Элли Ньюмарк - Сандаловое дерево
Дневник подождет, а вот где остальная мебель Фелисити? «Горбатый» диванчик и обитый парчой стул были определенно викторианскими, но почти все остальное выглядело новее. Мебель в столовой отличалась теми же простыми линиями, что и наша «горка», оставшаяся в Чикаго. Лампа на приставном столике в гостиной выдавала характерные черты стиля 1920-х, как и зеркало над каминной полкой.
Вполне возможно, что дневниковыми страничками выстлали ящики комода, отправленного на какой-нибудь склад в Бомбее. Или они так и валяются в шкафу у нашего хозяина, который вывез часть меблировки, купив бунгало. Записки, которыми, по словам Аделы, обменивались Фелисити и ее любовник, никто, может быть, и не прятал — о них просто забыли, и они лежат в альмире, задвинутой в угол антикварной лавки где-нибудь в Кенсингтоне. Время могло разнести оставшуюся часть истории по двум континентам, но я надеялась, что дневник Аделы, хотя бы часть его, покоится в дупле сандалового дерева.
Я вернула накидку-шаль на диван, повесила сумочку на дверную ручку в спальне и забралась в постель. Мартин дышал ровно, кошмары, похоже, его в эту ночь не тревожили. Я смотрела на его спокойное, расслабленное лицо, то лицо, что полюбила сразу. По утрам оно бывало другим, немного сердитым, немного напряженным, немного испуганным, но во сне… Я смотрела на него и видела — любовь моей жизни все еще здесь. Как развестись с послевоенным Мартином, когда настоящий Мартин, мой Мартин, все еще здесь?
Глава 21
Следующим утром я отправилась к сандаловому дереву и вгляделась в листву Щуря глаза — так ярко светило солнце, — я обошла вокруг необъятного ствола, пытаясь рассмотреть что-либо в его кроне, но та была слишком густой. За сотню лет дерево сильно разрослось, вдруг со временем сомкнулись и его дупла? Если и нет, то все, что было в них оставлено, давным-давно мог утащить какой-нибудь зверек. Пожалуй, небольшой птичке, способной свить там гнездо, стянуть жестяную коробочку было и не под силу, но вот обезьянке — вполне.
Прикрыв, словно козырьком, глаза ладонью, я наблюдала за качавшейся на ветке обезьянкой. Та кривлялась, держась за сук одной лапой, почесывая волосатую грудь другой и обнажая крупные зубы в раздражающе человеческой улыбке. Словно воздушный гимнаст, она принялась перепрыгивать с одной ветки на другую и пронзительно взвизгнула, когда очередной сук неожиданно прогнулся под ее весом. В этот миг мне открылось то, что находилось за веткой, чуть выше. Темное яйцевидное углубление, футах в двадцати от земли. Похоже на дупло, но добраться до него не представлялось возможным. Никогда в жизни я не лазала по деревьям; нужна была лестница.
Таковая наверняка есть в магазине, торгующем привозными товарами, куда я в любом случае собиралась зайти, так как Мартин пригласил на ужин Джеймса Уокера, и я думала, что приготовить для гостя английское блюдо будет красивый жест, — я почему-то не сомневалась, что он только обрадуется мясу и картофелю. Вот придет Рашми, сгоняю на велосипеде в деревню и там уж найду все, что нужно для английского обеда; разве что с мясом могут возникнуть проблемы.
Мясники там сплошь мусульмане, так что о свинине не стоит и мечтать. Покупать говядину слишком рискованно — коров здесь и пальцем не тронут, и что за мясо тебе подсунут, остается только гадать. Козлятина представлялась ужасно обыденной, к тому же я не умела ее готовить, — а курятина всегда получалась необъяснимо жесткой. В итоге я решила остановиться на мясе молодого барашка. Пусть оно и продавалось в виде не поддающихся опознаванию, хотя и заявленных как баранина, отбивных, я была убеждена, что уж баранину-то узнаю и с помощью мятного желе смогу придать ей английский вид. Тогда я еще не понимала, что мятное желе, в сущности, является не чем иным, как англизированным чатни.
Я искала солнечные очки, когда в комнату, заговорщически подмигивая, — я сделала вид, что не заметила, — вошла Рашми с новенькой тикой на лбу.
— После занятий прокачусь по магазинам, — сказала я.
— Хотите купить бизонье молоко?
— Гм… нет.
— Но вам надо купить бизонье молоко. Для господина.
— Он не пьет молока.
— Так я и знала! Но вот бизонье пить надо, да-да, надо.
— Не выйдет.
— Как! Вам не нравится бизонье молоко?
— У нас никогда его и не было.
— Так я и знала! Вот ваши проблемы.
— Ладно, я куплю бизоньего молока.
— Ущипните себя за шею и поклянитесь.
— Что?
— Давайте же!
— Ну ладно. — Я ущипнула себя за шею, чувствуя себя полной дурой. — Тебе тоже купить?
— Мне бизонье молоко не нравится. — Ее лицо расплылось в сладострастной улыбке. — Да пока и не надо.
Сев на велосипед, я поехала к баньяну, под которым устроила школу, в тот день мы изучали слова на букву «Б». Я нарисовала блокнот, бинокль и бамбуковую палку, что дало мне возможность дотрагиваться до детских спин и щекотать их. Я легонько ткнула палкой Тимину под ребро, и бедный ребенок подпрыгнул, словно я вонзила в него нож, — вздернутый нос, испуганные глаза. Я и не подозревала, что они все еще меня боятся. Большую часть часа я занималась тем, что упрашивала детей позволить мне обнять их. В конце концов робкие улыбки сменились приступами смеха, и восемь пар огромных черных глаз наполнились весельем. Букву они в тот день так и не изучили, о чем я ничуть не жалела.
Затем я помчалась в мясную лавку, где заправлял человек с огненно-рыжей бородой, и купила то, что требовалось, взяв на вооружение свой свежий школьный опыт, то есть тыкала пальцем, показывала жестами и рисовала картинки. Упрощенно изобразив на листе бумаге кучерявого барашка, я произнесла: «Бе-е-е». Я чувствовала себя идиоткой, да и картинки внушали некоторое беспокойство; живя среди вегетарианцев, приходилось осторожничать, и мне не очень-то нравилось обозначать прямую связь между аппетитной отбивной и симпатичным животным. Но я показала мяснику набросок и безжалостно подняла семь пальцев.
Пока продавец заворачивал мясо, я думала, что вскоре этому человеку придется решать: то ли остаться здесь, среди индусов, то ли перебраться через новую границу в Пакистан. Я огляделась в поисках чего-то, что указывало бы на скорый переезд, но все выглядело как обычно. Вокруг висевшей на крюке кровавой туши с монотонным жужжанием кружили мухи, в бамбуковой клетке кричали гуси, и мясник, когда я подписала долговую расписку, наградил меня благозвучным «салам». Как и другие торговцы, в конце месяца он пришлет счет в наше бунгало.
Выйдя из лавки, я повесила корзину на руль и, обернувшись, увидела, что мясник уже опустился на свой деревянный стул, дымит биди и, перебирая четки, бормочет молитву. Если уж мусульманин в Масурле выглядит таким умиротворенным накануне раздела империи, то черта с два я позволю Мартину убедить меня сидеть дома.
