Эдуард Лимонов - Книга мертвых-2. Некрологи
Я не стану пересказывать свою беседу с Геннадием Николаевичем Трошевым. Я был предельно внимателен и насторожен. Мне нужно было уловить в его ответах несколько нот и тональностей. Тогда, возможно, я перешел бы к предмету моего визита. Генерал был равно насторожен. Ему следовало быть настороженным с таким типом, как я. Мы рассматривали друг друга. Он года рождения 1947-го, то есть на четыре года младше меня. Но можно сказать — ровесники. Благодаря отличной наследственности я, впрочем, выгляжу моложе сверстников. У генерала на черепе была редкая растительность, у меня сохранилась в полном объеме, хотя я и седел в те годы быстро. Родившись в городе Грозном, Трошев имел опыт общения с самыми загадочными и опасными людьми, в этом нет сомнения. Мы неторопливо беседовали.
Перед визитом я собрал данные о нем. Он окончил Казанское танковое училище, Академию бронетанковых войск и Академию Генштабу. С 1995 года был командующим группировкой войск Министерства обороны в Чеченской республике. То есть был одной из высших военных фигур в первой чеченской войне. Во второй — тоже. С августа 1999-го — командующий федеральных сил в Дагестане. С декабря 1999 года — первый заместитель командующего Объединенной группировкой российских войск. Тогда же получает звание Героя России. В апреле 2000 года становится командующим Объединенной группировкой войск на Северном Кавказе. В этом кабинете генерал сидит с 31 мая 2000 года.
— Я знал генерала Рохлина, — говорю я. — Жаль его. Он так трагически погиб… Когда в 1997 году меня пригласили баллотироваться кандидатом в депутаты в Георгиевском округе, в Ставрополье, туда входит и печально известный Буденновск, Рохлин помог мне: связался с военными и просил их помочь мне, организовать встречи с солдатами в подразделениях, они же тоже избиратели. Вам он тоже тогда звонил при мне, Геннадий Николаевич, но не мог найти вас, вы куда-то улетали.
Трошев расслабился, это видно по лицу. Ясно, что перед ним человек не чужой армии. Мы пускаемся в воспоминания о странном генерале, трагически погибшем в июле 1998 года при таинственных обстоятельствах, якобы убитом собственной женой. Слухи распространялись тогда и распространяются сейчас о якобы существовавшем заговоре военных с целью совершения переворота в стране, во главе которого стоял Лев Рохлин.
Я не перешел к предмету моего визита. Решил, что не время и что сделаю это в следующий раз. Следующий раз намечался, мог произойти, но не случился. Был конец марта, а 7 апреля меня арестовали. Когда летом 2003-го я оказался на свободе, генерал Трошев уже не был командующим Северо-Кавказским военным округом. Его освободили от должности в декабре 2002 года. Неожиданно. Без объяснений. Некоторое время говорили о возможном назначении генерал-полковника Трошева командующим Сибирским военным округом, однако этого не произошло. С февраля 2003 года Трошев стал советником Президента по вопросам казачества, чисто церемониальная должность. Думаю, генерал-полковник, урожденный кавказец, человек с большими связями в регионе, авторитетный и в глазах чеченцев, казался Кремлю все более опасным генералом.
В отличие от генерала Шаманова Трошев не показал себя жестоким, но показал умным генералом. Он имел обычай встречаться с чеченскими старейшинами и пытался уговорить их, часто с успехом, повлиять на боевиков, не допуская бессмысленных разрушений городов и аулов. Его уважали, он имел и силу, и авторитет. Потому был подозрительно самостоятелен и рисковал встречаться с таким, как я.
Генерал-полковник Трошев погиб ночью 14 сентября 2008 года, в авиакатастрофе «Боинга-737», на котором он летел в город Пермь. При всей ясности ситуации не ясна причина крушения. Так же не ясна, как таинственное убийство Льва Рохлина.
Русский рабочий
Борис Чурилов
В последний день старого 2008 года на мой e-mail с сайта нацболов пришло короткое грустное сообщение: «30.12.2008 в 15.00 в Харькове тихо и дома умер Борис Иваныч Чурилов. Пожалуйста, сообщите Лимонову. Отпевать будут скорее всего после НГ, 2/3 января, еще не решили». По-человечески благодарен. Подписано сообщение человеком, которого я не знаю.
