Михаил Попов - Ларочка
— Я хочу сказать, что лучшего лидера, чем вы, нам не найти. Мы же знаем вас, знаем, как болит у вас сердце за все, что творят с нашей страной, только интеллигентность и сдержанность не позволяют вам ударить кулаком по столу.
Он медленно сел.
— Михаил Михайлович…
— У меня действительно болит сердце.
— Я позову Сашу.
Он отрицательно помахал рукой и достал из ящика стола коробочку с лекарством.
— Я знаю, Михаил Михайлович, вы с нами, поэтому и предлагаю вам…
— Идите, Лариса, идите.
Выйдя в предбанник заведующая отделом Великой Отечественной Войны сказала.
— Так, Сашенька, запишите. Четверг. Подготовить актовый зал.
— В смысле?
— В смысле микрофоны, столы для президиума, минеральную воду, и все как полагается. С шефом я договорилась.
21
В то утро Лариса была в мастерской одна.
Аристарх Платонович уехал накануне в больницу навестить свою вечно недомогающую супругу.
Лариса сидела перед главным аквариумом, глядя, как разноцветные рыбы снуют между цепочками воздушных пузырей и неподвижными водорослями. Она была сосредоточена и немного опустошена. Цепочка выигранных мелких сражений осталась позади. Съезд, старческое кокетство шефа, который чуть было все не сорвал, все спас приступ подскочившего давления. Страх за свое здоровье пересилил ужас политического выбора.
Ребята Сергея Ивановича показали класс конторской квалификации — Бабич умчался в правительственные коридоры с чемоданом вполне исправных бумаг.
Если повезет, печать шлепнут уже сегодня.
В худшем случае — послезавтра.
Думала ли Лариса в этот момент о чем–то конкретном? Нет, она расслабилась, представляла себе, как, наверное, хорошо иной раз побыть просто вот такой рыбкой. Именно беззаботной аквариумной, среди подобраных заведомо безобидных соседей, не покушающихся тебя сожрать, как какие–нибудь дикие речные рыбы.
К стенке аквариума был приклеен листок бумаги со стихами. Написанными в строчку.
«Даже рыбке в море тесно, даже ей нужна беда. Нужно, чтобы небо гасло, лодка ластилась к воде, чтобы закипало масло нежно на сковороде».
Аристарх Платонович собирал не только рыб, но и всевозможные высказывания о рыбах.
«Философ» — усмехнулась Лариса.
Зазвонил телефон.
— Папа?!
Откуда он знает номер этого телефона? Впрочем, сама ведь дала, на предвыборных неделях она почти что поселилась в мастерской.
— Нам надо поговорить? Срочно? О чем?
Сын? Он же выпиливает кремлевские башни! Ах, уже не только это. Что–то серьезное? В милицию попал? Клей нюхает? Украл чего–нибудь?
— Попал в плохую компанию?
— Не то чтобы плохую.
— Пап, ты знаешь, я сейчас в цейтноте. Многое решается. Все решается. По горло занята. Да ты не извиняйся. Как только немного тут разгребу — к вам. Сейчас извини — жду важнейшего звонка. Целую, целую, целую.
Не обманула отца — как только положила трубку, раздался звонок от Бабича.
— Ты что там задыхаешься, гонец?
— Не понятно.
— Что непонятно.
— Они отказались.
— Ты все правильно там сказал?
— Да. Меня узнали.
— И что?
— Ничего.
— Что это такое — ничего!?
Оказалось, что вместо зеленой улицы стопроцентный отлуп. Как будто Бабич не оговоренный заранее человек, а дурак с мороза.
— Ты еще раз попробуй, может, что–нибудь ляпнул, может, перепутал, может…
— Я трижды заходил.
— Ладно, езжай сюда, я тут наберу кое кому.
Через двадцать минут выяснилось, что она ни до кого не может дозвониться. Ни до кого из «соратников». Стена из невидимых секретарш и глухих телефонов. Сергей Иванович, Андрей Станиславович, Георгий Игоревич!!!
Позвонила на работу Миловану, при всей своей безалаберности он иногда обладал редкой информацией. Дома уже нет, на работе еще нет.
Набрала Бережному, перекинулась парой вежливых фраз с дочкой дошкольницей. Мама в ванной. Змея, все равно ничего не скажет, даже если что–то знает.
Энгельс! Занято. Наглухо занято.
Снова круг высоких звонков, с тем же результатом.
Ладно, еще раз к Энгельсу. Теперь никто не берет.
Посмотрела на аквариум. Как себя чувствует рыбка, оставшись в аквариуме одна?
Откинулась в кресле, поглаживая трубкой гандбольный след на щеке.
