Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана
— Еретик! Как вы посмели отрицать непорочность Девы Марии?! Тем самым вы отрицаете основу основ нашей веры.
— Я отрицаю ту веру, которая замалчивает правду о Деве Марии и объявляет всех женщин грешницами.
— Немыслимое кощунство!
— Если истина для вас является кощунством, значит, вы боготворите ложь!
— Вы одержимы демоном! В вас вселился Асмодеус — демон похоти! Мне следовало раньше догадаться об этом.
— Вот это и есть ваша вера, не так ли? Любое желание для вас — это всего лишь демон, которого следует изгнать.
— Да поможет мне святой Мигель рази навсегда избавить этого грешника от Асмодеуса! Да обнажит он свой великий меч и спасет душу этого человека от соблазнов!
Инквизитор медленно двинулся в мою сторону. При этом он обращался вовсе не ко мне, а к овладевшему мною демону — на том языке, который был ему понятен:
— Asmodeus! Exorcizamus te, omnis immunde spiritus…
Я прекрасно осознавал, что мои слова обрекают меня гореть на костре, но ничего не мог с собою поделать. Я продолжал отстаивать наличие в женщине божественного начала и утверждать, что плотское желание свято.
— В желании женщины сокрыто само Царствие Божие. Познать женщину — значит узреть лик Господа нашего и тело Господне…
— …Omnis satsnica potestas, omnisincursio infernalis adversarii…
— …Разве не сказано в Писанин, что все люди созданы по образу и подобию творца? Только глупец может полагать, что эти слова касаются только мужчины…
— …Omnis legio, omnis congregatio secta diabolica…
— Инквизиция пытается скрыть, что слиться с Господом может каждый человек…
— …in nomine Domini nostri Jesu Christ!..
— …В наивысший момент плотской любви мы забываем о времени, избавляемся от одиночества и томления…
— …eradicare et effugare а Dei Ecclesia ab animabus ad imagenem Dei…
— …Словно сама вечность прикасается к нам…
— …conditis ac pretioso divini Agni sanguine redemptis…
— …И мы сливаемся со всеми созданиями Божьими и с самим Создателем…
Моя последняя фраза прозвучала как самая вопиющая ересь и окончательно вывела его и себя. Епископ придвинулся ко мне вплотную и в последней надежде изгнать демона занес руку, чтобы ударить меня по лицу. В ту же секунду я правой рукой сжал его запястье, а левой выхватил из тайника в голенище свой нож. Приставив лезвие к его горлу, я развернул своего противника таким образом, чтобы его тело служило мне щитом от выстрелов.
— Невозможно освободить человека от самого себя! — прошептал я ему в ухо.
Стражники, застигнутые врасплох, оказались совершенно беспомощными. Инквизитор жестами приказал им не стрелять.
— Откройте дверь! — крикнул я.
Инквизитор подтвердил мой приказ, после того как я попросил его об этом с помощью острого лезвия.
— Если вы станете меня преследовать, я убью падре Игнасио.
С этими словами я закрыл за собою дверь и поволок инквизитора по коридору в сторону окна. Сквозь оконный проем был виден двор и кони, запряженные в ту самую черную карету без окон, которая и привезла меня сюда.
— Нож поранил мне шею, — пожаловался инквизитор.
— Что именно вам не нравится — боль, которую причиняете не вы, или кровь, которая ваша? — поинтересовался я.
При этом я еще сильнее вдавил в его шею острие ножа. Мне стоило немалых усилий удержаться от желания перерезать ему горло и тем самым отомстить за падре Мигеля. Но я не мог позволить себе опуститься до уровня этого исчадия ада. Я швырнул инквизитора на каменные плиты пола, а сам, не мешкая, выпрыгнул в окно. Оказавшись верхом на одном из коней, я обрезал кожаные постромки, тянувшиеся к карете, и устремился в сторону выхода.
— Заприте ворота! — донесся из окна крик инквизитора.
Огромные деревянные ворота начали закрываться. Один из стражников вскинул свой арбалет, но я на скаку ударил его ногой в грудь, и выстрела не последовало. В самое последнее мгновение я успел проскочить в зазор между створками ворот. Щель была настолько узкой, что жеребец оцарапал себе бока. Позади я слышал крики инквизитора:
— Застрелите его! Откройте огонь из пушек!
