Сергей Говорухин - Прозрачные леса под Люксембургом (сборник)
– А не карябнуть ли нам по этому поводу? – и, приоткрыв сумку, показал горлышко бутылки. – Медицинский, между прочим…
– А где? – оживились слесари.
Леха огляделся – кругом был мрамор редакции.
– Здесь, – он кивнул на лифт.
– Логично, – согласился один, выуживая из кармана спецовки табличку «Лифт не работает».
– А стакан? – спросил Леха.
– Найдется, – отозвался второй. Он достал пластмассовый походный стаканчик и половинку луковицы. – Мы как раз приняли, пока с тобой канителились.
Повесив на лифт табличку, они зашли внутрь и закрыли двери. Сковырнув пробку, первый слесарь нацедил в стаканчик и протянул Лехе.
– С освобождением.
На дне оставалось немного.
Сидели на полу, курили, по возможности вытянув ноги. Первый слесарь нажал на кнопку, и лифт поднялся еще на этаж.
– Шестой, – сказал он. – Последний.
Леха разлил остатки.
– За шестой этаж, – произнес он.
– Здание невысокое, жаль, – недовольно протянул второй слесарь.
– Жаль, – согласились с ним остальные.
Допили остатки. Леха отставил бутылку в сторону, но второй слесарь прибрал ее, положив в бездонный карман спецовки.
– Двадцать копеек, – заявил он, – не баран чихнул.
– Сколько вы тут получаете? – спросил Леха.
– А! – первый слесарь махнул рукой. – Слезы.
– Поехали со мной на Север, – предложил Леха, – что вы здесь киснете. Зарплата – по штуке чистыми. Баня, бильярд, столовая – ешь не хочу…
– На Севере лифтов нет, – сказал первый.
– А в шахте?
– В шахте есть, – не стал спорить первый.
– Я не поеду, – отказался второй.
– Почему?
– У меня попугай.
– Поедешь с попугаем.
– Он замерзнет.
– Замерзнет? – спросил первый Леху.
Леха кивнул утвердительно.
– Ну, отдай кому-нибудь…
– Не-е… Он у меня один. И я у него один.
– Тогда споем, – предложил первый. – Я начну – вы подпевайте. Я когда-то пел в хоре мальчиков…
– Мальчик! – заржал второй.
– «Выхожу один я на дорогу, – затянул первый – голос у него и в самом деле был, – сквозь туман кремнистый путь лежит…»
– Блестит…
– Ну, блестит… «Ночь тиха…»
– «Пустыня внемлет богу…» – подхватил второй.
– «И звезда с звездою говорит…» – присоединился Леха.
Пели пьяно, навзрыд – все трое.
Леха валялся на кровати в куртке, кепке, брюках, одном ботинке. Тома, укутавшись в платок, ходила по комнате, не решаясь разбудить его.
– Леш, Алеша… – наконец, позвала она.
– У-у, – промычал Леха.
– Проснись, милый, а…
– Отвяжись, Том…
– Звонил Митя…
– Какой еще Митя?
– Женин муж. Ты оставлял телефон.
– Ну?
– Женя отравилась.
Леха приподнялся, сел на кровати, стянул с головы кепку, запустил в угол.
– Ты что, Том?
Она смотрела на него печально.
– Она жива, слава Богу. Не надо бы тебе пить, Леш…
– Ну что ты, Жень?..
В больничном халате не по размеру, сдавшая, неприбранная, с темными провалами под глазами Женька была похожа на подстреленного галчонка.
– Что, Леш? Устроила спектакль? Знала, что все обойдется? Знала… Участия захотелось, нежности… Я теперь свободна. Перейду на бублики, заберу сына.
– Я вам буду стипендию высылать.
– Милый ты мой Комарик… Когда ты рядом – мне спокойно. В тебе есть надежность… Я некрасивая?
– Красивая, – он поцеловал ее волосы. – Хочешь, я тебе с Севера мужика привезу дремучего, непорочного?
– Нет, – сказала Женька серьезно, – я теперь работать буду. Сяду за стол и буду работать, работать… Я же способная?
– Ты умница.
– Умница…
Она шла по больничному вестибюлю к дверям, замазанным пожелтевшей краской. Обернулась – худая, угловатая.
– Я красивая, я умница, у меня все впереди, правда?
– Правда, – Леха неуверенно пожал плечами.
– У нас все впереди, да?
– Да.
– Сейчас меня поглотят эти двери, и теперь мы встретимся, когда что-нибудь будет позади. Ведь будет же?
– Будет, – как завороженный ответил Леха.
– Прощай, Комарик.
– Прощай, Женька.
Вновь пробивались в вечернем небе габаритные огни самолета. Под крылом темнело и волновалось ночное море. Леха смотрел в иллюминатор.
…Жизнь действительно дается один раз. Какие уж тут шутки. Говорят, после смерти мы повисаем каплями в бесконечных глубинах мироздания и тяготимся своими грехами. Высшая субстанция природы, человек – обречен на вечные муки и одиночество. Смерть не приносит нам ни покоя, ни отдохновения. Жизнь – тем более. Самое страшное, что рядом с тобой висят миллионы таких же капель, и ты не знаешь, кто они. Может, рядом твоя мать, единственная женщина… Мама, мама… Помнишь, как я читал тебе, помнишь?..
«Но вот приходит день и час, когда твоя мать надевает очки. Это очень трудно, потому что отныне тебе все придется решать самому.
Еще вчера она раскатывала тесто на кухне, ты вошел и залюбовался ее нежными и сильными руками, ее прямой спиной, собранными в пучок волосами, в которых до сих пор не замечал седины.
Но вот она надевает очки, обыкновенные, как у всех, и читает на веранде под бронзовым абажуром, перевязанная крест-накрест теплым платком. Все так и было не раз, но сегодня тебя охватывает особое волнение, хочется плакать, ты часто куришь, выходишь, неслышно прикрывая дверь, возвращаешься и смотришь на мать – сзади, сбоку, украдкой, будто невзначай.
За окнами темно, идет дождь, слышно, как ветер перебирает листья в саду и падают на землю тяжелые яблоки.
А в тебе что-то случилось, ты хочешь подойти к матери, обнять ее, сказать: “Не волнуйся, мама, я здесь, твой сын, я не оставлю тебя”.
Но вместо этого выходишь в сад и, подставив лицо дождю, сглатывая тяжелые, непривычно солоноватые капли, как никогда отчетливо понимаешь, что наконец стал взрослым».
Я читал вслух, чтобы лишний раз не видеть, как ты надеваешь очки и терпеливо разбираешь мой адский почерк. Ты ничего не сказала тогда, улыбнулась мягко и печально, как могла улыбаться только ты, и вышла в сад. Через год тебя не стало. Милая моя, единственная, где ты сейчас?
– Ты, Комаров, конечно, считал себя умнее всех?
Капитан – начальник паспортного стола с «противотанковой рожей», как про себя окрестил его Леха, – перебирая документы, философски-издевательски поглядывал на Леху.
– А в чем дело? – занервничал Леха.
– Справочка пришла с твоего прежнего места жительства, – капитан наконец нашел справку, – о том, что ты, Комаров Алексей Юрьевич, был осужден по статье 206, части 2 УК РСФСР таким-то судом, на столько-то и так далее…
– Там еще пометка должна быть, товарищ капитан, что тогда-то, таким-то судом судимость снята и так далее, – принимая тон, сказал Леха.
