Михаил Гиголашвили - Захват Московии
Увидев кулак, я с трудом поднялся на ноги — мне показалось, что полковник хочет бить меня, или других, или всех… мое мировлюбие… кулаком не позволю вертеть-повёртывать!..
— Ильич! Тут подполье… резистанс… Лапшу вокруг пальца… за уши подвесить… японский пень-пеньской… — понесло меня в сторону вместе со стулом и безответным вопросом; посыпались звоны и скрежеты; руки подхватили, не хотели слушать, как я могу петь фальцетом: —
Уцветали яблоней и грушей… Шостакович… Частоко-вич… а ху-ху… хо-хо… Частоколович… бей, да посильней… шею пудрить… мозги мылить… куч-кач… хаш-лаш… кач-куч… муттельшпайхер!..
Помню еще потолок милицейской машины, две бутылки пива, которые сержант велит мне приложить к лицу, чтобы освежиться, а я безуспешно пытаюсь открыть их ногтями…
БЕСЧИНСТВА25 июля на Красной площади поставлено было 18 виселиц и разложены разные орудия казни: печи, сковороды, острые железные когти («кошки»), клещи, иглы, веревки для перетирания тела пополам, котлы с кипящей водой, кнуты и пр. Народ, увидевши эти приготовления, пришел в ужас и бросился в беспамятстве бежать куда попало. Купцы побросали в отворенных лавках товары и деньги. Въехал великий князь, за ним — опричники, я тоже был среди них. За нами волокли 300 человек осужденных на казнь. Площадь была совершенно пуста, как будто все вымерло. Великому князю не понравилось это, он разослал гонцов по всем улицам и велел кричать: «Идите без страха, никому ничего не будет, царь обещает всем милость». Москвичи стали выползать кто с чердака, кто из погреба и сходиться на площадь. «Праведно ли я караю лютыми муками изменников? Отвечайте!» — закричал великий князь народу. «Будь здоров и благополучен! — закричал народ. — Преступникам и злодеям достойная казнь!»
Тогда великий князь велел всех казнить мучительным образом, причем почти каждому была придумана особая казнь (а жены и дочери казненных были потоплены, перед тем подвергаясь изнасилованиям и поруганию). Вначале он умертвил до 130 начальников, из которых каждый судил и рядил по старине. Иван Висковатый держал в земщине печать; Микита Фунтиков был казначеем. Ивану Висковатому отрезали сперва нос и уши, потом отсекли руки. Микита Фунтиков был привязан к столбу на торгу и был обливаем то кипятком, то холодной водой; так его сварили живьем.
Ивану Петровичу Челяднину, обвиненному по ложным свидетельствам в измене, было приказано взять скипетр и корону, а затем его, трепещущего и дрожащего от страха, посадили на высокий трон. Обратясь к нему, великий князь сказал: «Здравствуй, непобедимый цезарь руссов, вот я тебя, наконец, вознес на недосягаемую вершину величественного царского достоинства, которого ты так горячо добивался. Но ты будешь царствовать недолго». И, не говоря больше ничего, тотчас же пронзил несчастного старца острым копьем. Затем помощники безжалостно изрубили труп убитого. И ничего не осталось в семье и в доме этого человека — ни людей, ни животных, за деревянной оградой было заперто 300 человек и, после закладки пушечного пороха, подожжено. Покойный оставил беременную жену и незамужних дочерей, которых опричники, прежде обесчестив, растерзали на части.
Тогда же были разорваны раскаленными клещами князья Никита Романович Одоевский и Петр Куракин. Боярин Иван Бутурлин был главоотсечен и погребен в убогой яме. Повешены несколько окольничих, в числе — дядя и брат одной из бывших цариц, Марфы Собакиной. Князь Борис Тулупов был посажен на кол, и перед глазами его с варварским бесстыдством истязали старую мать его.
Был тогда же великий голод; из-за кусочка хлеба человек убивал человека. А у великого князя по дворам в его подклетных селах, доставлявших содержание дворцу, стояло много тысяч скирд необмолоченного хлеба в снопах. Но он не хотел продавать его своим подданным, и много тысяч людей умерло в стране от голода, а собаки пожирали их трупы.
