Стеф Пенни - Нежность волков
Что-то в выражении его лица немного ее смущает. Будь он молодым человеком, она заподозрила бы, что он ухаживает. Возможно, так и есть. Будет весьма символично, если единственный мужчина, проявивший к ней интерес, окажется старше ее отца.
Стеррок просит принести кофе и говорит:
— Вам не покажется излишней вольностью, если я приглашу вас к себе в комнату? Просто мне очень хочется кое-что вам продемонстрировать.
— Нет, не покажется.
И как ни странно, ей действительно не кажется, вопреки всем подозрениям.
Комната у него затхлая, но чистая. Он убирает со стоящего у окна стола кипу бумаг и придвигает два стула. Мария садится, польщенная оказываемым вниманием. В молодости он был весьма привлекательным мужчиной, да и сейчас еще очень ничего, с этой седой, густой шевелюрой и ясными голубыми глазами. Она улыбается собственной глупости.
Из окна видна часть улицы перед лавкой: отличное место для наблюдения за людьми. Каждый в Колфилде рано или поздно заглянет в лавку. Вдалеке частично виден даже ее собственный дом, а за ним угадываются серые воды под низкими тучами.
— Без особой роскоши, но вполне сносно.
— Вы здесь работаете?
— Можно и так сказать. — Он садится и подталкивает к ней листок бумаги. — Что вы думаете об этом?
Мария берет неровно вырванный из блокнота листок. На нем какие-то карандашные пометки, и сначала она не может сообразить, что они значат. Она разглядывает маленькие угловатые значки — по большей части разнообразные линии: диагонали, параллели и тому подобное. Вокруг этих значков несколько схематических фигурок, но никакой системы не видно. Она пристально изучает листок.
— Боюсь вас разочаровать, но я тут ничего не понимаю. Это полное изображение?
— Да, насколько мне известно. Это скопировано с целой вещи, но, разумеется, могут существовать и другие.
— С чего именно? Это не вавилонский, хотя чем-то напоминает клинопись.
— Я тоже сначала об этом подумал. Но это не вавилонский, не иероглифы, не линейное греческое письмо. И не санскрит, не еврейский, не арамейский, не арабский.
Мария улыбается: он предложил ей головоломку, а она любит головоломки.
— Ладно, это и не китайский или японский. Не знаю, не могу распознать — эти фигурки… Может, какой-то африканский язык?
Он качает головой:
— Меня бы ошеломило, сумей вы понять. Ведь я носил эти письмена в музеи и университеты, показывал многим знатокам языков, и никто понятия не имел, что это такое.
— А почему вы думаете, будто это нечто большее, нежели… просто абстрактный узор? Я хочу сказать, что фигурки выглядят как-то по-детски.
— Боюсь, это скорее из-за моего недостатка мастерства при копировании. Оригинал смотрится попрезентабельней. Это только часть, как вы и говорили. Но я действительно полагаю, что это не просто насечки.
— Насечки?
— Оригинал вырезан на кости и раскрашен чем-то черным, возможно сажей. Там все сделано очень тщательно. Эти фигурки идут цепочкой по краю таблички. Мне кажется, значками описано некое событие, а фигурки его иллюстрируют.
— В самом деле? Вы пришли к такому заключению? А где оригинал?
— Хотел бы я знать. Владелец обещал мне его, но… — Стеррок пожимает плечами.
Мария пристально смотрит на него.
— Владельцем был… Жаме?
— Молодец, сообразили.
Она чувствует, что краснеет от удовольствия.
— Значит, табличка должна быть среди его имущества, разве не так?
— Она пропала.
— Пропала? Вы хотите сказать, украдена?
— Трудно сказать. Либо украдена, либо он продал ее, либо отдал кому-то еще. Но я думаю, второе и третье маловероятно: он обещал сохранить ее для меня.
— Так… вы ждете, не вернет ли ее мистер Муди?
— Возможно, надежда тщетная, но все именно так.
Мария снова опускает взгляд на листок.
— Знаете, это мне кое-что напоминает… точнее, эти фигурки. Я просто уверена, только вспомнить не могу.
— Я буду очень признателен, если вы попытаетесь вспомнить.
— Пожалуйста, мистер Стеррок, положите конец моим мучениям. Что это?
— Увы, не могу. Я не знаю.
— Но у вас есть какие-то соображения?
— Да. Возможно, это покажется странным, но… мне кажется… ладно, я надеюсь, вот самое подходящее слово. Я надеюсь, что это индейский язык.
— Вы имеете в виду… американских индейцев? Но ни у одного из индейских языков нет письменности — это всякий знает.
— Возможно, когда-то была.
Мария переваривает сказанное. Он кажется вполне серьезным.
