Кауи Хеммингс - Потомки
42
Когда мы возвращаемся в палату, Джоани еще жива. Жива она и на следующее утро. Мы снова сидим в полутемной комнате, смотрим на Джоани и ждем. Цветочные гирлянды привяли, особенно имбирь и жасмин, но еще продолжают источать тонкий аромат. Кончики пальцев Джоани поголубели. Я не знаю, заметил ли это кто-нибудь, кроме меня? Джоани живет без аппаратуры уже пять дней.
В дверях появляется Джой.
— Привет, Джой, — говорю я.
— Здравствуйте, мистер Кинг. К вашей жене пришла посетительница.
Я видел горе в глазах отца, который молча прощался с дочерью, но что-то во взгляде Джой, в том, как она смотрит в сторону, как она серьезна, пугает едва ли не больше.
— Кто? — спрашиваю я.
— Женщина. Не знаю, кто она. Пропустить или вы хотите побыть одни?
Я пытаюсь сообразить, кто бы это мог быть. Все свои с Джоани уже простились. Может быть, это Шелли?
— Хорошо, — говорю я, — пусть войдет.
— О’кей, мистер Кинг.
Джой уходит, и я не знаю, почему она так грустна. Жалеет ли она меня или себя, потому что мы больше не ее клиенты? Скорее всего, она просто ждет, когда освободится палата, чтобы убрать постель и приготовить ее для следующего пациента?
— Кто это может быть? — спрашивает Алекс.
Она убирает волосы за уши и расправляет блузку.
Только сейчас я замечаю, как хорошо она выглядит. На ней черные слаксы и свежайшая белая блузка с воротничком. На Сиде тоже рубашка и джинсы, которые даже не сползают вниз. Никто не просил их одеться прилично, и я удивляюсь, мне даже становится грустно, оттого что обошлось без моих просьб и наставлении. Зато Скотти все еще на полном моем попечении, о чем свидетельствует ее вытянутая футболка, которая свисает, как мешок, ниже шорт, и кажется, что, кроме футболки, на Скотти больше ничего нет. На спине у нее красуется надпись: «ЯРОСТЬ» и нарисован питбуль с мордой в пене, задирающий заднюю лапу на маргаритку.
— А если мы не хотим никого видеть? — говорит Скотти. — Это же наше время!
— Все, теперь поздно, — говорит Алекс.
— А если она из агентства по защите прав детей? — говорит Скотти.
— С какой стати, Скотти? Что ей здесь делать? — спрашиваю я и окидываю взглядом ее футболку, волосы и ногти.
— Чтобы забрать меня и Алекс, — отвечает она.
— Куда?
— Да ладно, я пошутила. Ага, испугались!
Сид сидит на стуле и нервно постукивает ногой; похоже, ему не по себе. Потом он перестает стучать, выпрямляется, его лицо проясняется. Я перевожу взгляд на дверь и вижу огромный букет белых роз, за которым лица вошедшей не видно, но я мгновенно узнаю эти темно-рыжие волосы и белые бледные руки. Джули Спир.
Она ставит вазу с цветами на стол и оглядывает свой светло-голубой свитер.
— Воду пролила, — поясняет она.
У нее на груди пятно, которое по какой-то странной иронии имеет форму розы.
— Вот, — говорит Скотти, — возьмите.
Она подходит к шкафчику, достает оттуда больничный халат и протягивает его Джули.
Та секунду мешкает, затем говорит «спасибо», вытирает пятно рукой, после чего окидывает взором нас и Джоани. Да, я сказал ей, что жена больна, но никак не ожидал, что она приедет ее навестить. Алекс берет вазу и ставит в углу палаты, поскольку на столике возле кровати Джоани и так полно цветов.
— Как мило, что вы пришли, — говорю я. — Не ожидал…
— Я понимаю — мы едва знакомы, но я все думала о вас и о девочках. Вы сказали, что ваша мама в больнице. Мне показалось, я должна ее навестить.
Ее руки слегка дрожат. Она подносит руку к груди и тяжело вздыхает. Я беру Джули за локоть и подвожу к стулу рядом с Сидом. Тот кивает ей.
— Знакомьтесь, это Сид. Сид, это миссис Спир.
— Джули, — поправляет меня она. Сил протягивает ей руку, которую она пожимает и почему-то говорит: — Спасибо.
— А где ваши дети? — спрашивает Скотти.
Джули словно тщательно обдумывает ответ:
— Они остались на Кауаи с моим мужем. Скоро приедут.
— Вы мамина подруга? — спрашивает Скотти.
Джули внимательно смотрит на Джоани, словно ответ на этот вопрос зависит от того, что она увидит.
— Нет, — наконец отвечает она. — Мы никогда не встречались.
Мы с Алекс обмениваемся недоуменными взглядами. Я заметил, что это началось у нас уже довольно давно. Когда происходит что-нибудь странное, или смешное, или неприятное, я первым делом смотрю на старшую дочь. «Что здесь делает Джули?» — написано у меня на лице.