Я посидел некоторое время перед горящим экраном компьютера. Затем выключил его и посидел некоторое время перед потухшим экраном, в темноте, освещаемый лишь тусклым светом из окон дома напротив. Борис Иванович Чурилов оставался последним человеком, который знал меня подростком. Он знал меня с 1958 по 1967 год. Я познакомился с ним в спортивной секции вольной борьбы. В первый же день моего появления в секции наш тренер Арсений поставил меня против опытного старшего Бориса. Борис вдоволь набросался моим телом, швыряя меня вдоль и поперек матов. Арсений таким жестким образом проводил необходимую селекцию. Униженный, я очень переживал свое поражение. Оделся и собрался уходить, чтобы никогда не возвращаться на место моего позора.
— Тебя ведь Эдом зовут? — обратился ко мне Чурилов, зайдя откуда-то сзади. Он уже успел переодеться, в руках у него была спортивная сумка.
— Эдом, — подтвердил я,
— Ты, Эд, не переживай. У тебя есть цепкость, и сила есть. На следующем занятии Арсений покажет тебе самые простые приемы. Ты ведь придешь на следующее занятие?
— Приду, — буркнул я.
— Вот и хорошо, — сказал Борис. — А то большинство не приходят. Не бери в голову, что я тебя побросал. У меня первый разряд между прочим. Иначе и быть не могло.
Мне было пятнадцать лет. И я был упрям, еще в большей степени упрям, чем сейчас. На следующем занятии мне показали несколько приемов, а бороться меня поставили с таким же новичком, как и я. И я положил его на лопатки. Несколько лет назад один из каналов харьковского телевидения проинтервьюировал моего старенького тренера. Арсений похвалил меня, сказал, что я был хорошим борцом, быстро получил второй разряд и далеко бы пошел, но секцию перевели с нашей Салтовки в другой район города. Туда нужно было добираться на двух трамваях. Неудобство маршрута заставило меня в конце концов прекратить занятия. Арсений жалел, что я не пошел в спорт.
Но Чурилов продолжал опекать меня. И в том числе помог мне развиться физически. Он посоветовал и помог мне купить гантели и нарисовал десяток схем гантельных упражнений. Тогда никаких руководств по гантельной гимнастике не существовало, но он знал упражнения и поделился со мной своим знанием. Благодаря ему я из сутулого подростка превратился в течение одной только зимы в ладного сухощавого юношу с выразительной мускулатурой. Я старался походить на Борьку. Чурилов был лет на пять либо шесть старше меня. Худой, стройный и жилистый, выше меня на полголовы, этот рабочий парень повлиял на мою жизнь, может быть, в такой степени, как никто другой. И главное, повлиял в нужное время. Он жил вместе со старой матерью в длинной, как трамвай, комнате, забитой книгами. Он собирал альбомы по искусству, у него я впервые увидел альбомы Ван-Гога и Гогена, импрессионистов. Борис не пил и не курил. Я пил, и пытался курить, я дружил со шпаной и готов был совершать первые преступления, и совершал их, движимый желанием казаться взрослым. Борька был слушателем и читателем моих первых стихов, он меня поощрял. Бывали случаи, когда, встретив меня в компании пьяных подростков, Борис силой уводил меня от них. Я написал о нем в книге «Подросток Савенко», есть он и в «Молодом негодяе».
Мои родители относились к Борису двойственно. С одной стороны, он был их союзником в борьбе против уголовной и алкогольной среды, в которой я оказался благодаря одному факту проживания в Салтовском поселке. Другой среды там не было. Однако моя мать не доверяла тому образу жизни, которым жил Борис и его мать. В поселке их считали «сектантами», мать Борьки была столь же странная, как и Борька. Сухая, пожилая женщина в мужском пальто, прямая в суждениях и в поведении жесткая. Борис как-то раз даже выгнал милиционера, чем-то обидевшего его мать. Отец Борьки давно умер, он, как и Борис, был рабочим.
С Чуриловым связана и моя первая любовь. Дочь подполковника, румяная Валя Курдюкова, жила по соседству с домом Чурилова, и это он познакомил меня с ней. Валя ходила в шапке-ушанке, с визгом каталась на санках с горки, была младше меня на четыре года, — когда мы познакомились, познакомил Борис, Вале было четырнадцать лет. Впоследствии ее родители вмешались в нашу любовь-дружбу, они даже явились как-то с визитом в мою семью. Это Вале я сказал накануне попытки самоубийства в ответ на ее «до завтра!» — «завтра может и не быть для меня». «Что ты такое говоришь, Эд!» — не поняла она. Я отправился домой, по дороге встретил Толика Толмачева, мы с ним пошли в голую квартиру к цыганкам, за цыганкой Машей он ухаживал. Глубокой ночью я перерезал себе вены в комнате, где жил с родителями. Мать спала, по ее разбудил звук моего свалившегося со стула тела.
