Сири Хустведт - Что я любил
В следующую субботу, когда Марк пришел ко мне, я не заметил в его настроении кардинальных перемен, хотя он и был подавлен. Зато выкрашенные в зеленый цвет волосы я заметил сразу, но почел за лучшее промолчать. Я решил расспросить его про Джайлза.
— Как поживает твой приятель?
— Тедди? Хорошо.
— Ты, по-моему, говорил, что он художник?
— Да, и, между прочим, известный.
— Неужели?
— У нас все ребята его знают. А сейчас у него галерея и все такое.
— А в каком жанре он работает?
Марк прислонился к притолоке входной двери и зевнул:
— Он режет. Прикольно получается.
— А что он режет?
Марк ухмыльнулся:
— В двух словах не объяснишь.
— В прошлый раз ты сказал, что его колотило, потому что у него образ такой. Это как же прикажешь понимать?
— Ну, он, типа, прикалывается.
— А тот мальчик, он откуда?
— Кто? Я?
— Ну при чем тут ты? Разве ты мальчик? Ты вполне взрослый парень.
Марк расхохотался:
— Да его так зовут — Я.
— Что же это за имя такое? Восточное?
— Зачем? Имя как имя. Я, и все. Есть я, нет меня.
— Но это же местоимение. Родители дали ему местоимение вместо имени?
— Да нет, — пожал плечами Марк. — Он сам его себе придумал. И все его так зовут.
— Сколько же ему лет? Двенадцать?
— Девятнадцать.
— Девятнадцать? — недоверчиво переспросил я.
Мы помолчали.
— Джайлз с ним спит? — спросил я без обиняков.
Марк покрутил головой.
— Ну и вопросики у вас, дядя Лео. Нет, не спит. Они просто дружат. И вообще, если хотите знать, Тедди не голубой. Ему девчонки тоже нравятся. Он бисексуал.
Марк с минуту смотрел на меня, потом опять заговорил:
— Тедди классный. Его все обожают. Он родом из Виргинии, вырос в жуткой нищете, мать проститутка, про отца он вообще ничего не знает. В четырнадцать лет удрал из дома и начал колесить по Америке. Добрался до Нью — Йорка, работал помощником официанта в "Одеоне", а потом стал заниматься искусством, делать перформансы. Так что в свои двадцать четыре он уже многого достиг.
Я прекрасно помнил, что неделю назад Тедди Джайлзу было не двадцать четыре, а двадцать один, но снова промолчал. Марк вдруг заглянул мне в глаза:
— Я такого человека никогда не встречал. Знаете, дядя Лео, мы так с ним похожи, что поверить невозможно.
Две недели спустя Тедди Джайлз вновь всплыл в разговоре, на этот раз у Берни Уикса, во время очередной вечеринки по поводу открытия очередной выставки. Я уже сто лет никуда не выбирался вместе с Биллом и Вайолет, поэтому ждал этого события с нетерпением, но за ужином моими соседями по столу оказались молодая актриса Лола Мартини, как выяснилось, новая пассия Берни, и художница Джиллиан Даунз, виновница торжества. Ни с Биллом, ни с Вайолет мне не удалось даже словом перекинуться. Билл сидел по другую сторону от Джиллиан и был совершенно поглощен беседой с ней. Муж Джиллиан Даунз, Фред, о чем — то разговаривал с Берни. Пока речь не зашла о Джайлзе, я выслушивал рассказ Лолы о ее карьере на итальянском телевидении, где она вела какую-то игровую программу. Поскольку основной темой игры были фрукты, туалет ведущей представлял собой плодово-ягодный бикини.
— Ну, в смысле цветов: лимонный, персиковый, земляничный, — любезно пояснила Лола. — А вот здесь такие шляпы из фруктов. — И указала себе на головку.
— А-ля Кармен Миранда, — вставил я, чтобы поддержать разговор.
Лола в ответ только недоуменно похлопала ресницами.
— Конечно, программа была дурацкая, — продолжала она, — но я хоть итальянский выучила. Меня даже несколько раз приглашали сниматься в кино.
— Уже без клубнички? — спросил я.
Лола кокетливо улыбнулась и поддернула бюстье, которое перед этим в течение получаса плавно с нее сползало.
— Без.
Я спросил ее, откуда она знает Берни.
— На прошлой неделе познакомились, на выставке Тедди Джайлза. Господи, какая же это мерзость!
Лола скорчила гримаску, чтобы продемонстрировать свое отвращение, и повела обнаженными плечиками. Она была такая молоденькая, такая хорошенькая, и во время разговора ее серьги раскачивались где-то на уровне длинной шейки. Ткнув вилкой в сторону Берни, Лола громко произнесла:
— Помнишь выставку, на которой мы с тобой познакомились? Скажи, мерзость?
