Наталья Нестерова - Целую ручки
Прочитав первые страницы, Лена решила, что это розыгрыш, шутка, пародия. Родившийся в пятидесятом году, Игнат Куститский никак не мог иметь репрессированных в тридцатые годы родителей, он никогда не жил на фабричных окраинах, и в подростковые банды его не заманили бы ни за какие коврижки, не тот темперамент. Мама и папа Игната были инженерами-конструкторами, в сыне они души не чаяли, а он платил им равнодушием, потому что родители не могли обеспечить ему жизнь, о которой он мечтал. Описание женитьбы Игната на Оксане в романе отдавало уже не шуткой, а издевательством. Только такой добрый и незамысловатый человек, как Оксана, мог этого не заметить. Когда Лена дошла до рассказа об их отношениях с Игнатом, ей стало дурно. Пришлось прерваться — накормить дочь, ответить на звонки. И все это Лена делала механически, ее возмущение было настолько велико, что перетекло в чувство всепроникающей гадливости. Точно она простояла под душем из нечистот, забивших уши, рот, глаза. Она хотела бросить чтение, но заставила себя сесть за компьютер. Надо хоть по диагонали пробежать текст глазами. Дальнейшее повествование представляло собой фантасмагорию — болезненную фантазию расстроенного воображения. Лена не была знакома с Юлей, второй женой Игната, но несколько раз видела. Поверить, что эта женщина-дитя раскрасит себя татуировками и будет заправлять всесоюзным собачьим бизнесом, мог только умалишенный. Третья жена и вовсе оказалась ведьмой, причем о всякой сказочной чертовщине говорилось вполне серьезно, как о реальных событиях. Последней в ряду жертв Игната стояла молодая женщина, которая родила ему сына. Здорового, невольно отметила Лена. Скорей всего, это выдумки, как и желание Игната продать своего ребенка на органы. Лена вышла на балкон. Для ноября погода удивительно мягкая, градусов пять тепла, но в легком платье зябко. Ветерок пробирает насквозь. На холоде чувство гадливости притупилось. Вчера по телевизору стали показывать сериал «Фурцева». После титров шла заставка: «Это не ретроспектива истории. Мы хотели только представить образ времени и героини, какими они видятся сегодня». Лена не стала смотреть фильм, ее возмутил подобный подход. Взять реального человека, исторического деятеля, и придумать ему биографию, жизнь, «какими они видятся сегодня». Мало ли что вам видится! Завтра другое привидится? Фурцева давно умерла и протестовать не может. Но она, Лена, как и остальные женщины, живы и здравствуют. С ними проделали то же самое. Малограмотный графоман с дурным вкусом и патологическими наклонностями представил их судьбы как ему «видится». Нужно обладать высшей степенью нравственной глухоты, чтобы, вторгаясь в прошлое людей, выворачивать его наизнанку, лгать с изощренным цинизмом.
Лена заметила, что дрожит, только когда зубы стали выбивать дробь. Она вернулась в комнату. Автор этого опуса не скрывается. Антон Белугин, тот самый, что приходил к ней домой, наврал про смерть Игната. Деньги принес, Кате игрушку. Последнее воспоминание вызвало у Лены мучительный стон. Но ведь она ничего конкретного Белугину не сказала! Да и не требовалось, фантазия у писаки бурлит, как канализационный слив. Его стиль, манера письма — надругательство над русским языком. Но ведь могут подумать, что именно она разоткровенничалась. Кто подумает? Игнат? Плевать на Игната. Да и похоже, что роман Белугина для него самого был сюрпризом, ведь звонил, выяснял про журналиста. По большому счету во всем виноват Игнат. Он исковеркал в самом начале ее судьбу, да и судьбы остальных женщин тоже. Он паук, который заманивает в свои сети жертву, подкармливает ее и ласкает, незаметно вытягивая соки. Он не дожирает до смерти, а отбрасывает несчастную, когда та становится неаппетитной несчастной калекой.
Свою ненависть к Игнату Лена считала давно пережитой. Ошибалась, угольки тлели, а сейчас на них плеснули керосином. Окажись здесь в эту минуту Игнат, она бы бросила ему в лицо обвинения, которые заслуживал этот паук. Можно позвонить по телефону. У нее нет номера Игната. Никогда прежде, в самые тяжелые и горькие минуты, она не опускалась до упреков или призывов к совести. Требовала помощи от безысходности, требовала по праву, а не просила.
— Пусть тебе Бог пошлет кару, которую заслуживаешь, — сказала вслух Лена.
Она набрала номер телефона мужа:
— Коля, ты не мог бы сейчас приехать домой? Нет, с Катенькой все в порядке. Мне… мне очень плохо.
Секретарша Скворцова, получив задание, не уходила, топталась у стола.
— Что-то еще? — поднял он голову от бумаг.
— Сергей Дмитриевич, мне кажется, вам нужно прочитать этот роман, — она положила на стол листочек с адресом сайта.
— Роман? Мне? — удивленно задрал брови Скворцов. — Зачем?
— Там идет речь о вашей жене, и вообще это… лучше сами почитайте.
Через несколько минут Скворцов выглянул из кабинета:
— Никого ко мне не пускайте и ни с кем не соединяйте.
Навыками быстрого чтения Скворцов не обладал, поэтому чтение «Скелетов» заняло много времени. Сергей Дмитриевич не обращал внимания на литературные красивости, пропускал эротические сцены и другие отступления, его интересовали только факты. У Куститского действительно было три жены, наличие любовницы с больным ребенком между первыми двумя браками и молодой любовницы опять-таки с ребенком в настоящее время Скворцов вполне допускал. Однако описание самих браков никак не походило на правду, скорее — на невероятное по наглости вранье. Если про тихого ангела Юлю писака насочинял галиматью, то и остальных наверняка не пожалел. Читая о семейной жизни Игната и Юли в Москве, Скворцов ловил себя на том, что не знает, как относиться к этим вымыслам. С одной стороны, автор заслуживал кары, накостылять ему по первое число было бы вполне справедливо. С другой стороны, все эти измышления до беспомощности глупые, фантастически нелепые. Реагировать на них — все равно что серьезно воспринимать чужой бред.
Прошло около часа, как Скворцов закончил чтение, но он не уходил с работы, размышлял. Что это? Наезд на Куститских? Очень странный наезд — детский, нелепый, абсурдный. Так в деловом мире не мстят и не расправляются с конкурентами. У творческой богемы, возможно, принято мелко гадить, влезая в личную жизнь, выставляя ее на посмешище. Черный пиар в среде бизнесменов и политиков делается совсем по другим схемам. Или теперь все смешалось, перетекло одно в другое? Любые средства хороши. У вас нет грязного белья? Мы сами испачкаем. В ваших шкафах не прячутся скелеты? Не беда, своих натолкаем. Подонки! Кто бы ни наезжал на Куститских, это подонки. Игнат и его пластмассовая жена далеко не святые, но даже они не заслуживают подобного обстрела грязью.
