Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний
Александра не приняла такого объяснения.
– Нам обязательно здесь оставаться? – Еще до того, как она пересекла порог, мадам Хугон поняла, что с нее хватит.
Атмосфера накалялась. Она ударилась головой о перекладину, в том самом месте, где Клод вырезал символ любви. Александра отреагировала по-детски, изо всех сил ударив опору рукой. Такая месть лишь усилила боль, перешедшую из головы в кисть. Когда же мадам Хугон наконец ступила в комнату, Клод окончательно понял, что все пошло не по намеченному плану.
– Мне надо присесть, – сказала она, жалуясь на расстройство желудка. Александра поискала глазами стул, но не нашла его. Клод потянул за шнур, вследствие чего кровать упала вниз. Она рухнула с такой силой, что Александра отпрыгнула в сторону и еще раз ударилась головой. К этому времени было уже бесполезно говорить о достоинствах чердака. Александра уставилась на сову, которая двигалась туда-сюда по рейке.
– Баварские глаза, – отметил Клод. – Пьеро думает, что венецианское стекло слишком дорогое и не слишком качественное. Так он отказывается от своего наследия. Посмотри-ка сюда. – Юноша указал на глобус. – Это созвездие соответствует тому заказу, который я так и не смог закончить. Ты помнишь?
– Смутно.
Клода это задело. Он представлял, что обход его жилища
послужит кокетливой прелюдией к занятиям любовью. Видимо, Клод переоценил свою музу.
– Это не квартира, – сказала Александра. – Это чертов кукольный домик! И ты думал, что я приду в восторг от этого?
– Вовсе не обязательно оскорблять меня.
– Это не оскорбление. Вот сейчас будет оскорбление!!! – Александра начала швырять в Клода содержимым своей сумочки. Она запустила в него черепаховый гребень, лорнет, влажный батистовый платочек, который не долетел до цели, и, особенно метко, записную книжку с золотым обрезом. Последний снаряд попал Клоду в щеку.
Он покорно отвечал ей, бросая снаряды обратно с меткостью, отточенной еще в детстве. Гнев Клода рос до тех пор, пока он сам не схватил портрет Александры и не швырнул его. Миниатюра разбилась вдребезги о стену.
Бросать было больше нечего, и нападки стали словесными.
– Ты обращаешься с мужчинами и их идеями, как тебе заблагорассудится, предпочитаешь одно другому!!! Никакого постоянства! – кричал Клод.
– Лучше уж так, чем все эти твои патетические выступления и ребяческие изобретения!!!
Двое любовников схватились. В пылу битвы пот, скопившийся на губе Александры, положил конец всем ее косметологическим усилиям, предпринятым в комнате с бочкой. Лицо женщины раскраснелось так, что макияж – сочетание свиного жира и овощных румян – потек. Маленькая капелька краски стекла по ее подбородку. В этот момент злость превратилась в страсть, будто два этих чувства были неразрывно связаны друг с другом. Парочка упала на пол. Александра разорвала рубашку Клода. Звон разбитой домашней утвари сменился стонами жестокой любви, эти звуки лишь изредка прерывались чириканьем коноплянки над головами возлюбленных.
Под крыльями творения Клода они отчаянно занимались любовью. Но меньше чем через час после того, как Александра переступила порог квартиры, их связи пришел конец. Госпожа собрала все свои вещи, еще раз ударившись головой, пока добиралась до записной книжки (чья-то нога в порыве страсти затолкала ее под кровать). Мадам Хугон подняла носовой платок и умылась дождевой водой из хитроумного тазика. Стряхнув с кожи и одежды сено и поправив парик, она накрасилась еще раз, насколько это было возможно без туалетного столика и служанки. Александра собрала сумочку, затем повертела в руках золотую цепочку с крестиком и колокольчик – подарок Клода. Не в состоянии решить, что же надеть сначала, цепочку или колокольчик, она вообще не стала надевать последний, а оставила его на столе. Затем, почувствовав беспокойство любовника, мадам Хугон подобрала звенящую игрушку и неохотно привязала к внутренним воланам платья.
Клод раздумывал о свидании, потерпевшем фиаско, в то время как Александра собиралась уходить. После перепалки он думал, что с радостью насладился бы еще раз смешанным чувством, оставшимся после любви. Александра же ощущала обратное. Она не готовилась к встрече и теперь хотела избавиться от любовного осадка. Любовь Клода стала болезнью, которой мадам Хугон однажды заразилась, а теперь хотела навсегда от нее излечиться.