Берни повернулся к Лоле:
— Ну, что тут скажешь? Мерзость-то, оно, конечно, мерзость, но шуму этот парень наделал, будь здоров. Он ведь сначала выставлялся по клубам, там его приметил Ларри Финдер и перенес работы в галерею.
— А что за работы-то? — заинтересовался я.
— Тела, понимаете? Разрезанные тела. Мужские, женские и даже детские.
Лола нахмурила лобик и поджала губы, чтобы поярче выразить свое негодование.
— По всему полу кровь, кишки какие-то. Там были фотографии с его клубных выставок, как он стоит и поливает чем-то всех из спринцовки. Не знаю, может, это просто красная краска, но выглядит как кровь. Господи, я смотреть не могла на все это, такой у-у-ужас!
Джиллиан подняла брови и искоса посмотрела на Билла.
— Между прочим, кое-кто взял его под крылышко, — сказала она. — Ты в курсе?
Билл отрицательно покачал головой.
— Хассеборг, — объявила Джиллиан. — Он написал про него длиннющую статью.
Лицо Билла исказила страдальческая гримаса.
— И что же он там пишет? — спросил я.
— Что Джайлз в полный голос заявляет о триумфе насилия в американской культуре. Что это попытка деконструировать голливудские ужастики. Не помню, что-то в этом роде.
— Мы с Джиллиан ходили на его выставку, — вмешался Фред. — Мне показалось, что все это из пальца высосано. Дешевка. Рассчитано на то, что будет страшно, а на самом деле нет. Это же детские игры по сравнению с тем, до чего в свое время доходили другие. Помните эту дамочку, которая делала себе пластические операции, чтобы лицо становилось как с картины Пикассо, Мане или Модильяни? Черт, вечно забываю, как ее зовут. А Том Оттернесс, который в собаку стрелял?
— В щенка, — поправила его Вайолет.
— Он что, убил щеночка? При всех? — дрожащим голосом спросила Лола.
— И записал это на видео, — объяснил ей Фред. — На кассете видно, как щенок мечется туда-сюда по квартире, а потом — бац!
Фред выразительно вскинул палец.
— Но у него, по-моему, рак был.
— У щеночка? То есть он все равно должен был умереть? — спросила Лола.
Ей никто не ответил.
— А Крис Берден, который простреливал себе руку? — вставила свое слово Джиллиан.
— Плечо, — отозвался Берни. — Не руку, а плечо.
— Да ладно, — отмахнулась Джиллиан с улыбкой. — Рука, плечо, большая разница. Вот Шварцкоглер — это радикальное искусство, это я понимаю.
— А он что сделал? — спросила Лола.
— Да уж, этот сделал так сделал, — ответил я. — Разрезал себе пенис по всей длине и сфотографировал. Весьма жуткое и кровавое зрелище.
— А разве только он? — наморщила лоб Вайолет. — Помнится, был кто-то еще.
— Боб Фланаган, — подсказал ей Берни. — Но этот вообще гвоздями. Гвозди туда вбивал.
Лола сидела с открытым ртом.
— Слушайте, — ошеломленно произнесла она, — но это же бред! Форменный бред сумасшедшего. Какое же это искусство? Просто бред, и все.
Я повернул голову и посмотрел на ее лицо, на выщипанные в ниточку брови, на маленький носик и блестящие губки.
— Если бы вас, Лола, взяли и выставили в галерее, вы стали бы произведением искусства, причем куда более замечательным, чем многое из того, что мне доводилось видеть. Время традиционных представлений прошло.
Лола повела плечиком.
— Значит, достаточно назвать что-либо искусством, и это тут же станет искусством, да? Что угодно, даже я?
— Именно, причем очень прогрессивным и нонконформистским.
Вайолет наклонилась вперед и подперла голову рукой.
— Ходила я на эту выставку, — сказала она. — Лола права. Если относиться к этому серьезно, это чудовищно. Но в то же время в этом есть доля шутки. Плоской такой шутки.
Она помолчала.
— Не знаю даже, чего тут больше — неприкрытого цинизма или садистского наслаждения, с которым он строгает эти свои тела.
Разговор перетек с Джайлза на других художников. Билл по-прежнему беседовал о чем-то с Джиллиан. Он не принял участия и в оживленной полемике по поводу того, где в Нью-Йорке самый вкусный хлеб, и в невесть как потом возникшем обсуждении обуви и обувных магазинов, в ходе которого Лола задрала длинную ногу, чтобы продемонстрировать босоножку на шпильке от како — го-то дизайнера с очень занятной фамилией, мгновенно вылетевшей у меня из головы. Всю дорогу домой Билл молчал. Вайолет шла между нами, держа нас с Биллом под руки.
— Как жаль, что Эрика так далеко, — сказала она.
Я медлил с ответом.