Нина Федорова - Семья
— Куда мне деться? — кричала она, но слова были понятны ей одной. — Куда идти? Что делать?
Привлеченная звуком рыданий мадам Климова ринулась в ее комнату. Она была большая любительница сцен, обмороков, истерик — и у себя, и у других. Женщина плачет. По мнению Климовой, единственной причиной женских слез — прямо ли, косвенно ли — мог быть только мужчина. Мигом она смекнула, в чем было дело, и начала утешать Иру:
— Ангел мой, душка, что делать! Мужчины терпеть не могут жениться. Слезами у них не выплачешь.
Говоря это, она уже держала Ирину за плечи и поила водой.
— Забудьте, успокойтесь — и поболтаем. Знаю жизнь, могу дать совет.
Она благоволила Ирине, видя ее в слезах, и все же не могла удержаться от критики: «Нет, она — не аристократка. Те не так плачут: две-три слезинки, и на платочек. А эта ревет, как деревенская девка на похоронах».
— Не плачьте, душка, — продолжала она вслух. — Чего добьетесь этим? Выпадут ресницы — и только. Да и глаза от слез выцветают. А для женщины красота — единственный козырь. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Ну и пусть ваш солдат уходит! Другой солдат оценит вас лучше. Ах, дорогая, в любви опыт — все. Первая любовь поэтому всегда несчастна.
Она уложила Ирину на диван, укрыла чем-то, сняла ей туфли. Затем села около и продолжала:
— Есть хороший выход: уезжайте в Шанхай. Соберем на билет. Можно устроить лотерею. Этот город мал для настоящей карьеры. Но Шанхай! Нет лучшего города для интересной жизни. Чопорности никакой. Все спешат. Никто ничего ни о ком не знает. Скажете, что вы — графиня, не поверят; скажете, что рабыня, тоже не поверят. В обоих случаях примут одинаково. Хотите замуж? Нигде не женятся так наспех, без оглядки, как в Шанхае. Истекает отпуск, думать некогда, да и нечего: все равно никогда не узнаете, с кем вступили в брак. А мужчин! Военные, путешественники, журналисты. Все — на жалованье и никто ничего не делает. Ведь какое расписание дня: по ночам кутят, утром спят, после полудня — жарко, невозможно работать, в полдень — отдых, вечером — все уже закрыто. Ах, Шанхай! Знаете что, давайте и я с вами поеду! Две головы — лучше. А на худой конец, в Шанхае твердая такса: европеец платит своей душке от шестидесяти до ста долларов в месяц. Но не берите француза: подозрителен, ревнив, и все норовит не заплатить.
Ирина между тем думала: «Прогнать ее? Ударить?» — но она лежала без сил после своих рыданий.
— 'С другой стороны, -упивалась мадам Климова темой, — штатский француз хотя и хуже, чем военный, но иногда женится. Да, даже и на китаянке. Так уж вам-то можно надеяться.
Ирина бессильно думала: «Бросить бы ее на пол и топтать ногами!»
— Англичанин же сух непомерно. Обязательно заплатит, но других нежностей от него не жди. Просто не разговаривает. Американец и щедр, и весел, и любит приключения, но у них там в Штатах везде разные законы: то жениться совсем нельзя, то жениться можно, но ввезти жену в штат нельзя. Учтите хотя бы ваш собственный опыт.
От се голоса Ирина впадала как бы в забытье. Она слушала, уже не возмущаясь.
— С немцами прямо-таки что-то случилось. Были они веселые ребята. Теперь никак не хотят русскую в подруги, подозревают, что еврейка. Что касается японцев — никогда! У них нет понимания, да и иена их — смотрите — стоит низко. Вы скажете, я забыла итальянцев. Не забыла. Красавцы и поют, но ждите от них не денег в сумочку, а скорее кинжал в бок. Китайцы? Если и встретите баснословно богатого, и окончил он и Оксфорд и Харвард — бегите от него в сторону. Он сам еще ничего, европеец лет до сорока, а там опять китаец — и уж навеки. Но до этого вам не дожить! Только отпразднуете свадьбу и поселитесь в городском доме, как, по обычаю, надо навестить почтенных родителей в далекой деревне и еще поклониться могилам предков. Многие уехали, ни одна не вернулась. Климат, говорят. Умерла. А на деле? Отравлена почтенными родителями.
Мадам Климова задрожала от ужаса перед нарисованной картиной.
. — Нет, дорогая, — продолжала она, отдохнув, — мой совет: держитесь поближе к англичанам. Ну и пусть не разговаривает! Поговорить можно с кем-нибудь другим. Следите, как стоит их паунд? Даже американский доллар мельче. Вы видели золотой паунд? Я не видела, а очень хотела б увидеть. Говорят, есть в музее. Схожу. А как англичан уважают! Идите с английским солдатом — и в ресторане, и в кафе, и в кабаре вас встречают как герцогиню.
Ирина думала: «Напрасно я сердилась. Она советует мне то, что, по ее мнению, всего лучше. По-своему она делает то же, что и мисс Пинк: старается о моем спасении».
— Вас удивляет, я еще не упомянула русских мужчин. Кто вас возьмет и кому вы нужны? И кто этот русский мужчина, что имеет средства содержать жену? Начнете со стихов, подекламируете немного, споете, — а там он начнет пить, а вы — плакать. Станет даже бить вас — и оба вы будете без службы. Нет, мимо, мимо! Последнее слово: англосаксонская раса. И чем она молчаливей, тем лучше. От тишины у вас появится чувство собственного достоинства'
«Боже мой! — уже жалела ее Ирина, — неужто все это ее собственное наблюдение? Вот была жизнь! Бедняжка!»
И вдруг опять заплакала. Мадам Климова приняла это за радостные слезы в отношении англосаксов.
— Ну, вот и успокоилась, умница! — сказала она с чувством удовлетворения после хорошо исполненного долга.
9
Паспорта, которые выдаются всем свободно в благополучных и культурных странах, сделались одной из главных бед в жизни русских эмигрантов. В Китае паспорта выдавались на основании прежних русских документов, и их надо было возобновлять ежегодно. Когда японцы взяли Тянцзин, то эта государственная функция была передана ими в Бюро русских эмигрантов, чья деятельность теперь проходила под строгим контролем приставленных к нему японских чиновников. Паспортное дело приняло фантастические формы. Паспорт могли дать, но могли в нем и отказать. Плата за паспорт взималась тоже фантастическая. Принималось в соображение имущество заявителя, но цена иногда спрашивалась большая, чем все это имущество. Моральным критерием для выдачи паспорта русскому сделалась его лояльность японскому трону.
В течение первых шести месяцев этого порядка десятки беспаспортных русских эмигрантов топтались на улицах концессий, французской и британской, где паспорта не спрашивались с резидентов. Если кто из них выходил за черту концессий, то немедленно арестовывался японской полицией.
Что такое человек без паспорта? Он не может ни жить в стране, ни покинуть ее. Для него уготованы всего два места: или могила, или японская тюрьма, что тоже почти могила.
Пете, после инцидента с японским офицером, было отказано в паспорте. Не имея никаких других документов, он сделался как бы несуществующим для закона, оставаясь, конечно, живым для беззакония. Ничей подданный, гражданин никакой страны. У него также не было ни работы, ни надежды найти ее. Часами он ходил по улицам концессии; возвращаясь, он искал угол потемнее и сидел там молча, один.
