Нодар Джин - Учитель (Евангелие от Иосифа)
На этой, второй, свадьбе жена зато сидела не только грустная — в ожидании разлуки с мужем, но уже и тяжёлая. Трехмесячной тяжестью…
Иосиф, отец Иисуса, был из царского рода. Ши Чжэ снова взглянул на меня уважительно.
Иосиф был горяч. И Мария понесла ещё до свадьбы. Девой.
Мао обрадовался:
— Знацит, его мама была нормальная зенсцина? И оцень дазе совокуплялась?
И победно заглянул в лицо француженке. Которую эта новость огорчила. Мишель, однако, нашлась:
— А папа — нормальный мужик! Не жалел спермы!
Я удивился: откуда ей известно, что Мао жалеет? И заглянул в глаза Лаврентию. Который смутился.
Смутился и Ёсик: причём, дескать, сперма?! Дело ведь не в том, что Иосиф её не жалел! А в том, что, не пожалев, попал в трудный оборот: Мария понесла девой, и плод, стало быть, не богоугоден.
Иосиф задумался: либо забыть про Марию и — вслед за богом — не признать плод, либо же не гнать её и признать плод в случае, если родится мальчик.
Отпрыск царя Давида! Возможный Избавитель.
На помощь к нему пришли ангелы. «Ангелами» в Кумране величались священники. Которые — надеясь на мальчика — предложили Иосифу признать плод уже сейчас. Ради чего — сыграть свадьбу. И не просто незамедлительную, а сразу вторую. Ту самую, на которой невеста уже тяжёлая.
А рассудили так ангелы по той же причине: не пропадать же зря семени «Святого Духа», каковым в том же Кумране величали всякого потомка Давида. Ибо с его возможным возвращением на престол ессеи мечтали развернуть время вспять. К своему былому величию.
Так Иосиф и поступил. Сыграл вторую свадьбу. И скоро — к ликованию ангелов — родился Иисус. Возможный Избавитель!
78. Гнев для насмешника, гнев и терновый венец!
— Надо же! — вздохнула Валечка и сменила перед Мао тарелку. Чистую. Потом поставила стакан перед Ши Чжэ. Пустой.
Хрущёв с тем же Булганиным танцевали аргентинское танго.
Остальные — за другим концом стола — наблюдали за ними и вяло хлопали в ладоши. Не в такт, но и не громко. Чтобы не мешать нам.
Царём в Иудее был тогда Ирод. «Некий». Ибо был не из семени «Святого Духа». Даже не чистый еврей. «С продолжением.» Хотя он и основал общину кумранских ессеев.
Мао прервал Ёсика: почему вместо сперма вы говорите семя?
Я рассердился: «Так надо!»
А Мишель добавила, что некоторые жалеют даже это слово.
Ироду и его болельщикам рождение Иисуса не понравилось. Фарисеи объявили его не царским наследником, а ублюдком. И называли позже Лжецом. Ибо со строгой точки зрения он и вправду приходился Иосифу внебрачным отпрыском.
Но выдавал себя за законного.
Если же судить нестрого, Иисус был в законе. Поскольку, дескать, был зачат в период такого обручения, которое увенчалось сразу второй свадьбой. Неразрывным браком. Не пробным.
Итак, уже с самого начала Христос оказался в тисках мучительного вопроса: царь он или не царь? И эти тиски определили всю его историю. Его трагедию.
Получается, нашу тоже, рассудил я вслух и взглянул на Лаврентия. С упрёком. Вот, мол, к чему приводит горячность.
Лаврентий защитился таким же взглядом: а кто оказался горяч? Как, мол, звали Иисусова папу?
Официально вопрос о законности Иисуса решался при его жизни по-разному даже в Кумране. В зависимости от того — кто был там первосвященником. При нестрогом Анании Иосифа называли «Давидом», то есть возможным царём, а Иисуса — «Соломоном», сыном царя. Наследником. И тоже будущим царём. Будущим «Давидом».
При строгом фарисее Каиафе, который сменил Ананию, Иисус стал «Лжецом», а «Соломоном» стал его брат Иаков, зачатый законно. После свадьбы родителей.
Вмешалась — громко — Матрёна: в этом вопросе, мол, и у нас строго; без загсовой бумаги ты не жена, а дети ублюдки.
— И правильно! — высунулся вдруг Ворошилов. — А зачем бояться загса? — и сразу же вернулся к засранцам.
Иисус впал в немилость. Тем более, что рассуждал вольно. Считался либералом. Западником. Отрешился от тех, кто призывал к восстанию против Рима. Тем не менее, сумел завести друзей, надеявшихся изменить курс Каиафы. Антиримский и националистический.
Эти друзья, правда, были среди ессеев в меньшинстве.
Ещё бы, хмыкнула Мишель, в большинстве оказываются как раз патриоты и идиоты.
