Дидье Ковеларт - Евангелие от Джимми
— Да, да, — отвечает ему сестра и шепчет мне на ухо: — Он тихий, только не перечьте ему. Пять минут, не больше.
Я кивком соглашаюсь и, как только за ней закрывается дверь, продолжаю по памяти:
— «Он был облачен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему Слово Божие».
Кардинал перестает улыбаться, кивает серьезно:
— Апокалипсис, глава 19, строфа 13. Они все знают, о чем говорил святой Иоанн, — о Плащанице. Либо вы контрафакт в человеческом облике, либо знак свыше. В обоих случаях понятно, почему они назначили комиссию, чтобы отказать в рассмотрении вашего случая. С тех пор как наука вновь предоставила слово Плащанице, Ватикан всячески пытается заставить ее замолчать, используя для этого любые средства. Я объясню вам почему. Присядьте, Джимми.
Я сажусь на обитый кожей стул, не сводя глаз со старика. Его руки, лежащие на коленях ладонями кверху, к небу, совершенно неподвижны; только голова все время в движении, живая в плену у тела мумии.
— Разумеется, наша разведывательная служба знала о вашем существовании задолго до того, как нам сообщил об этом ваш президент. Я заведовал тайными архивами, когда в 1997 году стало известно о клонировании. Можете себе представить, каким громом средь ясного неба это было.
Голос у него старческий, в горле свистит и булькает, но мне это отчего-то не кажется неприятным, наоборот. Он говорит быстро, четко, как будто за долгие месяцы молчания подготовился к этой встрече: ведь нам отмерено так мало времени. Мое будущее в руках столетнего старца, узника хосписа, — эта мысль греет душу, сам не понимаю почему. Он, похоже, знает обо мне все, даже то, чего не знаю я сам. Как бы то ни было, в нем я нашел единственного истинного союзника — эта уверенность возникла у меня сразу, и неважно, что основывается она лишь на спонтанном ощущении душевного родства, сходства, которое мы с ним почувствовали одновременно, и никому другому этого не понять. Этот беззащитный старикашка, кладезь премудрости и отжившего свой век могущества, так же, как и я, одинок, я это знаю, так же обласкан, так же отринут, так же опасен.
— На симпозиуме в Риме в июне 93-го года ученые всего мира подтвердили подлинность Плащаницы Христа по восемнадцати позициям, в том числе был признан достоверным тот факт, что она была соткана в Иерусалиме в I веке. Не спрячешься больше за углеродом-14! А ведь мы приняли меры при датировке ткани: дали трем лабораториям частицы кромки, пришитой позже, в Средние века. Ее квадратный сантиметр весил сорок два милиграмма, тогда как средний вес Плащаницы — двадцать три.
Я смотрю на него, не веря своим ушам.
— Но почему? Зачем вы это сделали?
— Сейчас объясню. Поначалу мы не очень беспокоились: ваше рождение было государственной тайной, а средняя продолжительность жизни клонов человека так мала, что проблема казалась легкоразрешимой. Достаточно было исчезнуть Плащанице, чтобы связь между вашей кровью и кровью Христа навсегда стала недоказуемой. Отсюда пожар 11 апреля 1997 года.
Мои пальцы сами собой вцепляются в стул.
— Вы хотите сказать, что…
— Температурка! — прерывает его зычный голос.
Входит молодая медсестра и сует ему в ухо термометр. Побагровев от гнева, он призывает меня в свидетели:
— Всего один час в день я могу соображать — когда очухиваюсь от снотворных и еще не тупею от антибиотиков, так нет же, они нарочно сбивают меня с мысли!
— Температура подскочит, — обреченно констатирует медсестра.
— Плевать! — рявкает он и, выхватив термометр, швыряет его в стену.
— Полноте, монсиньор! Будьте благоразумны или сейчас же ляжете в постель!
Старик мгновенно успокаивается, смотрит на девушку, скривившись в жалкой гримасе.
— Судно, — смущенно просит он слабым голосом.
Сестра, надув щеки, скрывается в ванной. Я встаю, чтобы выйти, но старик растягивает рот в насмешливую ухмылку и щурит глаз, подмигивая.
— Куда его опять задевали? — ворчит девушка, выходя из палаты.
Как только за ней закрывается дверь, кардинал продолжает:
— И что же в результате? Вы выжили, Плащаница уцелела, но надолго ли?
— Неужели вы вправду думаете, что Ватикан поджег Плащаницу?
— Разве я это говорил?
— Мне так показалось.
Он хмурит брови, ищет потерянную нить и говорит, откинув голову:
— Когда я начинал свою карьеру в Риме, Иоанн Павел I пытался в корне перестроить курию, изгнать мафиози, которые держали в руках наш банк, а всех прелатов хотел заставить принять обет бедности, чтобы вернуть их на стезю Христа. Но это не значит, что Ватикан его убил. На то была воля Божья, а исполнила ее мафия.