К тому же всемогущий Бог наслал еще великий мор — чуму. Дом или двор, куда заглядывала чума, тотчас же заколачивался, и всякого, кто в нем умирал, в нем же и хоронили; и многие живые из семьи умершего умирали в этих заколоченных домах. Все города в государстве, все монастыри, посады и деревни, все проселки и большие дороги были заняты заставами, чтобы ни один не мог пройти к другому. А если стража кого-нибудь хватала, его сейчас же тут же у заставы бросали в огонь со всем, что при нем было, — с повозкой, седлом и уздечкой. Многие тысячи умерших в этой стране от чумы пожирались собаками. Чума усиливалась, а потому в поле вокруг Москвы были вырыты большие ямы, и трупы сбрасывались туда без гробов по 200, по 300, 400, 500 штук в одну кучу. По большим дорогам были построены особые церкви; в них ежедневно молились, чтобы Господь смилостивился и отвратил от них чуму.
Потом в чуме объявили виновным слона и араба. Дело в том, что великому князю был подарен слон вместе с арабом, который за этим слоном ухаживал. Араб получал в Москве большое жалованье. Это подметили русские бражники, т. е. беспутные люди, пропойцы, которые в корчмах пьют и зернью играют. Из-за денег они тайно убили жену араба, а сам араб был ими оклеветан и оговорен вместе со своим слоном, что будто бы чума, о которой в Москве и не думали, произошла от него и его слона. Тогда араба и его слона сослали в опале в посад Городецкий. Араб умер там, и великий князь послал дворянина с наказом умертвить слона при помощи крестьян и посадских. Слон стоял обычно в сарае, а кругом сарая был тын. Неподалеку от него схоронили араба. Тогда слон проломил тын и улегся на могиле. Там его и добили камнями; выбили у него клыки и доставили великому князю и доказательство того, что слон действительно околел.
Великий князь разделил Москву на две части. Себе он взял незначительную часть, а город и кремль он оставил земским, но всякий раз, когда великий князь брал в опричнину какой-либо город или уезд, он отписывал себе в опричнину одну или две улицы из пригородных московских слобод. Так убывали в числе земские — бояре и простой люд. А великий князь — сильный своими опричниками — усиливался еще более. Иногда великий князь «перебирал» уезды, после чего опричники отбирали от земских их вотчины и всё, что в этих вотчинах находили, не оставляя ничего, если им что полюбится.
Князь или боярин, не включенный в опричный список, заносился в особый список, который пересылался князю Ивану Дмитриевичу Бельскому и прочим земским боярам, с тем чтобы взамен его вотчины ему было дано поместье где-нибудь в другом уезде. Это случалось редко.
Через Москву протекает река Неглинная в один фут шириной и глубиной. Ручей этот и был границей опричнины и земщины. На нем великий князь приказал отстроить такой большой двор, какого в Русской земле еще и не видывали, он так дорого обошелся стране, что земские желали, чтобы он сгорел. Великий князь узнал об этом и сказал своим опричникам, что он задаст земским такой пожар, что они не скоро его потушат. И своим опричникам он дал волю всячески обижать земских.
Если опричникам там, где их имения и села граничили с земскими, полюбится какое-нибудь поле или лес, луга или пруд, то они выкапывали рядом два рва: один — в 2 сажени длины и ширины, и это были владения опричнины; другой — в 1 сажень длины и ширины, и это отходило к земским.
Все крестьяне страны имеют в Юрьев день осенний свободный выход. Они принадлежат тому, кому захотят. Кто не хотел добром переходить от земских под опричных, тех эти последние вывозили насильством и не по сроку. Вместе с тем увозились или сжигались и крестьянские дворы.
Много богатых торговых людей, бояр и богатых гостей из земских, те, что не служили на войне, закладывались — вместе с вотчинами, женами и детьми и всем, что у них было, — за тех опричников, которых они знали; продавали им свои вотчины, думая, что этим они будут ограждены от других опричников. Но опричники, пограбив их, говорили им: «Мы не можем держать вас дольше; вы же знаете, что мы не можем общаться с земскими, что это противно нашей присяге. Уходите, откуда пришли!» И земские должны были еще Бога благодарить, что ушли непобитые!
Опричники обшарили всю страну, все города и деревни в земщине, на что великий князь не давал им своего согласия. Они сами составляли себе наказы; говорили, будто бы великий князь указал убить того или другого и из знати или купца, если только они думали, что у него есть деньги, — убить вместе с женой и детьми, а деньги и добро забрать в казну великого князя.
Начались многочисленные душегубства и убийства в земщине. И описать того невозможно! Ночью приходили туда, где можно было предполагать деньги, хватали людей и мучили их долго и жестоко, пока не получали всей их наличности и всего, что приходилось им по вкусу. Из-за денег земских оговаривали все: и их слуги, и работники, и служанки, и простолюдины. Я умалчиваю о том, что позволяли себе слуги, служанки и малые опричных князей и дворян! В силу указа все считалось правильным.