Арбалетные стрелы и пули, выпущенные из мушкетов, свистели справа и слева, когда я скакал по мосту. И только оказавшись у городских стен, я услышал пушечную пальбу. Разрывы ядер походили на смертельный фейерверк. Они пугали коня, и мне приходилось натягивать вожжи всякий раз, когда падало очередное ядро. Эти ядра, хотя и небольшие, вполне годятся для того, чтобы потопить корабль или пробить стену города — того самого города, который инквизиция призвана оберегать от греха. Наконец мы отъехали на расстояние, куда ядра долететь не могли, и пушки замолчали. Я прекрасно понимал, что инквизитор уже послал погоню, и потому решил проникнуть в город с противоположной стороны.
Подъехав к воротам, я с тоской взглянул на дорогу, ведущую в Кармону. Возвращаться сейчас в Севилью означало подвергнуть себя огромному риску. Однако я не имел права думать о своем спасении, когда донье Анне грозила смертельная опасность. Венчание должно было состояться в субботу вечером, во время праздника в королевском дворце. Но я не представлял себе, сколько времени провел без сознания в пыточной камере. Оставался ли у меня шанс помешать маркизу?
Приметив случайного прохожего, выходившего из ворот, я обратился к нему с вопросом:
— Какой сегодня день?
— День святого праздника, — ответил он, удивляясь моей неосведомленности, и я понял, что провел в застенках инквизиции не более суток.
— А который час? — с тревогой спросил я.
— Полагаю, около десяти.
Торжество в королевском дворце наверняка уже началось, но у меня оставалась надежда, что донья Анна еще не стала женой маркиза. Единственным шансом повидать ее до того, как случится роковое событие, было немедленно отправиться в Алкасар и попытаться незаметно проникнуть туда. Чтобы не вызывать подозрений, я постарался успокоить коня и медленно въехал в городские ворота. Стражникам не пришло в голову, что знатный господин может быть преступником, и они даже не взглянули в мою сторону.
В этот момент я больше всего уповал на… любовь доньи Анны к лунному свету. Я взглянул на узкий серн луны, и это, как ни странно, успокоило меня. Никогда прежде, предаваясь азартной игре в кости или в карты, я не ощущал такого отчаянного нетерпения, как теперь, когда сделал великую ставку на любовь.
Признание в Алкасаре
Я быстро скакал по направлению к садам Алкасара. Езда верхом по-прежнему причиняла боль моему измученному телу. На одной из самых узких улочек вблизи дворца я остановил жеребца. Убедившись, что вокруг никого нет, я встал на седло, как циркач, с трудом удерживая равновесие, и ухватился за выступающий из стены фонарь. Подтянуться наверх удалось не с первой попытки, потому что мои мышцы предательски дрожали. Наконец, я оказался на балконе одного из домов неподалеку от стены, окружающей сад. Все, что раньше давалось мне с легкостью, после пребывания в пыточной камере требовало невероятного напряжения. Шепотом я приказал коню отойти, чтобы его не обнаружили. Сначала он просто смотрел на меня, но потом, к моему облегчению, медленно пошел вдоль улицы. С балкона я с большим трудом поднялся на крышу. Там, глядя на луну, я принялся молиться, чтобы донья Анна вышла в сад испить лунного света.
Улица, отделяющая меня от высокой стены сада, казалась мне горным ущельем. Я понимал, что сегодня не смогу перепрыгнуть через нее. К тому же вдоль всего периметра стены я заметил стражников. Король, а быть может, начальник его стражи, решили не рисковать и на этот раз сделали все, чтобы не пропустить на территорию дворца нарушителя.
Я в замешательстве огляделся, пытаясь придумать способ незаметно перебраться через улицу. Длинную деревянную лестницу, укрепленную на крыше дома, можно было бы использовать в качестве моста. Однако лестница оказалась настолько тяжелой, что я едва не уронил ее на мостовую. А кроме того, я вовсе не был уверен в том, что ее длины будет достаточно. Изнемогая от нечеловеческого напряжения, я начал медленно подталкивать лестницу в направлении стены, окружающей сад. Наконец, она оперлась о камень, но легла лишь на самый краешек стены. Не было никакой уверенности в том, что лестница не соскочит, к тому же она оказалась кривой и до крайности неустойчивой. Тем не менее у меня не было выбора, и я поставил ногу на ближайшую перекладину. Сухое дерево заскрипело, лестница качнулась, и мне с большим трудом удалось удержать равновесие. Я медленно продвигался вперед, стараясь ступать по краям и при этом почти скользить, иначе лестница грозила перевернуться.
Шаг за шагом, с величайшей осторожностью я преодолел четверть пути, потом половину. Я взглянул на мостовую подо мной, после чего решил, что больше я не стану смотреть вниз, а вместо этого постараюсь представить себя таким же невесомым, как птичка на ветке. Если я ошибусь хотя бы на дюйм, то непременно упаду.
