Назови меня по имени - Аникина Ольга

Реальность восстанавливалась в Машиной голове постепенно, кусочек за кусочком. Заново прокручивался весь вчерашний день: Алёшин провал, сорванный праздник. Отповедь, которую Маша получила от директрисы, – запредельная по содержанию абсурда. Начальница распорядилась снять с Маши часть надбавок к февральской зарплате с формулировкой: «За халатное отношение».

Кроме прочего, Маше вчера удалось поговорить с Алёшей по телефону.

– Всё складывалось подозрительно гладко, – сказал ученик, и голос его показался Маше на удивление спокойным. – Видимо, нужно всегда ждать краха. Это хороший способ подготовиться к неудаче… Но я-то знаю точно, что неудачи не было.

Маше очень хотелось поддержать ученика и утешить.

– Художник очень часто остаётся непонятым, – сказала она. – Не ты первый. Помнишь, у Булгакова…

– Марья Александровна, – перебил её Алёша, – спасибо. Но можно я как-нибудь сам справлюсь? Без Булгакова.

Ночью на тёмной кухне Маше уже не перед кем было держать лицо. Пустота безразлична ко лжи, даже если это ложь во благо. Может быть, только за счёт попыток выглядеть счастливыми и выживают жители большого города, подумала Маша. Конкуренция заставляет людей уверовать в себя. Только где взять эту веру в темноте и одиночестве?

Луна светила, наверное, так же мучительно, как в том самом романе, сравнение с которым Маша пыталась навязать ученику.

Она вернулась в комнату, включила компьютер и принялась писать письмо Марку. Это был ещё один способ, всегда спасавший её от долгой печали.

Следующий рабочий день начался тревожно. Утром, между десятью и одиннадцатью, когда Маша ещё вела урок у восьмиклассников, ей позвонил покупатель-антиквар и неожиданно расторг сделку, обговоренную вчера до самых мелочей. «Газель» была уже в пути, она ехала по трассе М 10 в сторону Москвы, но человек на том конце провода не хотел ничего слушать. Он отказывался принимать мебель и настойчиво твердил одно и то же: «Это решено, это не обсуждается».

На перемене Маша ещё раз перезвонила владельцу салона.

– В чём причина, вы можете мне объяснить? Вы же так спешили с покупкой… – Но антиквар сбросил звонок и оставил Машу без объяснений.

Она чертыхнулась. Деньги, заплаченные за перевозку, можно было считать выброшенными на ветер. Пришлось долго подыскивать слова, чтоб сообщить сестре о неудачной попытке, хотя, сказать по правде, когда стало известно, что мебель возвращается обратно в Репино, Маше сделалось спокойнее на душе. Может быть, это прадедушка всё подстроил, подумала она – и чуть было не засмеялась над собственной мнительностью.

В тот же день она шла по холлу второго этажа и обратила внимание на группу старшеклассников. Ученики снова о чём-то спорили.

– Я докажу это, понял? – смеялся Красневский. – Найду твою гейскую тусовку, и тебя вообще из школы исключат. Как лицо нетрадиционной ориентации.

– Бог в помощь, – Алёша махнул рукой. – Ищи, если заняться нечем.

– Алёша, Данила! – Маша подбежала и встала между учениками. – Что происходит?

– Ничего! – Козырев вынырнул из-за чужой спины, как чёрт из табакерки. – Вы куда-то спешили, Марь-Санна?

Маша пристально вглядывалась в лица детей. Алёша хмурился. Данила сдержанно улыбался. Наконец прозвенел звонок, и ученики разошлись в разные стороны: кто-то зашагал к лестнице, кто-то метнулся в другой конец коридора, где находились туалеты.

– Что Даниле от тебя нужно? – спросила Маша вечером, когда приехала к Алёше домой.

Ученик поморщился.

– Этот ваш Красневский – придурок, – сказал он. – Просто озабоченный придурок.

Алёша не желал говорить ни о конфликте с учениками, ни о своём неудачном дебюте на Пушкинском празднике. Он ничего не объяснял и, кажется, злился, но злости своей показывать не хотел.

– Переживает, – шёпотом сказала Светлана Павловна, стоя в дверях Алёшиной комнаты.

Она улучила момент, когда сын вышел на кухню, и принесла Маше чай.

– Вчера после праздника он даже уснуть не смог! – Мать была не на шутку обеспокоена. – Может, отпустите его пораньше?

