эскимосов.
– А про мою… – замялся Степан.
– Подпольную фабрику? – ухмыльнулся Ефим.
– Д-да, – промямлил тот.
– Могила, – пообещал Береславский. – Нигде и никогда. Вернетесь – сможете снова работать.
И заторопился по следующим адресам: в этот день он собирался выполнить то, на что в обычной ситуации ушло бы дня три, а то и больше.
ВелегуровВинтовка «В-94», конечно, могла бы нам помочь. Только где ее взять? Ее преддверие, которое предлагал Береславский, – противотанковое ружье, купленное у «черных следопытов», собиравших и восстанавливавших оружие военных времен, – для нашей цели не годилось.
Выход был один. И я позвонил в фирму, которая специализировалась на финансовом консалтинге. Алексею Анатольевичу Щелчкову, столь неудачно вербовавшему меня в киллеры в начале моей мирной жизни. Меня поразило совпадение имен: Прохоров – Анатолий Алексеевич. А тот, кто должен помочь мне замочить Прохорова, – Алексей Анатольевич. Что-то в этом было…
Щелчков встретил меня не просто радостно, а очень радостно. Он прямо-таки был счастлив. Я бы на его месте тоже прыгал до потолка, заполучив такого ликвидатора.
– Надумал все же? – Он прямо светился.
– Да, – честно ответил я.
– А почему? Деньги понадобились?
– И деньги понадобились. И справедливости не хватает.
– Замечательно, – сказал он и потер от удовольствия ладони. Сто раз читал, что от удовольствия трут ладони, а тут впервые лично увидел.
– Только сразу хотел бы предупредить, – вежливо сказал я.
– Пожалуйста, – вскинулся Щелчков.
– Я не один. Нас маленькая группа. Все – профессионалы.
– Ну и хорошо, – сказал мой работодатель. – Но предел гонорара уже установлен. Выше – сложно. Если только чуть-чуть или за особо трудоемкие поручения, – торопливо добавил он, увидев мою недовольную мину.
– Я не о том, Алексей Анатольевич.
– А о чем же?
– Есть правило уничтожать наиболее серьезных исполнителей, – в лоб объяснил я.
– Это не наше правило, – засуетился Щелчков.
– Это общее правило, – ухмыльнулся я.
– Что вы хотите? – сдался работодатель.
– Чтобы к нам оно не применялось. Вы работаете только со мной. Вы знаете только меня. И отвечаете за меня лично.
– В каком смысле? – насторожился Щелчков.
– В прямом. Головой. – Я кинул ему на стол пачку фотографий. Мне этот момент очень запомнился из рассказа Ефима, и я решил воспользоваться.
На фото был сам Щелчков, его семья, его папа-пенсионер, его дети и даже его старый кот, вылезший на подоконник третьего этажа погреться на солнышке.
Ефим сфотографировал все отлично, и аппарат у него – супер, с двухсот метров снимает как «СВД». Он, правда, насмерть уперся насчет детей. Мол, понимает эффективность, но даже грозить ребенком никогда не станет. Еле уломал мужика, спросив, неужели он верит в то, что я могу выстрелить в ребенка. Береславского это убедило. Если бы он знал мою анкету, наверное, серьезнее бы задумался.
– Это было лишним, – заметно побледнев, сказал Алексей Анатольевич и отодвинул снимки.
– Очень на то надеюсь, – галантно ответил я, не испытывая, впрочем, никакого раскаяния. – Итак, один или двое – в деле. Остальные страхуют от «отдачи» работодателя.
– Думайте как хотите, – уже спокойно сказал он. – Мы будем говорить о деле.
– Непременно, – согласился я и попросил показать товар лицом.
