Такэо Арисима - Женщина
– Что это вы упражняетесь в скромности друг перед другом? И Ока-сан не такой уж слабый, а что касается Кото-сан, то его твердость духа…
– Если бы это было так, я не пришел бы сегодня сюда. Да и Кимура-кун давно заставил бы принять решение, – прервав ее, с жаром возразил Кото.
Йоко прекрасно все поняла, но взглянула на него с притворным изумлением.
Да, я решил высказать все до конца… Ока-кун, не уходите. Так будет лучше.
Кото несколько мгновений испытующе глядел на Йоко, потом опустил глаза, как бы собираясь с мыслями. Ока тоже как-то присмирел, украдкой наблюдая за нею. Она и бровью не повела, только шепнула сидевшей рядом Садаё, чтобы та помогла Айко приготовить ужин к пяти часам и заказала в ресторане «Мицуэнтэй» несколько блюд. Кото взглядом проводил Садаё, которая вприпрыжку выбежала из комнаты, и медленно поднял голову. Даже сквозь густой загар видно было, как он покраснел.
– Я, понимаете… – Кото умолк, словно о чем-то думая. – Если вы… надо полагать, вы скажете, что это не так, если вы собираетесь стать женой этого ревизора Курати, то я не стану осуждать вас. Если это случится, то тут ничего не поделаешь… И мне понятно… Понятно то, что вы, по-моему, способны это сделать, – вот что мне понятно. Но тогда прямо скажите об этом Кимура. Вот об этом я и хотел вас просить. Вы, может быть, рассердитесь, но я уже не раз советовал Кимура порвать с вами. Я виноват, что не сказал вам об этом раньше, прошу меня простить. – Кото слегка наклонил голову. Йоко молча кивнула ему в ответ. – Но Кимура всегда пишет одно и то же: «До тех пор, пока Йоко не напишет, что берет назад данное мне обещание, пока не сообщит о своем браке с Курати, я не поверю ничьим словам. Я верю только словам и сердцу Йоко. И хотя ты мой близкий друг, но в данном случае твои советы не смогут поколебать моего решения». Вот каков Кимура, – грустно заметил Кото и продолжал уже прежним тоном: – Мне несколько странно, что вы обходите этот вопрос молчанием.
– Так… Что же дальше? – Йоко слегка наклонилась вперед, всем своим видом выражая внимание.
– Кимура давно просил меня навестить вас, узнать, как ваши дела, его очень беспокоит ваше здоровье. Но какая-то непонятная щепетильность, которую я никак не мог преодолеть, мешала мне выполнить его просьбу… А вы похудели. И цвет лица у вас неважный. – Кото внимательно посмотрел на Йоко. Она снисходительно улыбнулась: «Пусть говорит что хочет» – и перевела взгляд на Ока:
– Ока-сан, вы слышали все, что сейчас говорил Кото-сан. Смею заметить, что вы теперь у нас свой человек. Расскажите же, Кото-сан, откровенно все, что вы обо мне думаете. Без малейшего стеснения… Я не рассержусь.
Ока смутился и покраснел. Рядом с Кото он выглядел так, как выглядел бы цветок вишни рядом с бронзовой вазой. Это сравнение, пришедшее вдруг на ум Йоко, показалось ей интересным. Даже такой важный разговор не лишил ее способности размышлять о пустяках, не относящихся к делу.
– Не мне судить обо всем этом…
– Это вы напрасно. Просто скажите, что вы в действительности думаете. – Кото оглянулся на Ока. – Я ведь упрямый, мог и ошибиться. Пожалуйста, говорите…
– Мне, право, нечего сказать… Не могу даже выразить, как я сочувствую Кимура-сан. Мне грустно при одной мысли о том, как тоскливо и одиноко сейчас этому на редкость хорошему человеку. Но ведь судьба у всех складывается по-разному, не правда ли? И каждый должен молча и терпеливо ей покоряться. А насиловать волю – это еще хуже. Так я, по крайней мере, думаю. Но это мое личное мнение. Думай я иначе, я убежден, что не смог бы прожить ни минуты. Иногда мне кажется, что я немного понимаю отношения между Йоко-сан, Кимура-сан и Курати-сан, но стоит призадуматься, и я снова теряюсь в догадках. В самом себе я и то никак не разберусь, поэтому мне хочется думать, что мои догадки всего лишь плод фантазии… Кото-сан еще не знает, как плохо мне живется дома, там нет никого, кому я мог бы открыть душу… ни матери, ни сестер. И вот после знакомства с Йоко-сан мне показалось, что я нашел близкого человека. И мне стало радостно. Йоко-сан никогда не уживется с Кимура-сан. Простите меня, но думаю, что в данном случае мое предположение справедливо. В остальном я не уверен. Не знаю, удобно ли постороннему судить о таких вещах или даже строить предположения. Быть может, слова мои звучат чересчур смело, но не сочтите меня самоуверенным. Я хочу по мере сил быть покорным судьбе и боюсь что-либо сказать или сделать вопреки ей… Я, кажется, нагородил столько чепухи…
Под конец Ока перешел на шепот и, словно обессилев, осекся. Может быть, он решил, что сейчас лучше всего помолчать. Никто не проронил ни слова, лишь слабый аромат курений носился в воздухе. Наконец Кото не выдержал:
– Даже такой сдержанный человек, как Ока-кун (Ока в смущении хотел было возразить, но не осмелился перебить Кото и, покраснев, молчал), понимает, что между вами и Кимура нет согласия. Верно?
