ЛЕВ КВИН - ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ
Почему? Потому что выпил? Или…
Я спросил, тоже полушутя:
– Не кажется ли вам, что вчерашние газеты полностью подтверждают вашу теорию?
– Сообщение о казни трех коммунистов? – сразу догадался он.
– Да. Так что – их тоже из самолюбия?
– Если хотите… Вообще у нас, венгров, странные нравы. Вспомните, как мы принимали католичество. Святого Геллерта, посланца самого папы, сунули в бочку с гвоздями и спустили с горы в Дунай! Неплохо? После этого можно было думать, что с католичеством все кончено. Православие, магометанство, буддизм, все, что угодно, только не католичество. И пожалуйста! Много ли еще в Европе таких ревностных католиков, как венгры? – Он скривил в усмешке губы. – Ведь если признать честно и откровенно, земля крестьянам, заводы рабочим – это привлекательная штука. Очень! Для них, конечно. Привлекательная и чертовски понятная. Что можно ей противопоставить, что? «Хамы сами не справятся»? Устарело, устарело! Вот самый простой ответ: «А Россия?» И все -возразить нечего, а, лейти? В самом деле, если они сюда, к нам, добрались, если они вот-вот доберутся до Берлина, то значит хамы прекрасно справляются сами. Вы над этим никогда не задумывались, а, лейти?
От необходимости ответить меня избавил телефонный звонок.
Комочин. Или Аги? Может быть, она вернулась из Будапешта.
Я пошел к телефону.
– Слушаю.
– Господин лейтенант, вам нужно немедленно в роту.
Я не узнал голоса.
– Кто это?
– Лейтенант Нема.
– Что-нибудь случилось?
– Да…
Я вернулся в комнату.
– Простите, господин Денеш, меня требуют на службу.
– Что ж! – он с сожалением развел руками. – Дело военное! Надеюсь, еще не русские?.. Мне было приятно посидеть с вами. Вы мне очень симпатичны, лейти, и если бы я мог что-нибудь сделать для вас…
– Благодарю. Я тоже очень сожалею, но мне действительно надо туда.
Он переспросил со странной улыбкой:
– Туда?
– Туда.
Я пошел к двери.
– Одну минуту, лейти. Не сердитесь, пожалуйста, но вы очень своеобразно выговариваете слово «туда». Это наречие «палоц», район Шалготарьяна. Не всякий заметит, конечно, но я когда-то специально изучал венгерские наречия… А ведь вы родом не оттуда. Ваш отец словак из Ясберени, вы говорили?
– Да, – пришлось подтвердить мне.
Как я мог упустить из виду! Дядя Фери действительно из Шалготарьяна, и это наложило отпечаток и на мое произношение – ведь я у него учился венгерскому языку.
– Но зато ваша уважаемая матушка – «палоц», – узкие бескровные губы Денеша все еще усмехались. – Несомненно «палоц». Ведь так?
– Да, – выдавил я и вышел на лестничную площадку.
Что он знает? Для чего затеял этот разговор?
Чтобы поймать меня?
Или предупредить?
Я торопился. Мои шаги гулко отдавались на безлюдной улице.
Лейтенант Нема поджидал меня в скверике, за квартал от нашей чарды.
– Капитан Ковач ранен.
Я опустился на садовую скамейку, влажную от росы.
– Тяжело?
– Слепое пулевое ранение в грудь. Пуля застряла в правом легком.
– Где он теперь? – спросил я после недолгого молчания.
– В госпитале. Я звонил вам оттуда. Его готовили к срочной операции.
Я встал.
– Куда вы хотите идти, господин лейтенант?
– В госпиталь.
– Я бы не советовал. – Лейтенант говорил спокойно и бесстрастно, как всегда. – Там сейчас много эсэсовцев.
– A как же капитан?
– С их стороны ему не грозит решительно никакой опасности. Даже наоборот.
– Как это?
– Эсэсовцы им очень довольны, – ответил лейтенант. – Не будет ничего удивительного, если они представят его к ордену.
Глава XIII
Вот что произошло вечером у главных заводских ворот.
Там тоже в охрану были поставлены люди, связанные с комитетом борьбы. Они беспрепятственно пропустили на территорию завода нескольких рабочих-сверловщиков из первой смены, которые участвовали в демонтаже станков.
Капитан Комочин разделил своих людей на две группы. Одну во главе с лейтенантом Нема отослал метров за триста, туда, где от главной улицы ответвлялась асфальтированная дорога к заводу. Другую группу спрятал в скверике, недалеко от заводских ворот.
Все шло гладко, в точности, как было предусмотрено. Одного только предусмотреть не могли. Четверо активных нилашистов из заводского управления именно в этот вечер решили остаться после работы, чтобы расклеить в цехах очередную партию фашистских плакатов. Они-то и заметили необычное движение возле ствольно-сверлильного цеха.
