Оставь надежду... или душу - Ним Наум

Майор Долдон на минутку замер в раскрытых уже дверях дежурки, вроде бы решая, стоит ли трудиться, надо ли протискиваться в этот дверной проем. Все на нем было внатяжку, и если тугой перехлест ремней кое-как удерживал огромное тело от неуклонного расползания, то растянутая до невидимости кожа щек не могла уже сопротивляться дрожжевому напору розового содержимого. Отрядник Боря все пытался взглянуть из-за спины Долдона в дежурку, все выворачивался в какую-нибудь щелочку и, углядев наконец, что в дежурке хозяина нет, развернулся пошире и повыше, упрятывая чуть отставленный почтительный зад. Теперь вот Боря вполне походил на Долдона, и хотя его нос не упрятывался полностью в розовой щекастой упругости, но совсем не из-за длины этого носа, а только по временной малости двух лейтенантских звездочек в сравнении с сияющей майорской.

Слепухин отшатнулся, уступая место в ставшей сразу маленькой дежурке, но его откатывало все дальше, прижимая к рассыпанным на пороге распахнутого боксика костям.

Пришлось Слепухину заняться своими останками, приводя их в жизнеспособное состояние под понукания Долдона, и не хватало уже внимания ни на самого Долдона, ни на старательно повторяющего его отрядника Борю. С трудом удалось Слепухину сгрести в обхват тонких рук истрепанные ватные штаны с вываливающимися пучками рыжей ваты, валенок с дырявыми ожогами, телогрейку и другой валенок все с той же левой ноги, и тут выяснилось, что колени свои Слепухин перекрутил не в ту сторону, и никак они теперь не разогнутся. Теперь только все выпустить обратно на пол, рассыпать следом за шмотьем по этому же грязному полу неправильно собранные кости и заново приниматься за работу, уделяя ее все большее внимание во избежание возможных просчетов.

Слепухин сосредоточился в тщательных заботах почти целиком и только кусочками ухватывал движения жизней, для которых абсолютно не существовал ни он сам, ни возня его с неуправляемым костлявым мешком.

Долдон покровительственно поглядывал на отрядника, готовый брызгливо лопнуть сознанием своего скорого над отрядником торжества (сегодня дорогой на службу он столкнулся с пухленькой женой этого задолиза и, чуть свернув, провожая ее к городскому автобусу, умудрился легонечко ущипнуть румяную щечку… а как умненько и как мило она хлопнула его по руке и как обещающе сморщилась, хохотнув «Ух, противный!»… нет, что за булочка!.. надо придумать какой-никакой повод и зазвать их в гости, а там уже… (Боря все пытался что-то придумать с несделанными контрольными, о которых и вспоминал только перед самой сессией… а теперь совсем некстати Долото упекли на кичу и как быть с контрольными этими? Но и неприятное начало скорой уже сессии перекрывалось радостью отъезда на целый месяц из опостылевшей квартирки, от растрепанной и вечно брюзжащей жены (а попробуй тронь ее! тесть хоть и в отставке, но давний корешок хозяина — весь кислород перекроет, падлюка… ну черт с ними… целый месяц будет он сам себе без обрыдлых указов и нравоучений… снимет квартирку в городе и тогда заживет!.. А вдруг приедет он с сессии, а за это время жена его вместе с тестем загнется? вот так, например, как Красавец с лярвой этой… впрочем, нет — не будет же она с отцом родным в гараже долбиться, да и зачем в гараже, если его дома не будет?.. ну, неважно: например, бунт в зоне и вооруженные зеки вырвутся в поселок — тогда всем кранты, а он на сессии себе отсидится, и — порядок… а что? вполне может быть…)

Долдон и Боря дружно защелкали бичами команд вокруг Слепухина, не решаясь хлестануть прицельно, режимник затарабанил свое, помогая остальным вытолкать Слепухина из дежурки:

— Раньше-то, раньше-то с колдунами как? Чик-чик — и на костер, на костер… А теперь — все для вас, все, что можно… валенки вот и забота… не цените — не цените заботу, не довольны, все залупаетесь, а если бы на костер — запрыгали бы, запрыгали, да поздно…

Слепухин прислонился в коридоре, не решаясь оттолкнуть стену и качнуться к выходу, вывалить себя в колючие рывки снежной завихри.

Стена за спиной Слепухина выгибалась и вибрировала напирающими изнутри голосами, и теперь уже оторваться от нее было просто опасно — без упора с этой стороны толстая кирпичная кладка лопнет, засыпая узкий коридор тяжелыми кирпичами и погребая Слепухина каменным обвалом.

