Рабыня - Конклин Тара
Лина колебалась. Стоит ли рассказывать о деле по ущербу за рабство? В конце концов, это Юг, область, незнакомая Лине, экзотическая, как чужая страна. Литература, история и политика подсказывали, что она увидит некий цветущий край, населенный суровыми мужчинами и немногословными женщинами, но Нора Льюис, с ее косой и браслетами, никак не соответствовала этим ожиданиям. На какое-то мгновение Лина подумала, не состряпать ли какую-нибудь историю, но, скорее всего, Нора, с ее проницательным взглядом, мигом раскусит любую ложь. И Лина сказала правду. Она рассказала о деле по возмещению ущерба, о том, что наследник Джозефины мог бы стать главным истцом, о письмах Доротеи, о своей надежде и уверенности, что Джозефина родила ребенка в Белл-Крике, что ее род продолжился. Но важнее всего теперь было выяснить, что случилось с ребенком Джозефины.
Лина замолчала. Во время рассказа она жестикулировала, а теперь опустила руки. Нора сидела за стойкой и смотрела на Лину снизу вверх.
– Боже. Как интересно, – сказала Нора. – Это определенно что-то новенькое. В Стэнморе заинтересованы в том, чтобы потерять Джозефину Белл, а не найти ее, вы ведь понимаете, к чему я клоню. – Она мрачно усмехнулась. – Возможно, я смогу вам помочь, – сказала она. – У нас есть документы, связанные с фермой и рабами, они могут представлять интерес. Если вы вернетесь через час или два, я соберу для вас кое-какие материалы.
– Спасибо, мисс Льюис. Я вам очень благодарна, – сказала Лина.
Она почувствовала сладкую волну успеха.
– Зовите меня просто Норой. Меня все так называют. – Она слегка покачала головой, и серьги заискрились.
В начале третьего Лина вернулась в Белл-Центр – теперь здесь было полно посетителей, стоянка почти забита туристическими автобусами и фургонами, по дорожкам медленно шли толпы женщин, то и дело останавливаясь, чтобы прочитать табличку или понюхать цветок. Только здание архива оставалось пустым, свет был тусклым, кондиционер гудел непрерывно. Нора сидела перед большой черной электрической пишущей машинкой и печатала, как курица клюет корм, медленно, но упорно.
– О, привет, дорогая, – сказала Нора. Позвякивая браслетами, она вышла из-за стойки. Она была обута в открытые сандалии на ремешках, ногти на ногах выкрашены в ярко-синий цвет. – Идите за мной, – велела она.
Следом за Норой Лина двинулась по узкому проходу между высокими стеллажами, каждый был заставлен прямоугольными коробками с прикрепленными к ним этикетками. В дальнем конце здания Нора открыла тяжелую дверь. Флуоресцентные полосы замерцали над головой, и они оказались в серой комнате, напомнившей Лине большие конференц-залы в «Клифтон и Харп», мрачные, огромные, никак не украшенные. Комната была пуста, если не считать прямоугольного стола, окруженного металлическими стульями, и открытой картонной коробки на нем. Рядом с ящиком лежала толстая книга в кожаном переплете, с виду старинная и хрупкая.
Сжав зубы, Лина выдвинула стул и села. У нее дрожали руки. Она почувствовала жар в животе, а затем холод, чувство, которое она всегда испытывала при взлете самолета: ускорение, предвкушение полета, затем тонущее ощущение, когда нос лайнера задирается вверх – и вы уже в воздухе.
Нора указала на книгу.
– Это фермерская книга Роберта Белла, тут все о хозяйстве. Он имеет самое непосредственное отношение ко всем рабам, включая Джозефину. Я подобрала вам еще кое-что, в основном бумаги, связанные с фермой. – Нора похлопала по крышке коробки. – Надеюсь, что-нибудь найдете для своего дела. Здесь ваша позиция вряд ли вызовет восторг, но желаю удачи.
– Спасибо, Нора.
– И последнее. Не забудьте надеть их, когда будете работать с документами. – Она протянула Лине пару тонких белых хлопчатобумажных перчаток. – Ваши пальцы для старинных бумаг как маленькие смертоносные лучи. Жирные и грязные, даже если с виду не такие.
– Понимаю, – торжественно произнесла Лина, натягивая хлопчатобумажные перчатки.
Подмигнув, Нора вышла из комнаты.
