Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма
— Иногда по тридцать раз в день, — шепчет Лена и плачет.
— Слушай нас, — говорит Анналис. — Мы знаем. Мы знаем.
Сегодня никаких сирен, никого не выстраивают снаружи, не выкликают имена, потому что никто не идет на работу. Но это не обычный выходной день. Никто не отдыхает — все запихивают тряпки в обувь и повязывают одеяла на плечи. Мы все идем на долгую прогулку вокруг озера, на северо-запад. Первые уже ушли. Я не вижу никого знакомого.
В небеса упираются столбы дыма. Падают мягкие перья пепла, из ниоткуда прилетает холодный ветерок и сбивает их бледные призраки; они следуют за мной, а я бегаю и всюду ищу Даниила. Если б не существо, что присело рядом на корточки, тряся костлявыми белыми кулачками на лощеных воронов, я бы на кучу кровавых тряпок рядом с птичником и не глянула бы.
Я пытаюсь поднять его на ноги, но Даниил отпихивает меня.
— Уходи, Криста. Забери Тень. Уходи отсюда.
Я прямо хочу его стукнуть.
— Ты же знаешь, я без тебя не уйду.
— Я не пропаду. Войду в волшебную гору, с остальными. Там дорога в лучшие места — так мне старуха сказала.
— Ты спятил? У тебя все сказки перепутались. Это не гора Дудочника. Это путь к ведьминому дому и ее печи.
Даниил стонет.
— Мне все равно. Они говорят, это длинная дорога — та, куда мы идем. Много дней идти. Я не могу, Криста, не могу.
— Думаешь, я пойду, куда мне велят? Мы сбежим, — говорю я свирепо. — Я наложу заклятие — и встанет великий лес, или волшебный туман поднимется, и мы станем невидимки. Тут-то и исчезнем. Да и помощь на подходе. Все говорят, что помощь где-то рядом.
Тень обхватывает Даниила резиновой рукой, а я тяну его за куртку. Вместе нам удается втащить его в драную колонну, которая уже движется к воротам. Один смотритель зоопарка считает проходящих мимо людей как попало; от удара ручкой хлыста по голове Тень спотыкается и чуть не падает. Мы прячем глаза от автобусов, выстроившихся голодными стервятниками, — на сей раз они альбиносы; только и ждут, чтоб наброситься на слабейшего, самого больного, старого, утолить свои жгучие аппетиты. И вот уж мы у берега озера, оно покрыто серой пеной пепла, словно деревья перед цветением, а по краям — пучки желтых ирисов и лютиков. И бледные призраки шагают с нами: папа, Эрика, Анналис, Лена, Ханна…
— Me hot zey in dr’erd, me vet zey iberlebn, me vet noch derlebn, — поют они. — К черту их, мы их переживем, мы выживем еще.
Тринадцать
Здоровенный сапог втолкнул Беньямина в сознание.
— Blau wie ein Veilchen[186], — произнес голос. — Вот так оно и бывает. Сначала нажрутся в хлам, потом дерутся — и вот пожалуйста.
— Похоже, этот — из крыс с Острова Мацы, — прорычал второй. — Где они только деньги находят, чтоб так упиваться.
— На выпивку деньги всегда найдутся. Ну, у этого-то все беды закончились. Будет теперь еще один постоялец на Zentralfriedhof[187]. Увози.
— Уверены, что он мертвый? — Голос помоложе. Беньямин почти не сомневался, что узнал его. Попытался заговорить, но рот ему будто набили тряпками. Глаза открыть он тоже не смог: что-то их склеило накрепко. Однако он опять и опять напрягал мышцы правой щеки — и сумел распечатать одно веко. Он лежал ничком на траве. Не газон. Все усеяно одуванчиками и изрезано вдоль и поперек пыльными колеями. Утро, подумал он. Крошечные капли росы свисали с каждой травинки и лепестка. А где-то неподалеку бежала вода, ее гладкую песнь прерывали всплески и бульканье, словно вокруг чего-то притопленного.
— Давайте-ка оттащим его подальше от берега, — предложил первый голос. — Готовы? Раз, два, три… взяли!
Вопя проклятья, взлетела пара спугнутых уток, рассекла крыльями водную гладь. Беньямин почувствовал, как чьи-то руки хватают его за плечи, но больше — ничего. Тело ему не принадлежало. Теперь он видел реку, совсем рядом. Две куропатки копали клювами ил в тростниках. Опаснее был крупный черный ворон, вышагивавший в нескольких ярдах поодаль. Raben[188] по его глаза пришел. Беньямин застонал.
— Я жив. — Не слова, а ржавое карканье.
— Что такое? — Самый юный голос сильно приблизился. Беньямин разглядел склонившееся над ним смутное темное пятно. Может, это сама Смерть. А вот и еще две фигуры в черном. Ведьмы… Наконец он осознал, что это полицейские.
— Н-не несите меня на кладбище.
— Говорил же я, что не мертвый!
Сапог пнул его вторично.
— Переверните его.