— Я тебе, Савва Семенович, честно скажу — не верю я во все эти знахарские штучки, — уговорливо журчал голос майора медицины, — но если ты действительно можешь облегчить страдания — твоя первейшая обязанность…

— Нету у меня никаких обязанностей. Не-ту. Я за свои врачевания срок тяну. Ваши умники то самое облегчение страданий назвали преступлением, а ты меня, Петрович, значит, на преступление толкаешь.

— Но ты же все равно, как я слыхал, лечишь тайком.

— Я людей лечу. Лю-дей. Не ветеринар я.

— Ах ты, гниль вонючая, — заколотилась стена под голосом хозяина… — С тобой, значит, по-человечески говоришь, а ты, значит, совсем забылся… Людей он лечит! А ну прекрати дурочку валять, а не то ты у меня нахлебаешься дерьмом по самые ноздри.

— Уже нахлебался.

— Это ты про боксик, что ли? — хозяин засмеялся, пофыркивая. — Тебе этот боксик раем покажется, если за ум не возьмешься. Воровского духа набрался, пердун старый… Я тебе этот дух вышибу так, что кости станут наперегонки из очка выпрыгивать…

— Ну сам подумай, — снова зажурчал майор, — зачем тебе на неприятности нарываться? Место у тебя — любому на зависть. Сидишь себе тихо, дай бог каждому, а отсидишь — и расстанемся по-доброму.

— Ты, может, воображаешь себе, что нам про твои макли ничего не известно? — стена снова предельно выгнулась. — Думаешь, никто не знает, как ты чаи в своей конуре распиваешь, как ты метлой метешь, что взбредет? Или думаешь, закон не для тебя писан? Забыл, как на киче? Новый срок хочешь схлопотать?

— Вот и я говорю, Савва Семенович, брось ты эти глупости, — вступил в паузу Петрович, — тебе о воле думать надо. Выйти надо отсюда живым и здоровым и забыть все: ты нас не знаешь, мы — тебя…

— Эх, было бы куда деться, чтобы вас не знать!.. Есть ли где место, чтобы забыть вас всех и в глаза не видеть и слыхом не слыхать!?

— Вот то-то… Таким, как ты, нет и не будет места на нашей земле, — хозяин начал закручиваться в воспитательный вираж. — Ты против народа пошел, а мы не позволим тебе — против народа, мы защитим народ от тебя потому, что народ — это мы, и поэтому мы всюду, мы — везде…

— Не-ет, вы — не народ. Эдак, пожалуй, и глист может подумать о себе, что он и есть человек, и дерьмо, которое в каждом накопляется, может возомнить, что для этого лишь накопления живет человек… Вы везде, но вы — не народ. Вам, конечно, хочется захватить все тело, заполнить все что можно собой, но есть предел в теле и для глистов и для дерьма, дальше уже — смерть.

Затрещали, задвигались кирпичи, зашуршала штукатурка, а изнутри все стукались в стену удары неясных звуков и еще какие-то мягкие, будто мешком колотили. Один лишь голос Петровича пытался спасти стену от разрушения, увещевая и смягчая напор. Слепухин попробовал бежать, но стена вспучивалась по всей длине, не выпуская его из коридора, и не о том, как выбраться отсюда, колотился уже Слепухин, а о том, чтобы не расплющило его между двумя кирпичными стенами…

— Ну вот и хорошо, вот так — и хорошо, — скороговорочно суетился через стену Петрович. — И не будем поминать этого, не будем… самое скверное — пустое упрямство. Посмотри давай, посмотри…

Циркулярно складываясь, выкрутился из дежурки режимник, глянул на вжавшегося в покачивающуюся стену Слепухина и приоткрыл дверь хозяева кабинета, всовывая туда голову.

Прямо в двери торчала красная, в липких пузырях задница, и ниже ее сверху спущенных форменных штанов, редкими волосьями книзу пунцовело, наливаясь кровью, в рамке раздвинутых ног лицо хозяина. Вверху над задницей висел на стене под стеклом вождь и весь светился лукавой улыбкой, скашивая глаза в сторону к неулыбчивому соратнику на другой стене и приглашая его порадоваться вместе: «Как хорошо все это устроили, батенька, архи-архи-хорошо…» Однако козлобородый соратник на улыбочки не отвечал, а смотрел себе из-под мятого козырька мимо, сквозь стены, в зону или даже дальше, уверенный, что самое важное и самое интересное там, впереди…