Каждый раз, когда Светлана Павловна, жалея сына, просила Машу сократить время занятия, она делала перерасчёт оплаты урока и выдавала на руки сумму меньшую, чем обычно. Маша никогда не торговалась – брала, что дают.

Сегодня свободные тридцать минут были ей весьма кстати. Марк ответил Маше на ночное письмо и обещал встретить её возле станции «Багратионовская».

– Я провожу вас, – сказал Алёша, когда учительница уже стояла в прихожей. – Поеду сегодня в мастерскую.

Он вынес в коридор школьный рюкзак. Забежал в ванную, вернулся оттуда с зубной щёткой и полотенцем. Аккуратно завернул вещи в пакет и затолкал его в сумку, поверх учебников.

– Куда так поздно? – заволновалась мать. – Мария Александровна, скажите ему… Он же ночь не спал!

– Мам, мне уже почти девятнадцать, а ты всё со мной как с маленьким!

– А ну повесь куртку на место! – Лицо Светланы Павловны покрылось красноватым пятнами. – Никуда ты не поедешь!

Алёша быстро сдёрнул с вешалки шарф.

– Вернусь завтра после уроков, – пообещал он. – Доберусь до дяди Коли, позвоню. Переночую в мастерской.

И, подхватив рюкзак, вышел на лестничную площадку.

– Что мне с ним делать! – плачущим голосом воскликнула Светлана Павловна, ища у Маши поддержки. И тут же бросилась к двери: – Алёша, лекарства!..

– Взял! – раздалось из подъезда.

Во дворе светили фонари, вдоль поребриков возвышались сугробы, аккуратно выровненные по краю. Какой-то ребёнок играл на детской площадке, где из сырого снега торчали только горка да перекладины.

– Тебе не кажется, что Данила просто ревнует к тебе Катю? – спросила Маша. – Вы же с ней дружите?

– Ни с кем я не дружу. – Алёша усмехнулся. – Катя – девушка Данилы, это все знают. А насчёт ревности… Вы правы. Он ревнует всех и ко всем. Красневскому нужно, чтоб земля и небо смотрели только на него.

Они шли по улице, навстречу им от метро двигались люди.

– А тебе? – спросила Маша. – Тебе не нужно, чтобы мир смотрел только на тебя?

На светофоре загорелся красный свет, и Алёша остановился.

– Художник всегда ждёт признания. Иначе он долго не протянет, – ответил ученик. – Но я с этим делом не тороплюсь. Чтобы не облажаться. В этом моё главное отличие от Красневского.

Потом Алёша вздохнул и добавил:

– А ещё он выше меня и здоровее раз в сто.

Маша уже не слышала слов ученика. На той стороне перехода, недалеко от павильона метро «Багратионовская» маячила высокая фигура Марка.

Фигура в широком тёмном пальто; вокруг шеи в несколько оборотов накручен бордовый шарф, Машин подарок на прошлый Новый год.

– Я тебя сейчас кое с кем познакомлю, – сказала Маша ученику и пошла по переходу впереди Алёши.

Они с Марком шагнули навстречу друг другу.

– Ты что, ел шоколад? – Маша улыбнулась.

– Прости. – Марк вынул из кармана кусок шоколадной плитки, завёрнутый в надорванную фольгу. – Купил тебе, а сам не заметил, как съел половину. Это всё от нервов.

Маша обернулась к ученику. Тот стоял как вкопанный и часто моргал.

– Марк, знакомься. Молодой художник Алексей Девятов. Будущая знаменитость.

Алёша кивнул, шагнул навстречу и снял перчатку.

– Марк Александрович Лакиди. Журналист, переводчик и странствующий рыцарь.

Марк представился как обычно; голос его звучал мягко и вкрадчиво.

Две или три секунды Алёша, как завороженный, смотрел на большую протянутую к нему ладонь, словно не знал, что ему с ней теперь делать: может, надо хорошенько разглядеть её и запомнить, как на линии сгиба падает свет фонаря?

Рукопожатие получилось холодным, напряжённым. Потом ученик скомканно попрощался и растворился в толпе.

Маша с Марком ехали до «Бабушкинской», где во дворах возле метро их ждала припаркованная «Тойота Рав 4».

Глава 9

Чтобы у Марка внезапно не поднялось давление после долгого стояния в пробке на Ярославском шоссе, требовалось хотя бы полчаса тишины.