Паскаль Киньяр - Тайная жизнь
I. Воображаемое пространство держит нас в рабстве всю жизнь. Галлюцинаторное пространство разворачивается в теле каждую ночь. В нем с изумительной и мрачной мощью кристаллизуется изначальная ситуация, управляющая нашей жизнью. Согласимся, что изумительное прощание — одна из величайших радостей в этом мире. То место, где желание заволакивается ворожбой, не есть на самом деле ни мир, ни реальность. А потому, как только перед нами вырисовывается реальность, нас охватывает ощущение чуда и полный мрак.
*Многие десятки лет пребывая в депрессии, я не понимал одного из самых прекрасных стихотворений, написанных Жаном де Лафонтеном. Я слово в слово понимал начало: «Я музыку люблю, игру, и страсть, и книги…» — но не мог согласиться с тем, что туда можно включить «Мне даже радостны сердечной грусти миги». Признать своим истинным повелителем тоску казалось мне манерностью, бахвальством, салонной эпиграммой, острым словцом. Я видел в этом уступку ужасу, оскорбление истинного отчаяния. Мне казалось, что невозможно наслаждаться чудовищной душевной раной. Неужели на краю бездны кто-то может черпать жизненные силы, неужели к бездне можно приближаться до бесконечности? Я был раздавлен. Я неотвязно мечтал ускорить свою смерть; я точил зубы, клыки, бивни, рога дикого зверя; заострял когти, чтобы они могли раздирать и причинять боль. Теперь я понимаю: пускай меланхолия не внезапный взрыв, подобный смеху, и все-таки это смех. Беззвучный смех. Это наслаждение более медленное, чем самый громкий хохот. Это негромкий смех. Это побочная радость, но она, возможно, самая протяженная из всех радостей.
Это радость будущего.
Убийца речи.
«Не без удовольствия, несмотря на великую скорбь, его терзавшую, он еще на несколько мгновений предался меланхолии…»
*II. «Прощай» отличается от «до свидания» тем, что этот опыт внутренне присущ умению видеть невидимое — а в «до свидания» заложено то, что можно увидеть опять.
*III. Ощущение очевидности связано с прошлым. Полный обзор восходит к ретроспекции. Сновидение вытекает из желания. Evidentia означает «полный обзор». Полный обзор — это гораздо шире, чем восприятие. Он не может быть фокусным. Это животное оцепенение: сложившийся пазл, к которому фрагмент увиденного примыкает сам и полностью в той форме, какая предполагается. Это отпечаток, который достигает нашего взгляда и дополняет наш обзор до требуемой полноты. (Это пассивное видение, а не наблюдение, не выслеживание и не подглядывание.) Очевидность — это ощущение прошлого. Очевидность — элемент чего-то, что уже прошло и что начинает происходить вновь. Ее возникновение прогоняет призрак, рассеивает галлюцинацию: реальное всплывает перед нами, как когда-то всплыла та, прошедшая ситуация. И вся ваша личная история погружается в прежний эдем, которым еще недавно была поглощена. («Некогда» отличается от «недавно», как оригинал от копии.) Это обретенный осмос; это свобода от восприятия, которого тогда еще не было, а теперь оно к вам приходит и приносит с собой такое необыкновенное чувство совпадения; это значит вновь растаять и расплавиться. Это сама меланхолия — меланхолия, которая ни от чего не отреклась, меланхолия, которая знает, что она — единственное человеческое чувство, не отрекшееся от счастья, от прежнего сладострастия, от полного наслаждения.
Меланхолия определяется так: радость, от которой можно умереть, если она нахлынет на вас внезапно.
Завороженный мгновенно умирает, когда перед ним вновь вырастает тот, кто его заворожил. Взгляд завороженного уже не может от него оторваться.
У очевидности есть свойство, позволяющее привнести язык в уже прошедшее событие; дело в том, что она доходит до нас в виде запаха, зрительного образа, звука, но никогда в словесном выражении. Это просто пережитое, в которое вписался текущий момент, но не что-то такое, что было рассказано прежде, а теперь мы об этом узнаём. Завороженность не вовлекает нас в то, что мы постигли с тех пор — это просто отпечаток, который извлекает на свет то, с чего он был отпечатан. Завороженность игнорирует время, потому что началась раньше. Она не чувствует дистанции, не приемлет отделения, потому что ее сущность — слияние, которое возвращается и вновь опутывает вас своей сетью.