— Насколько стар оригинал?
— Ну… надо иметь его, чтобы определить это.
— Вы знаете, откуда он взялся?
— Нет, и выяснить это теперь будет очень нелегко.
— Так… — Она осторожно подбирает слова, не желая его обидеть. — Конечно, вы допускаете, что это может оказаться подделкой.
— Допускаю. Но подделки обычно мастерят, когда за них можно что-то выручить. Там, где существует рынок для подобных артефактов. А зачем кому-то прилагать немалые усилия, чтобы создать нечто, не имеющее никакой ценности?
— Но ведь вы здесь, в Колфилде, именно за этим, не так ли? Следовательно, вы в это поверили.
— Я не богач. — Он усмехается, над собой. — И все же остается вероятность — пусть незначительная, — что это подлинник.
Мария снова улыбается, не зная, что и думать. Природный скептицизм служит ей барьером, предохраняющим от насмешек, и ей не привыкать к роли адвоката дьявола. Но она боится, что Стеррок идет по ложному следу.
— Те фигурки… они напомнили мне индейские рисунки. Календари и тому подобное, сами знаете.
— Но вы не уверены.
— Я не знаю. Возможно, если увидеть оригинал…
— Конечно, это просто необходимо. Вы правы, я здесь именно за этим. Я увлекаюсь индейской жизнью и историей. Когда-то писал об этом статьи. Чем даже прославился, немножко. И я уверен… — Он помолчал, глядя в окно. — Я уверен: если выяснится, что индейцы обладали письменной культурой, изменится и наше к ним отношение.
— Может быть, вы и правы.
— У меня был друг, индеец, который часто говорил о такой возможности. Видите, нельзя сказать, будто это нечто вовсе неслыханное.
Если Стеррок и разочарован ее откликом, он этого не показывает. Чувствуя, что не проявила достаточного участия, она тянется к листку.
— Можно скопировать? Если вы позволите, я бы взяла с собой листок и… кое-что попробовала.
— Что именно?
— Любая запись — это шифр, верно? А любой шифр можно взломать.
Она пожимает плечами, показывая, что не обладает опытом в этом деле. Стеррок улыбается и подталкивает к ней листок.
— Конечно, я буду очень рад. Я и сам пробовал, но об успехе говорить не приходится.
Мария очень сомневается, что ей улыбнется удача, но это хотя бы отвлечет ее от окружающих со всех сторон забот и разочарований.
~~~
Он среднего возраста и роста, с пронзительными голубыми глазами на обветренном лице и коротко стриженными светлыми волосами, наполовину уже поседевшими. Если не считать глаз, внешность ничем не примечательная, но в целом он оставляет впечатление человека скромного, привлекательного, надежного. Могу представить его себе деревенским адвокатом или врачом, каким-нибудь государственным служащим, направившим свой интеллект в русло общественного блага, — разве что мешают глаза, пронизывающие, проницательные, ясные, но мечтательные. Глаза пророка. Я удивлена, даже очарована. Я почему-то ожидала увидеть чудовище.
— Миссис Росс. Приятно с вами познакомиться. — Стюарт с легким поклоном пожимает мне руку.
Я киваю.
— А вы, должно быть, Муди. Рад знакомству. Фрэнк говорит, что вы служите близ Джорджиан-Бей. Прекрасное место.
— Да, так и есть, — говорит Муди и пожимает протянутую руку. — Я тоже очень рад с вами познакомиться, сэр. Я много слышал о вас.
— Ну что ж… — Стюарт качает головой и несколько смущенно улыбается. — Мистер Паркер. Полагаю, вас следует поблагодарить за то, что сопровождали этих людей в столь трудном путешествии.
После едва заметного колебания Паркер жмет протянутую руку. На лице Стюарта я не замечаю ни малейших признаков узнавания.
— Мистер Стюарт. Рад снова встретиться с вами.
— Снова? — Стюарт смотрит с виноватым недоумением. — Прошу прощения, я не припоминаю…
— Уильям Паркер. Прозрачное озеро. Пятнадцать лет назад.
— Прозрачное озеро? Вы должны простить меня, память уж не та, что раньше.
Он расплывается в любезной улыбке. Паркер не улыбается.
— Возможно, вам поможет вспомнить, если вы закатаете левый рукав.
На мгновение лицо Стюарта меняется, так что на нем ничего невозможно прочитать. Потом он заливается смехом и хлопает Паркера по плечу:
— Боже мой! Как я мог забыть! Уильям! Ну конечно. Да-да, столько лет прошло. — Затем лицо его опять становится серьезным. — Прошу прощения, что не смог встретиться с вами сразу по возвращении. Произошло трагическое несчастье; уверен, вы уже слышали.
