Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка
— Поднимается ветер. — Нэнси не знала, что бы еще сказать.
— Прошлой ночью хижину чуть не смело. Нас с этой чайкой унесло бы на северный полюс.
— Я думала, вы мне посочувствуете.
— Ну нет, не дождетесь. Все на свете непременно должно меняться. Это пустые выдумки, будто с переменой теряется то, что по-настоящему ценно. Это неправда. Наступающий год всегда будет лучше прошедшего. У вас впереди целый огромный мир, черт возьми. Кто-то снял с ваших плеч то, что было бы только тяжким бременем, а вы еще жаждете сочувствия. О господи!
— Я люблю эти места.
— Просто вы ничего другого не знаете. Море здесь холодное, берег каменистый, всю зиму дует восточный ветер. Чем раньше вы отсюда выберетесь, тем лучше. Ваша разумная тетушка выбрасывает вас из гнездышка — так иные птицы поступают с птенцами. Вон из гнезда — и либо лети, либо падай. Из-за вас я чувствую себя старым стариком. Я почти уже не помню, что это такое, когда тебе восемнадцать. Я ездил на охоту не реже двух раз в педелю и не смел заговаривать с хорошенькими девушками, которых встречал по вечерам в гостях. Среди этих девушек была и ваша тетя.
— Она была хорошенькая?
— Да, только язычок слишком был острый, если мне память не изменяет. А вот вы перестаньте грызть ногти. Мерзкая привычка. Подумайте, что случилось с Венерой Милосской.
Нэнси покраснела, сжала кулачки, пряча следы преступления.
— Вы злой!
— Ничуть. Всякий уважающий себя отец сказал бы то же самое своей дочке.
— А у вас есть дети?
Он покачал головой.
— Ничем не обременен. Был когда-то женат, но едва жена получше меня узнала, я ей разонравился. Все это случилось, когда я был моложе.
— Почему вы ей разонравились?
— Любопытному нос прищемили.
— А все-таки?
— Наверно, потому, что, когда мы поженились, я был некто с положением. Мог всякому назвать свое имя и адрес. Даже носил с собой в кармане такие маленькие карточки и повсюду их оставлял — пускай люди знают, что я существую. Жене это нравилось. У меня был дом в Лондоне. Это ей тоже нравилось. Видное положение, почти что на верху всей кучи. Она была уж так воспитана — все время ждала от жизни только удовольствий. И ушла к тому, кто мог предоставить ей жизнь более приятную, чем я. После пяти лет брака я стал для нее только помехой.
— Она была красивая?
— Да, пожалуй. Красивое лицо и красивое тело.
— Это ведь важно, правда?
Он чуть усмехнулся, так тревожно она это спросила.
— Тоже своего рода бремя. Женщина способна годы жизни потратить, тараща глаза на других женщин и гадая — а вдруг они красивей ее. Годами смотрит на себя в зеркало, с опаской разглаживает кожу под глазами. Я наблюдал за женой. Поначалу мне казалось, это очаровательно… а потом… — Он пожал плечами. — Просто еще одна обуза.
— Ну, не знаю, — только и сказала Нэнси.
Она встала. Он зорко следил — вот она выпрямляется после того, как долго сидела скорчившись на полу. Рукам и ногам ее, так же как мыслям, неспокойно оттого, что она взрослеет. Минутами в ее движениях сквозит какое-то хмурое изящество — и вдруг, будто испугавшись скрытого в них очарования, она как нарочно разрушает это словно бы ложное впечатление какой-нибудь неуклюжестью. Он со страхом ощутил, что растроган ее неискушенностью. И опять наскоро глотнул виски. Проклятое пойло, без него не обойтись, но если продолжать в том же духе, его ненадолго хватит. Нэнси стояла и смотрела на него сверху вниз. Как всегда, когда они оказывались вместе, ее пугало, что у него такое смертельно усталое лицо.
— Будут приходить еще связные? — спросила она.
— Нет. Этот единственный. Очень скоро я отсюда уйду. Я только его и ждал.
— Не пойму, то ли относиться к вам серьезно, то ли нет.
— Я к вам отношусь вполне серьезно.
— Да ну вас!
Нэнси распахнула дверь. Под короткими яростными порывами ветра низко, над самой землей несло песок и мелкую гальку, на миг эти вихорьки опадали и вновь, крутясь, бежали по берегу.
— Вам что-нибудь нужно? — спросила Нэнси, стоя к нему спиной и глядя на море.
— Вы бываете иногда в городе?
— Могу съездить.
Она обернулась и посмотрела на него. Казалось, в хижине сгустилась тьма, человек в ней почти призрак, недвижно сидит на полу, одно колено торчком. Только живо блеснули глаза.
— А если бы я попросил вас кое-что передать?
Из-за поворота возник дневной уиклоусский поезд и покатил над ними по насыпи. Ветром с моря швыряло над полями дым и искры. Хорошо бы дед не спал, полюбовался.
