Павел Кочурин - Коммунист во Христе
Посеять эти сто пятьдесят гектаров — пустяк. Погода не подведет, и вытеребить, и снять со стлища не составит большого труда. Да и колхозу немалая бы выгода… Правда, в прошлом году на волокушах двумя тракторами таскали льнотеребилку по раскисшему по-лю. Ушло под снег как раз более ста гектаров. И не потому, что уж совсем не было сил их убрать. Сорее — не было смысла. Списали, какая беда?.. И тут спишут. Второй год ле-жит льнотреста, соломкой называемая, не приняќтая льнозаводом. И нынешние гектары льна для сводки: вот посеяли, опередили остальных. Председателя где-то и защемило. Вдруг да и спросит какой заезжий, больно принципиальный ревизор, дока: "Зачем сеяли, есќли знали, что под снег уйдет, или гнить в скирдах будет?" Ведь не скажешь, что заста-вили. Ревизор уедет, а ты с начальством останешься.
Ну а если так: приказали — посеял, сомнения за пазуху…Но когда полыхает на по-лосе тобой же самим подожженное добро, которое могло быть полотнами, полотенцами, скатертями, что шло всегда из Руси на золото, как не рассуждай, а и демиургенова душа екнет. А если не сеќять и одно поле контролеру с разных концов дважды показать. А остаќльное проделать на бумаге. Привычно. У Чичикова мертвые души, а тут — гектары. Новые времена, новые нравы.
Но Николай Петрович на ложь во спасение не пойдет. Посеет, сделаќет преступле-ние, но законно. Он — честный исполнитель… Да и престуќпник ли председатель? Подлин-ных-то — ни преступников, ни ответчиќков у нас и нет. Подлинные-то — бесы высмешники с того же вот Таќтарова бугра. Наворотят кучу дерьма, заколдуют его под золото, и гляќди на нее, нюхай и улыбайся. А потом это все и убирай сам, когда уж через чур завоняет мерт-вым смрадом. Поневоле и приходишь к мысли: сами мы все и виноваты в своем житей-ском недуге.
Будто по чьему-то подсказу, Дмитрий Данилович окинул взглядом свое Данилово поле. Ширь и простор его вселяли невысказанную радость, это видимый плод его труда. Таким трудом только и можно и землю, и свою душу очистить от грехов. И тем высвобо-дится от вековой зависимости, рабской неволи. И поле это Данилово — знак начала такого высвобождения. Все подается знаками свыше в свои сроки, когда в нас самих вызревают осознание силы, и мы способны воспрять духом.
По молчаливому выжиданию Николая Петровича, Дмитрий Данилович поќнял, что директива об увеличении посева льна и его звена касается. И спросил неопределенно, с опаской услышать нежелательное:
— Так как же?..
И председатель, не дав договорить, что называется огорошил своего бывшего за-местителя:
— А если переиграть, и это твое поле засеять льном?..
Вот тебе и звено, вот тебе и твоя самостоятельность, и ответствеќнность, и настрой души. Хоть стой, хоть падай. Все идет прахом. И все же сказано: твое поле…
Дмитрий Данилович помедлил, сдерживаясь и не выдавая своего гнева, ответил:
— Нет, это нельзя. — Тут было не просто несогласие, и даже не отќказ, а стена неодо-лимая: мое поле, и я — хозяин.
Николай Петрович знал такое за своим бывшим заместителем. И выжиќдательно смолчал. И о Сухове, конечно, подумал. Туда жалобы и полеќтят. Но хотелось чего-то и самому добиться: уступчивости, понимания. Ведь не сам он, председатель, это придумал. А зубы-то рвать будут ему, председателю.
— Ну а если полполя под лен? — проговорил уже просительно.
— Не следует это делать, Николай Петрович. Другой выход надо искать, — ответил пахарь.
Про себя решил, что выедет завтра сюда с сеялками и засеет весь клин пшеницей, отборной, отцовской. Председателю самому же и будет облегчение: опоздала директива, отсеялись. Мысль засеять льном Данилово поле, подал, конечно, Горяшин. Шумел о своем поле Корень, вот теперь пусть и отличится. И все же стало не по себе. Ведь и жить без уверток и уловок нельзя. И ровно бы злорадствуя над пахарем пролеќтел черный ворон и рассек поле надвое своей тенью. "Ворона, воронье" подумалось. Призрак зла так просто от тебя не отступит, будет по пяќтам следовать.
— Горяшин, стало быть, настаивал… — не утерпел, выспросил Дмитќрий Данилович.
Председатель из-под нахмуренных бровей метнул недовольный взгляд.
— Да причем тут Горяшин, — буркнул вспыльчиво, как уличенный в меќлкой уловке. Переборов что-то в себе, рассудительно сказал: — Обещалќся приехать.