Далеко, далеко в рыбьей тишине флигеля раздался механический звук, щелкнул замок входной двери.
Бабич уже вернулся? Слишком быстро. Может быть, он никуда не ездил, просидел в песочнице в соседнем дворе?
Не его шаги!
Женские?!
Лариса повернулась в крутящемся кресле навстречу открывающейся двери.
Появилась высокая тонкая женщина лет сорока с узким лицом, в сером костюме с черным галстуком. Волосы стянуты на затылке в узел. Очки, за которыми выражения глаз не рассмотреть.
— Вы кто? — Спросила она
Лариса сразу почувствовала, что поставлена этим вопросом в обороняющееся положение. Причем в позиции, которую трудно защитить.
— Что вы здесь делаете?
Лариса все еще держала в руках трубку телефона, и это выглядело как улика. Положить ее на рычаг сразу было равносильно признанию своей виновности.
— Я… — Попробуй тут в двух словах все изложить.
— Что вы делаете в моем доме?!
Ах, вот оно что! Уж не водевиль ли здесь? Большой художник говорит, что поехал к жене, а на самом деле… Но уже пора что–то предпринять навстречу этому прокурорскому напору.
— А где Аристарх Платонович? — После этого Лариса, наконец, вернула телефонную трубку на место, та словно бы только этого и ждала.
Женщина резко протянула руку, подняла ее двумя пальцами, брезгуя чужим теплом, и быстро сказала.
— Он умер.
— Как умер?
— Не ваше дело.
Хозяйка набрала две цифры на диске.
— Это милиция?
22
Лариса почти спокойно перенесла унижение сборов своего барахла — а его скопилось в мастерской неожиданно немало. Причем, эти сборы происходили под неотвратимым наблюдением неприятных очков.
— Вы что, боитесь, я что–то украду?! — Пыталась иронизировать Лариса.
— Я не дам вам ничего украсть. — Отбрила хозяйка.
Чтобы уйти с чувством хотя бы остатков собственного достоинства, нужно было затеять скандал. Но не было сил. Большая часть мыслей была занята разрешением головоломки с казуистическими приключениями Бабича в минюсте. Это было главнее, чем хорошая мина здесь во флигеле. Лариса еще в тот момент не поняла, что эти вещи связаны самым прямым образом.
Весь прошлый вечер, едва отправив труп скоропостижно скончавшегося мужа в морг, Галина Агеевна просидела на телефоне, внедряя в общественное сознание нужную ей версию события. Лариса функционировала в этих разговорах как «жуткая баба», доведшая «великого художника» до инфаркта. Змея, пригретая на груди, уже захваченной грудной жабой. В своем неврологическом убежище Галина Агеевна собрала за последние месяцы целое досье на соперницу, ни одной секунды она не верила в кристально платонические отношения между Ларисой и Аристархом. Кстати, и никто не верил. Ну, хочет старик притворяться, называть это все «творческой дружбой», «высшим отцовством», «душевным родством», пусть. Но просто вся предыдущая его жизнь говорила за то, что такое с ним вряд ли может случиться. Сама Галина была всего семь лет назад превращена из гостиничного администратора в молодую супругу именно с помощью бурной постели.
Главного Галина Агеевна добилась — открыла приятелям Аристарха глаза, на эту бабу–танк. Наличие «не остывшего еще тела», заставляло к предупреждениям отнестись всерьез.
Она опасна!
Собственно, и действительно опасна, угробила ведь мужика.
Она пойдет по трупам!
Пожалуй что, и пойдет.
Словно пелена упала с глаз, как выразился тот самый Сергей Иванович.
Он мыслил притчами, и к данной истории у него нашлась подходящая.
«Ехали мы как–то в Средней Азии, вдруг перед нами — отара. Медленно стали пересекать. Вдруг один из наших говорит — давай одну овцу тихо встащим в салон, потом шашлык–плов сделаем. Втащили. Первую, что попалась. Оказалась — овчарка! Перекусала всех».
Одним словом, решено было Ларису не втаскивать в салон, раз вовремя разглядели какие у нее зубищи.
И никакого не имело значения то, что умер Аристарх как раз при жене, а не при «овчарке».
Галина Агеевна не нацеливалась в Думу. Ей хватало того, что завещание народного художника было написано в ее пользу.
23
Все, что ни делает Бог, он делает к лучшему. Отец Александр двадцатью разными способами доводил до сведения Ларисы эту широко известную мысль, добиваясь того, чтобы она душевно приняла ее. Лариса кивала. Переворачивала вишни в вазочке с вареньем, грела пальцы другой руки о чашку с успокоительно ароматным чаем.