— Да, — сказала она, когда грохот укатился дальше по рельсам. — Я передам.
— Наверняка?
— Да.
— Завтра утром встретимся на линии. Возле моста. В десять.
— Я и сюда могу прийти.
— Возле моста.
— Ладно.
— Спасибо. И ни о чем не беспокойтесь.
— Хорошо. — Она неловко махнула ему рукой. — Ну, что ж…
— До свиданья, Нэнси.
— До свиданья.
Она закрыла его там, в темноте, и взобралась на насыпь. Искры угасли в траве, дым еще висел меж деревьями.
Когда Нэнси подошла к дому, обе мисс Брэйбезон отпили с тетей Мэри чай и уже готовились уходить.
— Привет! — закричала высокая мисс Брэйбезон, вскинула руку и неистово замахала.
Маленькая мисс Брэйбезон — она была совсем-совсем маленькая — попросту протянула руку.
Нэнси пожала протянутую руку.
— Добрый вечер.
— Мы только что вернулись из Марселя. Вот и подумали, заглянем к Мэри, скажем, что благополучно прибыли. Она уж и не надеялась опять нас увидеть.
— Из-под Марселя. Мы были не в самом Марселе. Прескверная вонючая дыра.
Высокая мисс Брэйбезон подошла к своему «даймлеру» и потрепала его по капоту, словно лошадь по холке.
— Поэтому мы так загорели. — Маленькая мисс Брэйбезон подтянула кверху рукав и показала Нэнси руку.
— Изумительно! — сказала Нэнси.
— Камарг. Бой быков и всякое такое. Ужасно волнующее зрелище. И там необыкновенно жаркий ветер. Жаркий. Надо же!
Нэнси подумала — кажется, высокая мисс Брэйбезон сейчас угостит свою машину яблоком.
— И наш милый старый рыдванчик вел себя истинным джентльменом. Правда, Джорджи?
Маленькая мисс Брэйбезон кивнула.
— В следующий раз Мэри должна поехать с нами. Непременно, Мэри. Это совершенно безопасно. Мы ведь тебе говорили, это совершенно безопасно.
— Там видно будет, — сказала тетя Мэри.
— Он даже не поперхнулся французским бензином. — Высокая мисс напоследок похлопала машину по капоту и оглядела Нэнси с головы до ног.
— Ты выросла.
— Конечно, она выросла, — заметила маленькая сестра. — Такой возраст.
— Чепуха, некоторые перестают расти в тринадцать лет. Ты уже стала одного роста с Мэри.
— У Силии это пунктик — кто какого роста.
— Твоя мама была невысокая…
— Во Франции ее принимали за un monsieur Anglais…[56] Прямо со смеху покатились, когда поняли, что она женщина.
— …правду говоря, она была по колено муравью. А отец твой был высокий. Настоящий рослый мужчина. Пожалуй, ты пошла в него.
— Тирим-пам-пам! — Маленькая мисс Брэйбезон, пританцовывая, направилась к машине.
— Непременно как-нибудь расскажите Нэнси про ваши приключения, — сказала тетя Мэри.
— И в милого старого генерала.
— Да.
— Он душенька. Мне так жаль, что сегодня нам нельзя было его повидать.
— Он слишком выбивается из колеи, если гости приходят среди дня.
— Мы как-нибудь придем к ужину. Это можно?
— Будет очень мило.
— В субботу после скачек?
— Прекрасно.
Высокая мисс Брэйбезон наклонилась над капотом автомобиля.
— Дорогая… да ну же, Джорджи, садись, довольно тебе канителиться… мы тебе еще не рассказали? На днях шиннеры[57] хотели украсть нашу машину.
Лицо у тети Мэри стало испуганное.
— Силия, дорогая…
— Дело было вечером, назавтра после возвращения из Франции, мы приоделись и поехали ужинать к Пилкингтонам… ехали проселочной дорогой на Раундвуд. А они перегородили дорогу своей повозкой, и нам пришлось остановиться, и тут они выскочили из канавы и давай махать на нас пистолетами…
— Я завизжала, — самодовольно вставила Джорджи.
— А ты что же?
— Лица у них у всех были обмотаны шарфами, и один говорит… надо признать, очень вежливо… Извините, пожалуйста, мисс, но нам нужна ваша машина…
— Представляешь? — вставила Джорджи.
— Дорогая моя, я просто протянула руку, дернула шарф книзу — и кто же это, по-твоему, был? Томми Рок, сын наших арендаторов. Я и говорю ему, только тронь этот автомобиль, ВОТ ЭТОТ, пальцем, и я скажу твоей матери, чем ты у нее за спиной занимаешься, и она отделает ремнем твою бунтовщицкую задницу.
Тетя Мэри засмеялась.
— Храбрая ты женщина, Силия! А дальше что было?