И опять Беньямин ничего не почувствовал — лишь руки, тянувшие его за плечи. Уголком зрячего глаза он увидел над собой небо — штормовое, серое, в черных полосах.
Кто-то коротко хохотнул, словно пролаял.
— Ты прав. Не мертвяк. Но и зрелище то еще.
— Я не мертвяк, — возразил Беньямин. Красота его волновала сейчас меньше всего. Что-то здесь было странное, но дотянуться до этой мысли он не смог. — Я живой.
— Видишь?
— Ладно, Штумпф. В таком случае организуете его доставку в Allgemeines Krankenhaus[189]. Выживет — хорошо и славно. А нет — вскроют, как только остынет. Студентам же надо на чем-то упражняться. Поможем им, внесем вклад в Leichenbucher[190].
Мысль оказаться пронумерованным трупом в университетской клинике ужаснула Беньямина.
— В АКХ не надо, — выдохнул он. — Я работаю у важного врача. Он за мной присмотрит. — Он вдруг вспомнил имя. Штумпф — тот малорослый рыжий полицейский, которого оставили на пороге их дома допрашивать Беньямина, когда Гудрун сбегала в полицию со своими дикими подозрениями о Лили. — Помните меня? Беньямин. Я работаю у герра доктора Йозефа Бройера, на Брандштадте. Скажите им, Штумпф. — Последовало краткое молчание. Беньямин чувствовал, как все они смотрят на него.
— Поди разбери, — сказал Штумпф.
— Собирать сплетни, — пробормотал Беньямин. — Как старая бабка.
Штумпф ухмыльнулся.
— А ты — та самая кухарка-переросток. — Хрустнула кожа: молодой полицейский выпрямился. — Да, теперь вспомнил, хотя и не признал бы его в таком виде. Он и впрямь слуга герра доктора Бройера. Отвезти блудного сына в отчий дом?
Ощущения потихоньку возвращались к Беньямину — начиная с шеи и, постепенно, вниз. Переживание не из приятных. Он почувствовал себя бескостным мясом — шницелем, энергично размягченным колотушкой. Заскорузлые руки усадили его. У самого Беньямина одна рука обвисла, но смотреть на нее не хотелось. Хотя бы пока. Губы распухли и болели. Во рту солоно. Боль. Он заподозрил, что мелкие твердые предметы у него под языком — его выбитые зубы. Беньямина выпрямили, и он уперся взглядом в ботинки Штумпфа. Хоть бы молодой служака не вспомнил о чудовищном действии состряпанной на скорую руку политуры Гудрун. Тогда он пылал яростью. К счастью, ведя Беньямина к коляске, Штумпф вроде забыл прошлые обиды.
— Плохо твое дело, кухарка. Как тебя угораздило?
— Их шестеро, — пробормотал Беньямин. Он попытался назвать клуб, но первый звук «т» оказался не по силам. Изо рта у него полилось что-то жидкое, но утереться мочи не было. — Маленькие девочки, — сказал он пылко, — узницы. Их крадут, как овец. Кролики. Старушка вяжет что-то такое длинное, будто носки для великана. — Ноги у него подогнулись, и он выпал в черноту. Почувствовал, как его поднимают. Хлопнула дверь, медленно застучали подковы по камню. — Это катафалк?
— Мы тебя домой везем. — Голос Штумпфа доносился откуда-то издалека. — Почти приехали. Сказал бы, кто это с тобой сотворил.
— Великан, — выдохнул Беньямин, и кошмарные образы вновь надвинулись на него. Он содрогнулся. — Повар — полумужчина, полуженщина. Который с белыми волосами держал меня перед картиной. Спящая Красавица. Они били меня расколотой нимфой.
Штумпф вздохнул:
— Ладно, брось.
— Все девушки вышли посмотреть.
— Кстати, — спросил Штумпф, — как там безумная девушка? Я слыхал, она прямо красотка.
Йозеф не спал почти всю ночь, то и дело бегая к конюшне — посмотреть, не вернулся ли Беньямин. Наконец он уснул прямо у себя за столом. Там-то Гудрун его и нашла. Лицо у нее было все в морщинах и серое; пытаясь выложить новости, она вцепилась в кресло, чтобы не упасть.
— Мальчишка… Беньямин…
— Что? — Йозеф вскочил на ноги.
Гудрун выдала длинный, низкий вой.
— Что я скажу его матери? Ах ты ж, херр доктор, нельзя ей его такого показывать.
— Мертв? — Йозефа словно ударило под дых железным кулаком. — Baruch dayan emet, — пробормотал он механически. — Благословен судия праведный. — А потом добавил: — Это я во всем виноват.
Экономка вытаращила глаза.
— Как докладывает полиция, этот молодой идиот напился и подрался. Как глупость мальства можно перекладывать на вашу голову?
— Нет, нет. — Йозеф тер виски. — Вы не понимаете. Я отправил Беньямина с дурацким заданием. Если б не я… — Он глянул на Гудрун: — Куда они увезли тело?
