Канта Ибрагимов - Седой Кавказ
… После продолжительного, умиротворяющего душа Домба уселся во главе роскошного стола. Справа – старший сын Албаст, слева – младший Анасби. Фронтом к ним женская половина семейства во главе с Алпату. Торжественная трапеза проходит под расписанным пестрыми накатами навесом. Редкие лучи заходящего солнца пробиваются сквозь густую листву виноградника, огораживающего с одной стороны навес, устало отражаются в хрустале стаканов. Со двора веет влажной прохладой. Это местный алкоголик за бутылку водки облил из шланга асфальт, теперь с усердием моет машины сыновей Домбы. Из парка слышатся крики ребятни. На развороте металлическим скрежетом стонут трамваи. Со стадиона имени Орджоникидзе доносится волнообразный гул болельщиков местного футбольного клуба «Терек». В разных углах навеса за жирной трапезой наблюдают голодные кошки со всей округи. За забором, готовясь к ночному насесту, шумят куры с петухами.
Все едят лениво, от зноя нет аппетита. Выбирают блюда попостнее, послаще. Действуют одной вилкой, иногда просто руками, и только дочери – барышни на выданье – Курсани и Джансари – в полной мере оценивают торжественность семейного обряда; их спины прямы, лица строги, а едят они по всем правилам европейского этикета – вилкой и ножом.
Правда, по ошибке или по незнанию, нож в левой руке, а вилка в привычной правой.
– Как мне надоели эти соседские куры! – наконец начался светский застольный разговор.
– Да, – поддержала старшую сестру младшая, – просто ужас! От них столько пыли, перьев, шума.
– Эти яйца копейки стоят.
– Да кто их нынче ест? И зачем этих кур держать?
– Просто нам назло.
В доме зазвонил телефон. Как ужаленная, вскочила младшая дочь, побежала. Мать и сестра провожают ее тревожно-вопросительным взглядом.
– Меня нет дома! – кричит вслед дочери Домба.
У Докуевых телефонную трубку снимают только дочери, а то остальные члены семейства могут ненароком вспугнуть оробелых вздыхателей.
– Опять этот Зайнди Эдишев, – грубо сообщает дочь, возвращаясь к столу. – Уже третий раз звонит.
Лицо Домбы искривилось от боли.
– Мараби еще не приехал? – спросил он.
– Сдался тебе этот урод? – возмутилась Алпату. – Хоть один вечер без его нахального вида проведем.
– Я не пойму, – вступилась старшая дочь, – что это он на нашей машине в село ездит, всю ее разбил. Пусть на рейсовом автобусе домой мотается.
Наверное, еще бы долго обливали грязью строптивого нукера отца, но в это время на улице заскрежетали тормоза, как по мольбе Домбы, появился Мараби, привычными, хозяйскими движениями раскрыл ворота, загнал во двор машину.
– Твою машину помыть? – услышали под навесом картавый голос местного пьяницы.
– Нет, сам помою, – ответил приезжий.
– Хм, теперь и машина его стала, – шепот одной из дочерей.
– Хорошо, что хоть сам ее моет, а то тоже барином станет, – поддерживает вторая.
Мараби поздоровался, после приглашения старшего сел за стол. Все лица Докуевского семейства померкли, только Домба все интересовался судьбами родного села, его тяга к родному очагу с годами росла. И хотя он месяцами в Ники-Хита не появлялся, в душе всегда от этого страдал, тосковал.
– А как Самбиевы – все нищенствуют? – вступил в разговор Албаст.
– В Ники-Хита никто не нищенствует, – не поднимая головы от посуды ответил Мараби. – У всех дееспособных жителей, слава Богу, есть кусок хлеба и крыша над головой. А больным и калекам добрые люди помогают.
– Ой, Албаст! – гримасой скривилось лицо старшей дочери Курсани. – Весь вечер ты испортишь! Нашел о ком вспоминать?!
– А как не вспомнить? – злобно усмехнулся Албаст, показывая вилкой в сторону Мараби.- Если он здесь кормится, а в то же время с Самбиевыми водится.
Вскочил Мараби, нервно сжались его кулаки, губы ссузились, в глазах – гнев.
– Я свой кусок хлеба трудом зарабатываю, – прошипел угрожающе он, – и нигде не кормлюсь. А с Самбиевыми дружу с детства и буду дружить.
– Козлы твои Самбиевы, – с насмешкой вступил в разговор младший сын Домбы – Анасби.
– Это ты им сам, в лицо скажи, – решительным тоном парировал Мараби.
– Скажу, – угрожающе привстал Анасби, его руки тоже затряслись в ярости.
– Хм, – ядовитая усмешка сменила гнев на лице Мараби, – вот один попытался сказать, – он кивнул в сторону Албаста, – и что из этого вышло – сам знаешь.
– Скотина! – взревел Албаст, вскакивая. – Прочь со двора!
– А-а-а! – заорали женщины.
– Перестаньте! – завизжал Домба, стукая о стол ладонью.
Анасби с кулаками двинулся на обидчика семьи, и вдруг, как из-под земли, под навесом появился какой-то мужчина. Незнакомец поздоровался, пожелал всем доброго аппетита. Все застыли в немых позах, Мараби бросил ключи от машины на стол и выбежал со двора.
– Домба, – обратился пришелец. – Я от Зайнди Эдишева… Он и еще один человек из Пятигорска ждут тебя до полуночи… Ты дал слово.
– Понял, понял, – перебил его Докуев-старший. – Поешь с нами? Ну, тогда иди, я все сделаю, как обещал.
Едва мужчина покинул двор, Алпату встрепенулась.
– Кто это такой, какое слово?
– По работе, – отмахнулся Домба, двинулся в дом.
– А чай? – вскричала Курсани.
– А десерт? – взмолилась Джансари.
– Даже по-человечески поесть не дадут! – возмутилась Алпату.
В своей комнате, или как ее по-современному называли дочери – кабинете, из конца в конец ходил разъяренный Домба. «Надо же такому случиться? – думал он. – Совершенно некстати устроили скандал с Мараби. Кто теперь к Зайнди поедет? Придется самому… А как деньги из сейфа взять? Жена пристанет с вопросами. Ведь сумма-то нешуточная».
Осторожно открыв дверь, с покорным видом вошел Албаст, встал у дверей в услужливой позе. Отец понял, что сын снова будет просить денег, и не малых. На карманные расходы и разные утехи сын ублажает мать, а когда сумма внушительная, то со смиренным видом предстает перед отцом и остается таким кротким и тихим, пока не получит желаемое, а после вновь заносчив со всеми, даже с родителями. Правда, это не распространяется на уважаемых вельмож, перед которыми Албаст просто напрочь лишен гордости и высокомерия.
– Я вчера говорил с председателем Агропрома, – тихо начал сын.
– Ну и что? – вскипел Домба, заранее угадывая предмет разговора.
– Говорит, что за эту сумму колхоз «Путь коммунизма» я не получу.
– Как это не получишь? Ведь весной он говорил другое, всю сумму забрал, дело не сделал, деньги не вернул.
– Он свое дело сделал. Даже Шахидов готов был без претензий перейти в главные агрономы. Просто бывший зоотехник больше меня выложил. И к счастью, этот ублюдок – Самбиев Арзо, своей речью поломал все их планы… Теперь Ясуев говорит, что сможет.