— К столу! — весело выкрикивает вошедший с подносом санитар.
— Целью пожара было, разумеется, не уничтожить ее, — продолжает кардинал, словно появление жизнерадостного бородача не зафиксировалось в его сознании. — Нет, было вполне достаточно взбаламутить весь мир грозящей святыне опасностью, чтобы убрать ее с глаз долой, ради ее блага, разумеется, надежно спрятать от научных исследований…
— Это я, Джанфранко, ваше высокопреосвященство. Вы не узнаете меня?
— …и позволить СМИ сколько угодно муссировать версию средневековой подделки. Ради этого мы сочли, что будет очень кстати…
— Поднимите-ка подбородок.
Санитар повязывает ему салфетку, уже не раз использованную, в пятнах от яичного желтка и овощного супа.
— Это «мы» прошу вас понимать как каноническое множественное число, а не признание в содействии или какой-либо личной причастности…
— Что, ваше высокопреосвященство, рады? Гость у вас? Добрый день, синьор.
Санитар катит кресло к столу, где уже стоит принесенный им поднос. Фабиани выворачивает голову, ловя мой взгляд.
— Мы сочли, что будет очень кстати, если в королевской капелле случится возгорание во время праздника, устроенного в соседнем зале в честь Кофи Аннана, тогдашнего генерального секретаря ООН. Присутствие международной прессы и сил безопасности гарантировало одновременно широкую огласку пожара и его быструю ликвидацию.
— Судно! — объявляет, входя, сестра.
— Мне расхотелось.
Девушка, пожав плечами, убирает посудину в ванную и молча выходит.
— Но играть с огнем опасно: тогда нам пришлось в этом убедиться. Пожара такой силы никто не ожидал: было пять очагов возгорания в разных местах, в то время как официально речь шла всего лишь о коротком замыкании. Целых семь часов пожарные боролись с огнем…
— Начнем с пюре: оно быстрее остывает.
Я жду, пока ему засовывают в рот ложку.
— Но, ваше высокопреосвященство, я не могу поверить, что церковь пошла на такое…
Проглотив, он отвечает мне:
— Выслушайте, что я вам скажу, а чему верить, решайте сами: единственный бесспорный факт — что меня держат в доме для умалишенных.
— Что он такое говорит! — фыркает Джанфранко. — Ай-ай-ай, проказник! Это просто дом отдыха…
— Отдыха, черта с два! — ворчит кардинал и тут же давится второй ложкой пюре, которую парень исхитрился засунуть ему в рот.
Кашель, тычки в спину, стакан воды, а я тем временем перевариваю услышанное. Наконец стихают замогильные хрипы, и он торопливо продолжает:
— Хвала Господу за Его страшную насмешку! Пожар был гнусным делом рук человеческих ради защиты церкви от натиска науки, а Плащаницу спасло — чудо! Один человек, один-единственный, пожарный Марио Трематоре, будто бы услышал голос из ковчега, со всех сторон окруженного огнем: «Иди, ты сможешь! Что не сокрушить снаряду, ты разобьешь простым молотом!»
— Вы не могли бы подождать в коридоре, синьор, пока он покушает? Не то его будет пучить.
— Не встревайте, Джанфранко! Он останется — или я вообще не буду есть! Трематоре схватил четырехкилограммовый молот и сумел сделать невозможное: за двадцать минут, объятый пламенем, он разбил восемь слоев бронированного стекла, защищавших серебряную раку, и спас из огня Плащаницу!
— Ну же, еще ложечку и приступим к мясу.
— Я хочу макарон.
— Пищу нужно разнообразить, чтобы день на день не был похож.
— Зачем вы хотели меня видеть, господин кардинал?
Он хмурит брови, сверлит меня взглядом, перекатывая пюре за щеками.
— Вы знаете, кто это?
— Добрый синьор, который пришел вас навестить, — отвечает ему Джанфранко. — Наверное, ваш родственник…
Медленно жуя, кардинал краем глаза наблюдает за мной. Потом, дернув подбородком, глотает и сухо бросает мне:
— Не верю я в вашу божественность. Какая нужда Богу прибегать к клонированию? Но я верю в вашу искренность. Я скажу вам чудовищно кощунственную вещь, сейчас, как только мой мучитель нас оставит.
— А как же десерт? — издевается детина, насмешливо кося глазом. — Вы точно не хотите? Шоколадный мусс.
— Терпеть не могу.
— Но, ваше…
![Дидье Ковеларт - Притяжения [новеллы]](/uploads/posts/books/126083/126083.jpg)