Лина вытащила из коробки первые листки и начала читать. Списки: кухонная утварь; мебель; виды тканей и для чего они использовались (синий ситец – гардины, коричневый дамаск – диван); цветы; продукты питания; имена (Клара, Шарлотта); цвета (индиго, красный); птицы и их крики; насекомые; овощи; названия и авторы книг. Таблицы цифр, столбики подсчетов. Домашние расходы, цены на табак, количество собранных бушелей и имена сборщиков.
Расписки: продажа тринадцати голов крупного рогатого скота; кур; плуга; десяти вязанок дров; сахара, чая и соли; Отиса, раба-мулата хорошего телосложения.
Судя по всему, эти листки были написаны разными людьми; Лина заметила несколько разных почерков. Один – тяжелый, неразборчивый, чернила часто расплывались по странице, как будто автор не ждал, пока они высохнут, прежде чем сунуть листок в ящик стола или сложить пополам. Другой – явно женский, буквы были сильно наклонены влево, так что казалось, будто они лежат поперек страницы, а чернила – тонкие и бледные. И третий почерк, может быть, и не один, трудно сказать. Почерк, то детский и неуверенный, то уверенный и смелый: список книг и авторов выглядел, словно был написан второпях, но список растений явно писался с большим тщанием, каждая буква выводилась медленно, бумага пестрела кляксами.
Лина обратилась к книге в кожаном переплете – ее верхняя часть разбухла, края толстых страниц были неровными и потрепанными. На внутренней стороне обложки было написано: «Фермерская книга Белл-Крик, Вирджиния, 1830 год. Мистер Роберт Белл, владелец». На первых страницах было записано общее количество акров, акров посадок (табак, кукуруза, пшеница), даты посадки, даты сбора урожая, головы скота. Далее шел раздел под названием «Рабы». Список имен, а рядом с ними даты. Даты рождения? Покупки? Лина не знала. Имена: Тереза, Уинтон, Лотти, Ребекка, Джозефина, Хэп, Отис, Джосайя, Джонас, Нора, Луис, Энни, Констанс, Дэвид, Генри, Джексон, Нелли, Калла, Мэй, Джеймс, Соломон, Харриет, Сью, Натан. При каждом имени дополнительная запись – дата или дата плюс сумма в долларах: смерть или продажа, поняла Лина.
Лина перевернула страницу и увидела еще один список, на этот раз без имен и названий. Только: мальчик, девочка, x, мальчик, мальчик, x, x, девочка, x, девочка, x, x, х, мальчик, мальчик, девочка, x. И рядом с каждой записью одна и та же дата, написанная дважды, через тире. Рождение и смерть. В один день. Все записи за тринадцать лет, и Лина сосчитала безымянных детей, рожденных Лу Энн Белл: семнадцать. Семнадцать выкидышей и мертворождений. Семнадцать беременностей. И наконец, последняя запись: «мальчик, 28 августа 1848 года…» без даты смерти.
Лина снова посмотрела на запись. Должно быть, это почерк Роберта Белла; все записи в этой книге были сделаны одной и той же рукой, с тяжелыми росчерками пера. Из документа стало ясно, что у Беллов не было детей, которые прожили бы больше нескольких минут после рождения. Неужели Роберт Белл просто забыл написать дату смерти? Был слишком расстроен? Этот ребенок родился, когда Лу Энн было тридцать девять лет, через два года после предыдущей записи, вероятно, неожиданная беременность, на которую она не надеялась. Возможно, они думали, верили, что этот последний, после череды умерших, выживет. Что у четы Белл наконец будет дитя.
А может быть, этого ребенка родила не Лу Энн?
Вернувшись к разделу о рабах, Лина поискала глазами ребенка-раба с такой же датой рождения. Нет, каждый ребенок, рожденный кем-то из рабынь, был записан по имени и с датой рождения под отдельным заголовком «Пополнение». Рядом с именем каждого ребенка стояло имя матери и дополнительные пометы. «Лотти, 1813 год. Хэп, родился в 1839 году, умер (ужален пчелой) в 1851 году». Последний ребенок родился в Белл-Крике в 1842 году у Каллы и умер в том же году. Рядом с именем Джозефины никаких детских имен не было.
Лина проверила свои выписки из писем Доротеи Раундс. Какова была дата письма, в котором упоминалась Джозефина? «Вчера вечером к нам пришла девушка. На сносях». Когда же появилась эта девушка?