Заподозрив неладное, нилашисты позвонили из управления в немецкую комендатуру. Затем, вооружившись, побежали к главным воротам встречать немцев.
Вот тут-то и прозвучали те одиночные выстрелы, которым я не придал значения. А затем примчалась грузовая автомашина, полная эсэсовцев.
Лейтенант Нема со своей группой угостил их первый. Но машина, не останавливаясь, проскочила к заводским воротам. Там немцев встретили гранатой и автоматными очередями наши люди из заводской охраны. Эсэсовцы выпрыгнули из машины, залегли и начали отстреливаться. На выстрелы к главным воротам сбежались остальные, ничего не знавшие охранники из караульного помещения, со всей территории завода, и тоже стали палить в темноту. Стонали раненые, кто-то истошно вопил: «Русские! Русские!»
Капитану Комочину вся эта отчаянная неразбериха была только на руку. Он спокойно дождался в укрытии моего сигнала, а потом вывел своих солдат «на помощь» эсэсовцам – ускользнуть незамеченными было невозможно: к месту происшествия, отчаянно сигналя, неслись патрульные машины.
Перестрелка между немцами и охранниками прекратилась довольно быстро, но урон причинила немалый. Одних трупов эсэсовцев лейтенант Нема насчитал пять штук. А среди охранников убитых было еще больше.
Из нашей роты пострадало всего трое, тяжело ранен был один только Комочин. Его отвезли в госпиталь на немецкой санитарной машине вместе с ранеными эсэсовцами, и уцелевший командир эсэсовцев, стараясь представить нелепый инцидент в выгодном для себя освещении, заявил, что чрезвычайно высоко ценит поддержку возвращавшейся с учений венгерской химической роты.
Домой я не вернулся. Ночь провел на скрипучей раскладушке в роте, а утром, едва кончился комендантский час, побежал в госпиталь.
Часовой, стоявший у входа, совсем еще мальчишка в плохо пригнанной шинели, пропустил меня без разговоров, когда я твердым и уверенным голосом заявил, что иду к самому начальнику госпиталя подполковнику Ласло Морицу.
В длинном сводчатом, похожем на туннель, коридоре, тускло освещенном электричеством, пахло кровью и медикаментами.
Навстречу мне выплыла монахиня в традиционном белом головном уборе. Шагов не было слышно – их заглушала резиновая дорожка.
– Где я могу видеть господина начальника госпиталя? – спросил я.
Она не успела ответить.
– Зачем вам начальник госпиталя?
Я обернулся. Позади меня стоял странный маленький человечек в белом халате, забрызганном кровью. У него было тело хилого подростка и седая голова старца с запавшими глазами и тонкими злыми губами. По-видимому, он был офицером: на плечах под халатом угадывались узкие ленты погон.
– По служебному делу, господин доктор, – ответил я учтиво.
– Следуйте за мной.
Он повернулся, и я увидел большой острый горб между лопатками.
– Вот здесь!
Горбун остановился возле одной из бесчисленных дверей и постучал.
– Да, да!
Горбун вошел первым, за ним я.
В кабинете было темно. Я едва различил силуэт человека за письменным столом. Но вот он зажег настольную лампу. В ее рассеянном свете появилось уже знакомое мне мясистое лицо с толстыми губами. Подполковник, щурясь, шарил по столу в поисках пенсне.
– Мы вас, кажется, разбудили? – спросил горбун и добавил извиняющимся тоном: – Господин лейтенант спрашивал вас по служебному делу. Я решил…
– Ничего, ничего… – Подполковник, наконец, нащупал пенсне и водрузил его на нос, приколов к кителю черный шнур.- Я как Антей. Тому, чтобы восстановить силы, необходимо было прикоснуться к земле, а я довольствуюсь еще меньшим: касаюсь лбом письменного стола. И снова свеж, как утренняя роза.
Я невольно улыбнулся. Подполковник меньше всего походил на цветок.
– Вы свободны, – сказал он горбуну.
Тот поклонился, вышел.
Подполковник внимательно смотрел на меня сквозь толстые стекла пенсне.
– Я вас уже где-то видел… А-а, – вспомнил он, – родственник из Будапешта! Одного родственника привезли, а второй сам пришел. Ну, здравствуйте, здравствуйте, – он протянул мне руку. – Рад вас видеть в вертикальном положении.
– Как он? – спросил я.
– Он?.. Вот!
Подполковник взял со стола и подал мне серый конусообразный кусочек металла. Пуля! Я покатал ее в пальцах.
– Можете взять на память… Операция была довольно сложной. Гемоторакс. Кровь пролилась в полость плевры, поджала легкое. Теперь все в относительном порядке.