— Изумительные цветы, — говорю я. — Спасибо, что зашли, Джули.
— Алекс, — подает голос Сид, — Скотти, давайте выйдем на минутку.
— Что? — говорю я. — Нет-нет, не надо. Вам совершенно незачем выходить.
Но Сид, легонько подталкивая Алекс в спину, выводит ее из палаты. Скотти уходит за ними и прикрывает за собой дверь. Мы с Джули остаемся одни. Я должен сказать ей, что моя жена умирает и что ей лучше уйти. Я подхожу к кровати.
— Я все знаю, — говорит Джули.
Она стоит возле окна, закрытого вертикальными полосками жалюзи. Джоани их терпеть не могла, дома я их оставил только в своем кабинете. «Жалюзи бывают только у молодоженов», — заявила она, как только переехала в мой дом. Жалюзи были на всех окнах, когда я только его покупал, и я не хотел ничего менять — ни полы, ни балки, ни внутренний дворик, ни гараж и крышу, — пока Джоани не вцепилась в меня. Она велела расширить подъездную дорожку, посадить три вида папоротников, переделать крышу, соорудив на фасадной стене козырек на деревянных опорах, чтобы дом выглядел шикарно и гостеприимно. Она велела выбросить старый ковер, поменять старые обои, перестроить кухню и ванные комнаты. Она без конца торговалась с подрядчиками, добиваясь скидок. Она работала не покладая рук и превратила старый дом в новый шикарный особняк. Когда я его увидел, то и представить себе не мог, как тут жить.
— Мэтт, — говорит Джули.
— Да, — отвечаю я. — Слушаю вас.
— Знаете, зачем я пришла? Потому что мне все известно. Потому что муж отказался прийти.
Я молчу и зачем-то роюсь в карманах. Нащупываю бумажный шарик и пытаюсь определить, что это была за бумажка.
— Я знаю, что Брайан с ней спал. Знаю, что ей… стало хуже.
— Она умирает, — говорю я.
— Не понимаю, что я здесь делаю.
— Мне очень жаль.
— Жаль? Чего вам жаль?
— Я не должен был к вам приходить. Я не знал, что у него семья. Простите.
Джули смотрит на одеяло, переводит взгляд на лицо Джоани.
— Джоани была красавица, — говорю я. — Она не так выглядела.
Джули кивает:
— Я чувствую себя ужасно, и все потому, что злюсь. — Она начинает плакать. — Злюсь на них обоих.
— Я тоже. И это очень странно и очень скверно.
Джули смахивает слезы.
— Когда он вам все рассказал? — спрашиваю я.
— Кто? Муж? — удивленно спрашивает она.
— Да. Он рассказал, когда мы ушли?
— Ничего он мне не сказал, — отвечает она. — Это Сид. Вчера он позвонил нам. Мы с мужем чуть с ума не сошли. Можете себе представить?
— Сид, — говорю я. — Так-так…
— Это, знаете, как…
Джули начинает смеяться, потом обмахиваться рукой. Мне кажется, на нее сейчас лучше не смотреть, и я гляжу в потолок, но потом снова перевожу на нее взгляд, не в силах скрыть раздражение.
— Что смешного? — спрашиваю я.
— Это ужасно, — говорит она.
— Джули, простите, я очень сожалею, но сейчас не время для этого. Мне нужно побыть с женой.
— Я знаю, — почти сердито отвечает она. — Я подумала, что это ужасно… что мой муж отказался приехать. Я решила, что если он не едет, то должна поехать я. Понимаете, я хотела сказать вашей жене, что мне очень жаль.
Возможно, в глубине души она радуется, что мою жену постигла такая участь. Мне не нравятся взгляды, которые она бросает на Джоани; я вижу контраст между ними. Лицо у Джули после отдыха на побережье загорело. Джоани рядом с ней кажется съежившейся, усохшей. Мне хочется защитить Джоани; я чувствую, что люблю ее так, как не любил никогда. Мне хочется взять ее за руку и показать Джули на дверь.
— Он все мне рассказал, — говорит Джули, обращаясь то ли ко мне, то ли к Джоани. — Но я прощаю вас за то, что вы вторглись в мой дом и хотели разрушить мою семью.
— Остановитесь, — говорю я, — не надо.
Она хочет еще что-то сказать; вероятно, она тщательно отрепетировала свою речь, но я не могу позволить ей сражаться с женщиной, которая не может ответить тем же. Куда исчезли утонченность, изящество, элегантность Джули? Она-то считала, что совершит благородный, возвышенный поступок, но на деле это просто гнев. У нее одно желание, одно стремление — как, впрочем, и у меня — защитить то, что принадлежит ей. Это война. Это всегда война.
Я решительно иду к двери и распахиваю ее, давая понять Джули, что ей пора уходить. Она вновь бросает взгляд на Джоани. Может, вытолкать ее из палаты? Мельком взглянув на цветы, Джули отворачивается.
![Альфонс Доде - Малыш[рис. В.С. Саксона]](/uploads/posts/books/138467/138467.jpg)