Наконец она собралась и высказала все, что думает, делая это с наигранным равнодушием:
– Я надеюсь, ты понимаешь, что наша встреча была последней. Я больше не могу оплачивать твои развлечения, я также отправила письмо с отказом Ливре. Он получит его завтра, если оно уже не попало ему в руки. У меня накопилось слишком много счетов, по которым надо платить. Нужны деньги. Много денег. – Александра развернула листок бумаги, упавший из ее сумочки, и прочитала вслух: «Счет по оплате услуг председателя церковного суда по делу некоего Жана Хугона, обвиняемого женой в импотенции.
– Вызов 29 марта докторов и хирургов к вышеупомянутому Хугону: 12 ливров.
– Отсрочка перекрестного допроса: 24 ливра.
– Отсрочка предоставления различных отчетов: 24 ливра.
– Жалованье докторам и хирургам: 48 ливров.
– Бумага: 10 ливров».
Всего сто восемнадцать ливров. И это только за один визит. А их было несколько. Мне бы очень хотелось сказать, что все счета оплачены, и повесить их на стенку. – Мадам Хугон посмотрела на оклеенную бумагой стену. – Но я не могу. И должна заметить, что есть и другие долги, не отмеченные на бумаге. Взятки, вдвое большие, чем я могла себе позволить. Отныне я не могу платить за тебя, мой маленький механик.
– Неужели я для тебя связан только с растратой денег?
– Не только, конечно, нет. Однако и с тратой тоже.
Клод чувствовал, будто его уволили, словно какого-то наемного рабочего. Он продолжал бороться, отчаянно и слепо возражая:
– Мне сообщили, что с твоим финансовым положением все в порядке, что по решению суда у тебя будет стабильный годовой доход!
– О, ты и это знаешь! Да, возможно, так оно и есть. Ассигнования будут проводиться в строго определенном порядке. Мне разрешили иметь горничную, лакея, а также определили годовое содержание в размере пятисот ливров. Этого недостаточно. Я буду искать состоятельного вдовца, человека с терпимым характером.
Клод чувствовал, что вот-вот разрыдается, а потому старался мыслить логично (последняя надежда отверженного любовника!). Александра продолжала холодным тоном:
– Все кончено. Я ни о чем не сожалею, и, надеюсь, ты тоже. Обидно только то, что я вышла замуж за человека с пенисом размером с бородавку и яичками-горошинами. Ты помог мне забыть об этих недостатках. За это я тебя благодарю. Господи! Ты хоть представляешь себе, каково это – целыми ночами выдерживать такую тушу на своем теле?! Мне было невероятно больно! Тысячи раз мы пытались что-то сделать – начиная от чтения книг, заканчивая грубыми приспособлениями вроде наручников, – и все напрасно! Несмотря на это, он оставил меня такой же, какой взял в жены. И не забывай, от нашей любовной связи только ты получил реальную выгоду. Я дала тебе время и деньги. А теперь мне пора уходить.
Она закончила речь и направилась к выходу. Напоследок она сказала:
– Мы больше никогда не посмотрим в глаза друг другу!
Это еще можно было подвергнуть сомнению, а вот страдания Клода – нет. Поэтому он и корчился на полу под клизмой-фонтаном, задыхаясь от слез. Он плакал так горько, что его рыдания заглушали даже щебет коноплянки.
Пьеро первым узнал о разрыве и попытался утешить Клода, хотя чучельник явно недооценил, насколько глубоко отчаяние соседа. Он сам никогда не был влюблен. Конечно, таксидермист предпринял попытку как-то прокомментировать случившееся, но комментариям недоставало убедительности. Пьеро сбегал к себе и вернулся с яблоком, купленным для вощения, в руках. Он стер с него глину и гипс, а затем предложил другу.
– Я хочу умереть, – сказал Клод.
Пьеро ответил неуклюжей шуткой:
– Сам подумай, тебе сейчас вряд ли удастся это сделать. Мыло слишком дорого. Перекладины чердака не выдержат натяжения веревки. А это слуховое окошко находится не в подходящем месте, если уж ты хочешь добиться драматического эффекта. Даже если и протиснешься в него, Александра уехала, и приземлиться к ее ногам ты не сможешь. Предлагаю кое-что поинтереснее. Сотрудничество. – Пьеро показал Клоду дешевую гравюру с изображением Аваддона, ангела бездны. – Думаю, мы сможем сделать такого из цыпленка, парочки бычьих хвостов и головы лошади, хотя рога будет довольно трудно приставить. Давай попытаемся превратить твою боль в красоту, гнев – в искусство. Это ведь не конец света. А если ты думаешь, что конец, тогда сооруди величественную модель Апокалипсиса. Да! Сооруди Конец света после Страшного суда! Уверен, ты переплюнешь самого Дюрера с его «Четырьмя всадниками Апокалипсиса».