Чиаурели подумал и окинул её строгим взглядом.
— Иисус меньсевик был?! — возмутился Ши Чжэ, а Мао снова отодвинул от него стакан. Уже пустой.
Политическим центром Иудеи был Иерусалим. Духовным — Кумран. Поэтому если бы ессеи, точнее, «Давид или Соломон», вернулись к власти, то будущее еврейского Царства, а значит, дескать, и мира, зависело теперь от того — Лжец Иисус или нет.
Если да, если в судьбоносный день «Соломоном» будет объявлен брат Иаков — всё в Царстве пойдёт иначе. Не по Иисусу. По-восточному: национализм и презрение к инородцам и иноверцам.
Тем временем в самом Кумране к власти поднимаются пока не Иисус с Иаковом, а «Сатана» и «Учитель Праведности».
«Сатаной» называли Главного Писца, фарисея по имени Иуда Искариот. За то, что он был лидером буйноголовых зелотов. Вдохновителем лютой ненависти к Риму.
А «Учителем Праведности» был Иоанн Креститель. Тоже националист, но из тех, кто разрушение Рима доверял небесам, а не отчаянным партизанам.
— А какая у него была долзность? — спросил Ши Чжэ.
В этот раз Ёсик удостоил его ответа. А может быть, и нет: собирался сообщить сам. Иоанн был по существу кумранским представителем иерусалимского первосвященника.
Кумранским Папой.
В отличие от Иуды Искариота, Иоанн, кстати, не признавал Иисуса законным отпрыском Давида. А сам был из клана, с возрождением которого ессеи связывали Спасение и обновление Царства. Из клана Цаддока. Это был страстный человек и великий оратор. Аскет и пророк. Которому внимали и народ, и царь Иудеи. И приход которого уподобили «восходу солнца».
Ёсик выдержал паузу и ухмыльнулся. Вспомнил то ли слова из кумранского свитка, то ли самого Иоанна. Закинул голову назад и, изменив голос, стал декламировать:
Я — Иоанн, я — змей для смутьянов и грубых,
Но исцелитель для тех, кто придёт сожалеть!
Я — Иоанн, я — благая догадка для глупых,
Но для предателей буду насмешка и плеть!
Я — благомудрый совет для искателей правды,
Смелость для робких, непостоянных сердец,
Ужас для тех, кто Святителю бросит: «Неправ ты»,
Гнев для насмешника, гнев и терновый венец!
Я — Иоанн, возмутитель порочного дома,
Ада исчадье для злой и ревнивой души!
Я жарче огня, страшнее великого грома
Для тех, кто надежду надеется в нас задушить!
Я — Иоанн, толкователь нездешних загадок
И испытатель пытливых и чистых умов,
Божий любимец и слава фамилии Цаддок!
И изрекатель бессмертных и праведных слов!
…Мао квакнул. Лицо его снова налилось счастливой краской и стало оранжевым.
По расцветшей на нём зелёной улыбке я понял, что он хотел бы считать эти слова своими. Я бы тоже захотел того, если бы писал такие стихи, как Мао. Даже Микоян смеялся, когда перевели одну из поэм, которые китаец прислал с ним мне из Пекина. Про Великий Марш:
Враг наступает, — мы отступаем,
Враг замирает, — мы замираем,
Враг утомлён, — мы ему докучаем,
Враг отступил, — мы его разрушаем!
Ши Чжэ подчеркнул, что председатель — поэт, и в этом качестве хотел бы получить экземпляр Завета. Я ответил, что этих строф там нету, но книгу он получит. В качестве председателя.
Валечка рванулась было за книгой к моей комнате, но я пресёк её взглядом.
Лаврентий налил в стакан гранатовый сок и протянул Ёсику. Тот забрал стакан и выпил залпом. Без «спасибо».
79. Брак — серьёзное основание для развода…
«Закатилось солнце» ровно через пять лет.
— Ровно через пять? — удивился я.
Лаврентий задумался над моим вопросом, а Ёсик ответил на него: да, ровно через пять лет, в течение которых кумранские иудеи «бессмертными и праведными» считали прежде всего те слова, которые изрекал «толкователь нездешних загадок».
Ещё через год после «заката солнца» Иоанну отсекли голову. В 31-м году новой эры.
— Христианской! — поправил Ёсика Лаврентий.
Тот не понял замечания, но кивнул и добавил, что казнили пророка за фальшивые предрекания. За пустословное пророчество. За смущение народной души. В частности, за то, что предсказанное им возрождение дома Давида к определенному дню не состоялось.
Оно не состоялось никогда, пояснил Ёсик, но царь Агриппа Ирод, которого, согласно Иоанну, должен был сменить на троне «Давид», прождал после «рокового дня» один год. На всякий случай. Из уважения к голове Иоанна. Но потом приказал её отсечь.
