Николай Наседкин - Люпофь. Email-роман.
А ссоры… Милые бранятся — только тешатся. Мало ли у вас с ним ещё ссор будет в этой долгой жизни. Меня уже на свете не будет, а вы всё будете ссориться-мириться…
Бога ради, умоляю тебя: не хандри сегодня (думаю, ты это будешь читать утром), не порти, не ломай НАШЕ с тобой хрупкое счастье! Ты была во время нашего последнего свидания-близости такая милая, родная, прежняя…
До встречи, радость моя, завтра (сегодня)!
Алёша.
Алине, 12 октября, 21–09 (Всё ещё в огне!)
Алина, радость моя!
Я всё ещё в огне! Это — констатация. Если бы не расстались так быстро, я бы, наверное, ещё раз… надцать хотел бы прижать тебя к самому своему… сердцу!..
Ладно, чуть умерю пыл, охолону.
Фотофайлы высылаю. Как ни пытался укрупнить — трудновато. Сделал всё, что мог. Промежду пропрочим, только опосля догадался, что ты, конечно же, хотела-мечтала отсканировать и пару кадров с НИМ, да постеснялась попросить. И зря не попросила. Я что — троглодит? Мастодонт? Бронтозавр иглокожий? Отсканировал бы запросто и пару фоток, где ты с ним. Завтра принеси, я и — сделаю.
Алинка, звони мне почаще, в любое время. Мэйлы мэйлами, но мне хочется и слышать твой голос. Ты же знаешь, что в комнате я обычно один, с закрытой дверью. Будь смелой (!) и щедрой (?).
Целую в нежную, мягкую и бархатистую грудь (сначала левую, потом — правую)!
Лёшка.
Лёше, 12 октября, 21–25 (!!!)
Спасибо, Лёш! И за фотки и за сам знаешь ЧТО (трудяге Васе — мой горячий поцелуй!)…
Ещё и ещё раз, Лёшка: спасибо за то, что ты — такой замечательный: нежный и любящий!
Алинусь.
Алине, 13 октября, 21–48 (Об ухе и горшочках)
Алина, шёл сегодня после работы мимо твоего дома, уставший, и в который раз поразился какому-то неуюту, исходящему от него. Эти серые шершавые стены вашей квартиры, какое-то тоскливое «казённое» окно твоей комнаты…
Пришед домой, я взялся варить на ужин уху (впрочем, что там приукрашивать — суп из рыбных консервов!), готовить стандартный салат из помидоров с зеленью, а сам раздумался-размечтался…
Прихожу я домой (пусть и усталый), звоню, открываешь мне ТЫ (в весёлом фартучке, руки по локоть в муке), чмокаешь в губы и весело говоришь: мол, в духовке в горшочках наше любимое жаркое дозревает, я вот блинцы заканчиваю печь, а ты, милый, сбегай купи пива пару бутылочек!.. И я, тут же взбодрясь и выпятив грудь колесом (ну и ВСЁ остальное!), радостно отвечаю: а я уже купил, родная, — твой любимый чешский «Козел»! Мы быстренько и сладко ужинаем, с полчасика делаем вид, что смотрим видео или слушаем музыку, поминутно целуясь на диване, потом наструиваем горячую ванну, вместе нежимся в ней и — нырк в постель…
Как ты понимаешь, от таких картинок-мечтаний я разомлел (тем более, что Д. Н. дома не было и до сих пор нет, а сейчас уже 21–40), очень-преочень захотел услышать твой родимый голос, набрал номер, а тебя, как ты догадываешься — тю-тю. Это было в 18–00. Не вытерпел я и перезвонил в 19–00, и опять мамик ответила… Понял-убедился я окончательно, что Алинуся моя общается в этот вечер, скорей всего, с сусликом…
Оно бы и ничего, смириться можно (как говорят в народе: против ветра не пописаешь!), но для чего обманывать-то надо по пустякам — вот чего я понять не могу. Ведь спросил я тебя ещё в универе: будешь с ним сегодня? Ты ответила чётко: нет, буду дома на компе работать. Сказала бы правду, я бы по крайней мере не звонил как последний дурак и распоследний идиот, не надоедал твоим предкам…
В общем, ладно. Настроение у меня по-прежнему грустное, только не осталось в этой грусти сладости и нежности… Увы!
Дядя Лёша.
Лёше, 13 октября, 23–13 (Попрошу бочку не катить!)
Лёш, дома меня, и вправду, не наблюдалось. Но была я у другого «суслика» (ага, сердечко ёкнуло!). У Ленки. У неё там ТАКОЕ творится! Завтра расскажу. Устала я смертельно, (пардон!) как сучка, поэтому пойду спать-посапывать. Желаю тебе тоже сладких снов. С утреца загляну — чего ты там мне отписал.
Покеда.
Уставшая (ото всех и вся!) Алинка.
Алине, 13 октября, 23–33 (Ещё и ещё раз!)
Алина, ты, ей-Богу, как дитя неразумное! В последний раз говорю тебе, что не понимаю, почему ты начала игнорировать телефон??!! До 16–00 ты могла позвонить мне на кафедру, с 17–30 — домой (из своего дома, от Ленки, из автомата, с мобильника, с ху…ника — откуда и как угодно!!!)