*IV. <…> Нам понятен этот переход от разочарованности (то есть освобождения от чар) к чувству сожаления, или, иначе говоря, к внутреннему чувству утраты, жадному, страстному, в которое мы напряженно вглядываемся.
На этом уровне «прощай» и «до свидания» не различаются.
Опыт освобождения от чар можно сравнить с зимой, которую должно пройти наше тело (холод, отсутствие цвета, почти смертельное отсутствие всего на свете).
Отсутствие usque ad mortem.
В человеке смерть возникает после внезапного прихода зимы — она спровоцирована зимой. Смерть — это поиск пещеры, которая может защитить от зимы.
Испытание, диаметрально противоположное возвращению к жизни, выживанию, расцвечиванию, оживлению, новому разжиганию жизни.
<…>
*Аргумент V.
Старость и смерть странным образом противоположны. Старость ведет к вырождению. Смерть — к возрождению, к возвращению.
Смерть заново перемешивает смешанное.
Следствие. Я сомневаюсь, что старость — это менее серьезное человеческое испытание, чем смерть.
*VI. Желание видеть просыпается, когда человек испытывает новый прилив, новый приток неотступных образов, когда ему хочется «увидеть, как что-то возникает» (вода в реках, созвездия в ночи, малыши из темных животов самок бизонов или женщин, цветы, распускающиеся на мертвых костях деревьев). Тогда мы организуем себе извращенное удовольствие еще раз увидеть, прокрутить в голове то, что было, на фоне прощания навсегда, которое никогда не оживает, не повторяется.
«Прощай» по сравнению с «до свидания» — это как ночь (небесное дно) по сравнению с днем, звездами, ближней частью неба, выставляющей напоказ очертания животных (созвездия — это первые наскальные фигуры, первые быстрые наброски, первые силуэты после приснившихся человеку образов).
Удвоение — всегда у истока, оно порождает. Возвращение того же самого всегда питает.
В то время, когда я шевелил золу в печи.
В то время, когда я читал при свече.
В то время, когда я скрепя сердце разжигал то, что называл пятым временем года.
*Любовь — напряженное общение двух существ от духа к духу, от чувства к чувству, от органа к органу — общается скорее с глубинным общением мира, чем с историей, которая охватила этот мир и изменила жизнь людей в мире.
Пятое время года — это ослепительное пришествие. Когда все, что случается впервые, одновременно завораживает и утрачивается навек.
*Потому что если все на свете представляется вам непрочным и неважным, то это и есть переживание зимы.
А что такое переживание зимы, кроме угрозы голода, холода и смерти? Это последнее, что мы видим.
А на какое время приходится этот последний взгляд? На конец первого времени года, на конец весны.
А что есть primus tempus? Это последний раз. Это Nevermore.
В противоположность римским представлениям, согласно которым сексуальный, жизненный, годовой, охотничий опыт распределяется между fascinatio и desideratio, я предлагаю принять чувство прощания за основу, fundamentum (не только римскую, санскритскую или индийскую, но всеобщую).
Недаром китайцы получили этот опыт из Индии и усвоили его. Недаром им были поражены японцы. Недаром о нем писал Анкетиль-Дюперрон[150], а потом за него ухватился Шопенгауэр, а затем Ницше, почему-то приписав его греческому миру.
Поразительно: мы обнаруживаем его и в Риме, но лишь у двух авторов романов (в отличие от греческих авторов), у двух мыслителей (в отличие от всех греческих философов), у историков (у Светония, в отличие от Геродота, у Тацита, в отличие от Фукидида), у авторов фресок и у живописцев, на беспощадных римских аренах (гораздо более кровавых, чем греческие трагедии), наконец, в христианской религии, которую в конце концов приняла империя, — это техника мгновения, предшествующего смерти. Это неотвратимость. Объятие, казнь, насилие, жертва, театр, история, живопись — все это их поле наблюдения. Увидеть еще раз то, чего никогда не видел и не увидишь. Это момент прощания.
*Освобождение от чар хочет жить, видеть, говорить, смеяться, прикасаться, покрывать самку, испытывать оргазм. Желанию претит поглощающее общение, страсть к прошлому, завороженность, которую навязывают ему прежние привязанности, смерть, которая навсегда приносит облегчение напряженным половым органам.
*Следствие. Любовь как половое влечение, свободное от чар, требует тени (полусвет-полутьма), шепота (полуречь-полумолчание) и т.д. Все полу-, все амбивалентно…