Притворившись, будто она недовольна тем, что грубо нарушено столь восхитительное молчание, Йоко ответила:
– Я как-то подробно рассказывала вам обо всем по дороге в Йокогаму, еще перед моим отъездом в Америку. Я и всем это говорила.
– Почему же, в таком случае… Но тогда, быть может, вы ехали к Кимура, считая, что приносите себя в жертву ради сестер. Ведь у вас не было другого покровителя. Но почему… почему сейчас вам нужно сохранять прежние отношения с Кимура?
Ока сконфуженно опустил голову, будто эти резкие слова относились к нему, и переводил взгляд с Кото на Йоко. Наконец он не выдержал и тихонько поднялся наверх, где никого не было. Йоко понимала, какое это тяжкое испытание для Ока, и не стала его удерживать. Кото тоже не сказал ни слова, видимо, считая его присутствие бесполезным. «Бронзовая ваза без цветов…» – иронически усмехнулась в душе Йоко.
– Я хотела бы прежде всего спросить, знаете ли вы, в какой мере Курати-сан нам покровительствует?
Кото замялся, не находя, что сказать, но тут же снова ринулся в бой.
– В отличие от Ока-кун, я родился в семье буржуа и не имею счастья обладать такой добродетелью, как деликатность. Простите, если я скажу что-нибудь грубое. Этот Курати даже бросил жену и детей… Причем очень преданную ему жену… Об этом писали в газете.
– Ах, вот оно что. Писали в газете… Ну, ладно. Допустим, что это так. И вы хотите сказать, что все это имеет ко мне какое-нибудь отношение?
Она сердито придвинула к себе угольный ящик и добавила углей в хибати. Оттуда вылетели искры и с треском пронеслись между Йоко и Кото.
– Какой ужасный уголь. Видно, его не полили водой. Даже торговцы углем, очевидно, полагают, что, раз в доме одни женщины, им можно всучить что угодно, – заметила, нахмурясь, Йоко. Кото, видно, тронули ее слова.
– Я человек грубый… И если сказал что-нибудь лишнее, простите меня. Каким бы я ни был близким другом Кимура, это не значит, что я забочусь только о его благополучии. Но я всей душой ему сочувствую… Если бы только вы высказали все, что у вас на сердце, я нашел бы в себе силы понять и вас и его. Может, я слишком прямолинеен? Но я хочу видеть мир, озаренным солнечным светом. Или это невозможно?
Йоко ответила ему ласковой улыбкой.
– Я вам просто завидую. Вырасти в дружной семье, научиться смотреть на все прямодушно – как это замечательно! Если бы остальные люди походили на вас, в мире исчезли бы все неурядицы и воцарился покой. А таких, как Ока-сан, мне искренне жаль. Когда я увидела, что он нуждается в моей, именно в моей, поддержке, я из жалости поцеловала его сегодня на глазах у Курати… Я ему очень сочувствую. – По лицу Йоко пробежала легкая тень. – И вот подумайте, Кото-сан, я, как и вы, люблю веселье и радость, а приходится быть упрямой, сторониться людей, по собственной воле вызывать у них ложное о себе представление. Сейчас, быть может, вы не поймете… О, уже пять часов. Я велела Айко приготовить ужин. Вы уж покажитесь сестрам, они давно вас не видели. Хорошо?
Кото вдруг выпрямился.
– Я ухожу. Пока я не смогу сообщить Кимура что-нибудь определенное, обедать у вас мне не позволит совесть. Йоко-сан, умоляю вас, спасите Кимура. И себя спасите. Говоря по правде, когда я наблюдаю за вами издалека, вы внушаете мне ненависть. Но стоит мне с вами так побеседовать, как я чувствую, что есть в вашей душе нечто такое, в чем вы сами себя не можете обмануть. И я злюсь на себя за это и говорю вам грубости. У вас плохое окружение. Самое дорогое – это жизнь, не будущая, не прошлая, а эта, нынешняя жизнь, и я хочу прожить ее так, чтобы не о чем было сожалеть. Я могу споткнуться, могу упасть, но все равно не стану унывать и хныкать, как другие. Упаду – встану. Быть может, я глупец и не похож на остальных людей, но я хочу жить именно так.
В этот момент в комнате загорелся яркий электрический свет.
– У вас и в самом деле болезненный вид, – сказал Кото, с жалостью глядя на Йоко. – Скорее поправляйтесь. А сейчас позвольте мне откланяться.