Николай Петрович понимал, что если будет настаивать на своем — подќдержки не встретит. Иван в лучшем случае промолчит, чтобы не обвиниќли в семейственности. Алек-сандра прямо выскажется против: ломается севооборот, срывается сев сортовой пшеницы. Старик Соколов по-своему выскажется: "В рот те уши, дьяволу коли наруку". На поста-новление правительства сошлется. И выйдет одна канитель, очередное блудословие. Но лен надо сеять, не отвертишься. И он сказал Дмитрию Данилоќвичу как-то уже рассуди-тельно:
— Правительственное указание. Посевы льна с каждым годом сокращаќются. Раньше куда больше сеяли, сколько можно…
Дмитрий Данилович не со слов знал, сколько когда у них сеяли льна. Мужики зиму возили льноволокно на станцию, сотнями пудов сдавали… И тут же вспомнилось сего-дняшнее, печальное и до нелепости смешное: в позапрошлом году тутановский председа-тель умудрился весной, перед севом, "вытеребить" граблями прошлогодний, оставшийся под снегом лен и сдать его на льнозавод. Там и хорошую тресту в топке сжигают, так за-одно и гниль сгорит. В райкоме и области (где было такое скќрыть) только весело посмея-лись нал "находчивостью" тутановца, пеќредового председателя. Заманчиво бы и им так поступить. Вреда-то бы и меньше, чем от "честного поступка".
— Только за счет паров, — поразмыслив, сказал Дмитрий Данилович. — Или уж кле-вера второгодние распахать. Но корма?..
Тут же представилась всегдашняя знакомая картина. Осенью вызовут председате-лей к "Первому". О льне забудут. Начнутся накидки по сдаче зерна. Председатели будут препираться: "Семенного фонда лишаемся". "Первый" это знает и скажет: "Семенами обеспечим". Комбикорма пообеќщает за перевыполнение плана. Об Александре Македон-ском, как он бухарских купцов обчищал, давно уде пересказы ходят: "Смеются, не плачут, значит чистенькие".
Направились к "уазику". Николай Петрович мимоходом поведав, что совеќщание закончилось поздно, переночевал в гостинице, утром зашел в сельхозтехнику. Удалось "выбить" два трактора, ДТ-75 и "Беларусь".
— Что бы пораньше, — отозвался Дмитрий Данилович. В уме прикинул и другое: "Тракторов и хватило бы, но когда дают — как отказаться". И насторожился: "Сунут но-венький ДТ Саше Чехову, он его живо и ухайдакает".
Дорога берегом Шелекши была сухой, под ногами шуршала жухлая трава. На за-мытой талыми водами прошлогодней колее виднелся единственќный след мотоцикла.
— Проехал вот взглянуть на сосенки на мыске, — сказал Дмитрий Даниќлович, указав взглядом на мотоцикл. — Люблю молодой лес, особеќнно сосняк. Уют от него и землю обла-гораживает.
Уж лучше бы не говорить этих слов.
— Лесника надо вот нового, — к слову обмолвился Николай Петрович. И досказал. — Колосов стар. Жохова рекомендуют.
Дмитрий Данилович онемело застыл на месте. Хотя чего особенное узнал. Коло-сов, чего говорить, кадкой уж лесник. Но Саша Жохов?.. Опять ровно бы окаянный над тобой подшутил… И тут взгляд упал на черный пенек, торчавший в промежутке двух вы-соких дубков. За машиной виднелся еще такой же пенек.
— Постойте-ка, Николай Петрович, — окликнул он председателя, взявшегося уже за ручку дверцы "уазика". Взмахом руки указал на пенек. — Вот что этот новый "лесник" на-творил. Дубки срубил, вальки ему понадобились…
Оба поглядели на пеньки. Воле них росли маленькие дубки, посаженќные Дмитрием Даниловичем взамен погубленных. Минувшей осенью, возник было разговор на правле-ний о срубленных деревцах Сашей Жоховым. Но значения не придали. Что за суд о двух деревцах в лесном краю. А тут, при виде мертвых пеньков рядом с молодыми дубками, поступок Чехова и Николаю Петровичу показался безобразным. Но, подчиняясь своим мысќлям, он оговорился:
— Не о леснике сейчас речь, об этом еще подумаем, — открыл дверцу машины.
Дмитрий Даниловичу глядел во след председательскому "Уазику" с недоумением. И вдруг разгадался поступок Саши Жохова с поломкой траќктора. Саша не будет тютей, найдет и в должности лесника выгоду для себя.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Печалей больше, а радости живучее.
1
Долго ли пробыл председатель на поле, всего какие-то минуты, а что оставил в ду-ше пахаря; чем обрадовал. И что вот он, пахарь, за время разговора с председателем пере-думал, и даже пережил, защищаќясь внутренне от посторонней, рушительной жизнь силы. Главное-то, и самое значительное в твоей жизни, выходит, не то, что к тебе приходит со стороны, а то, что ты об этом думаешь, и что и как после этого начинаешь делать сам. Сделанное тобой и остается жить, как рассуќженное самим по правде. А если исполнено что-то не по охоте, не с любовью, то и выходит нескладное, уродливое и не живучее. К чему вот его, пахаря, подталкивают демиургены… Где-то там пылит, торопись. Сев в раз-гаре, можно сказать в завершении, а они — не то сеете, надо другое. Но весь этот словес-ный блуд он, Дмитрий Данилович, одолеет тихо своим делом…