Завтра утром жду звонка. Пожалуйста! Буду дома до 10–00, а потом пойду в университет.
До звонка!
Алексей.
Али
не, 15 октября, 10–15 (Заявление!)
Алина, я всё сопоставил — все твои рассказы-пояснения, все твои обмолвки-оговорки и понял: ты 13‑го трахалась со своим сусликом, а мне лапшу вешала про Ленку и её проблемы… Это у тебя с совестью проблемы. Сучка ты!
Алексей.
Лёше, 15 октября, 12–23 (Наказ!)
Лёшенька, прости меня! Да, я была 13-го с ним, да, ВСЁ у нас было — он же тоже человек! Что же делать, если я с ним ВСТРЕЧАЮСЬ…
Ну зачем ты опять выпил?! Лёш! Веди себя хорошо! У меня всё упало (что могло!), когда я твой голос услышала! Не глупи!
Давай сегодня встретимся — обязательно! Часа в четыре — хорошо?
Алина.
Алине, 15 октября, 12–50 (Вопрос ребром)
Алина, ты что же, хочешь и с ним, и со мной — с обоими? Тогда уж давай групповым сексом займёмся — может, так проще будет…
Домашнев.
Лёше, 15 октября, 13–21 (Не-а!)
Не-а, Лёшенька, групповуха не получится: Колька мой ещё очень стеснительный мальчик: он даже оральный секс, прикинь, за экстремальный считает…
А если серьёзно: мы, как я поняла, встречаемся в 16–00? Жду, горю, томлюсь!..
Алинка-хулиганка.
Лёше, 15 октября, 23–19 (Ух!)
Лёш! Вечер ты мне подарил сегодня прекрасный! Твои ласки, твои объятия и ВСЁ ОСТАЛЬНОЕ — это просто подарок небес! Спасибо! Я люблю тебя!
Дымка.
P. S. Но вино мы с тобой сегодня пили зря — и без него нам было бы также хорошо…
Лёше, 16 октября, 23–23 (Или или!)
Лёш, прошу тебя — не звони мне домой пьяным! Только я села за курсовую — завалилась Ленка и уговорила-уломала пойти расслабиться в пиццерию. Я согласилась, а чего ещё делать, раз ты нервируешь своим поведением! Пришла я где-то с час назад, а тут новость от мамы: «Звонил нетрезвый Алексей Алексеевич!» Вот тебе, бабка, и Юрьев день! Приплыли!
Лёш, не входи в запой или НАВСЕГДА ЗАБУДЬ ОБО МНЕ, ЧТО Я СУЩЕСТВУЮ!
Стань нормальным: человеком, а не обезьяной!
Твоя Алина.
Спокойной трезвой ночи тебе и бодрого утра!
Алине, 17 октября, 9-23 (Понял)
Алина, спасибо, родная, за то, что болит у тебя сердце за меня!
Глупить не буду! Сам устал. Очень надеюсь тебя сегодня увидеть. Сейчас, скорей всего, пойду покупать себе мобильник. Ты, конечно, ещё спишь. Позже позвоню — трезвым.
Алексей.
P. S. А у меня-то как сердце болит! И — голова! Но не с похмелья. Вспоминаю нашу последнюю (позавчерашнюю) встречу: как раздевал тебя, гладил-ласкал-целовал грудь («формировал сосок»), как взглядом, лёгким подталкиванием руки просил повернуться ко мне спиной, принять свою (нашу!) любимую позу… И вот думаю-представляю — ведь ты ВСЁ ТОЧНО ТАК ЖЕ делаешь с ним! Э-э-эх!..
Лёше, 17 октября, 23–50 (Бойкот!!!)
И ты, и он — оба об одном и том же! Вы меня оба замучили! Вот возьму брошу вас обоих да найду себе нового…
Ладно, это — шутки. А вот что серьёзно: Алексей, не буду с тобой разговаривать (тем более общаться) — пока ты не выплывешь из этого говна! Противно! Мерзко! Отвратительно! Надоело слушать твои пьяные речи-обещания, что бросишь пить! Не верю! Врун! НЕНАВИЖУ тебя ТАКИМ!
Алина.
Алине, 19 октября, 1-57 (Чрезвычайно важно!)
Алина, я тебя не люблю! Я тебя ненавижу! Я тебя терпеть не могу! И в последний раз говорю-умоляю: от…бись от меня! Оставь меня в покое! Иб…сь со своим Колей!!!
Алексей.
Алине, 19 октября, 6-26 (Прости!)
Алина, прости старого дурака! Поддался ночью эмоциям. Зачем ты опять была с ним?! Тяжело мне. И больно.
Ты же знаешь, что я, несмотря ни на что, люблю тебя!
Алексей.
Лёше, 19 октября, 21–48 (Объяснительная)
Лёш, прости, что не смогла раньше связаться! Шла с факультета и встретила Ленку, она заманила меня к себе домой, мол, давно не виделись и фильм есть классный. Посмотрела я «Послезавтра» (фильм-катастрофа), поболтала, пиццу употребила (без пива!). Так вот время и провела.
