То Хоай - Западный край. Рассказы. Сказки
Вот он уж виден совсем хорошо. На каждый десяток коней — один погонщик, он восседает поверх вьюков, свесив ноги. Все ближе слышится песня, протяжные повторы ее словно долгая дорога. Так поют тхай. Голос певца летит вдоль ручьев и вместе с водою, звеня, убегает к подножиям гор. Песня робко открывает взгляду береговые пески, где купаются по вечерам деревенские девушки; песня тхай — нескончаемая, трепещущая, возвращающаяся к людям издалека ясным переливчатым эхом…
И вот караван наконец в Финша!
Кони резво прошли долгий путь от Иена, что стоит на знойной равнине, до здешних вершин, где царит прохлада. Ручейки пота, минуту назад еще блестевшие на лошадиных мордах, испарились от жаркого дыхания толпы. Горячий терпкий дух лошадиного пота привычен для мео — у них в деревнях вокруг каждого дома стоят кони. Площадь наполнилась радостным ржанием, лошади, с которых сняли тяжелые вьюки, весело машут хвостами, бьют копытами, щерят зубы, самые изголодавшиеся подбирают с земли груши, которые бросает им набежавшая детвора.
Конец томительному ожиданию, догадкам и спорам: караван прибыл!..
На площади, и без того многолюдной, народу прибавилось. Пение свирелей и кхенов сливается с гулом недавно отведенной сюда речки — на ней будут строить гидростанцию. В лад торопливым девичьим шагам позвякивают цепочки, бренчат серебряные браслеты. На высокой груди девушек пупиео нежно звенят серебряные колокольчики, словно поет загадочно и еле слышно ветер из далеких неведомых стран.
Ми давно уж сидела у обрыва вместе с подружками.
Она грустила. А девушки, словно и не замечая этого, шутили и смеялись, прикидывая, какие им предстоят покупки: сколько нужно взять ткани и катушек с нитками, не забыть бы новое зеркальце, и самописку «Чыонгшон», и ручной фонарик…
Конечно, у каждой были свои сокровенные тайны, да только об этом не дано знать никому.
— Ну а нашей Ми ничегошеньки не надо, — сказала Кхуа Ли, — приехал бы только товарищ Нгиа!
— Ты-то сама, кого поджидаешь? — тотчас спросила ее соседка.
И подружки весело зашептались. Звонкий задорный смех их понесся над скалами, обгоняя идущих вереницей коней, на спинах которых колыхались вьюки с красным сатином, синей тканью намдиньской выделки и зеленым полотном; коробы с черными и красными зонтами и резиновыми сандалиями, корзины с тарелками, чашками и ложками.
Подъехав к магазину, всадники соскочили наземь — сперва погонщики, молодые парни из племени тхай, потом счетовод Управления торговли, кинь по происхождению, он приехал из города на ревизию. Нгиа среди них не было.
Из-за скалы, заслонявшей дорогу, вдруг появился Тхао Кхай, он изо всех сил погонял трусившую впереди вьючную лошадь.
— Эй, Кхуа Ли! Наконец-то! — закричали девушки.
— Кхуа Ли, гляди-ка, скорее!..
Но ее нигде не было видно. Она приметила Кхая еще внизу, в ущелье — раньше всех. И, успокоясь, спряталась в толпе.
— ДДТ!.. Есть ДДТ!.. — кричал Кхай, указывая на большой мешок из сыти, возвышавшийся на спине первой лошади.
Народ зашумел.
— Вот это да!
— Теперь нам порошка хватит!
— Здорово!
…А ведь когда в первый раз начали опрыскивать дома ДДТ, люди возмутились и сломали распылитель. Правда, скоро они убедились: всюду, куда попало хоть немного порошку, клещей и мух — как не бывало. И теперь многие сами приглашают сандружину опрыскивать белым порошком не только стены и пол, но даже алтарь предков. А три буквы — «ДДТ», поначалу чуждые и непонятные, — стали уже привычными…
Увидав председателя Тоа, Кхай сказал:
— Окружном согласен выделить средства на расширение нашей больницы до двадцати коек. Вы довольны, председатель?
— Председатель, говоришь? — переспросил кто-то.
— Да зови его просто тестем! — посоветовал другой.
Все расхохотались.
Едва лишь Ми подошла к брату, Кхай, не дав ей и рта раскрыть, объявил во всеуслышанье:
— Нгиа еще не вернулся из отпуска!
— Да уж он небось дома доброе винцо попивает, — засмеялся кто-то, — никак не оторвется!
Насмешки и шутки вконец смутили Ми. На глаза у нее навернулись слезы. Благо никто этого не заметил, всем было не до нее: сгружали новогодние товары!
— Бумага пришла, — сказал Кхай сестре, — тебя направляют в медицинское училище.
— Неужели правда? — переспросила Ми.
И непонятно было, радуется ли она предстоящей поездке или волнуется, почему Нгиа еще не вернулся с равнины.
XXIII
Так уж бывает испокон веку: едва стемнеет, расправляют крылья ночные птицы и разлетаются, самец и самка — в разные стороны. Всю ночь окликают они друг дружку в лесных чащах, и лишь на рассвете стихают их голоса.
Мео имеют обыкновение угадывать по птичьим голосам свою судьбу.
Ранним утром, когда невестка ставит на очаг глиняный котелок с отверстиями в донце варить кукурузу на пару, слышно, как под крышей у двери тихонько шепчутся птицы. Это чета ласточек хлопочет в своем гнезде; словно приплясывая, они выставляют наружу то голову, то хвост, приминая торчащие соломинки. Пение ласточек, не говоря уж о гнездах, что лепят они под стрехой, — доброе предзнаменованье для дома. И каждый, кто слышит поутру их голоса, проникается радостью и надеждой.
Меж гроздьев ярко-красных цветов протяжными голосами распевают черные дрозды — всего три или четыре малые птицы, а криком своим переполошили всю округу. Черные дрозды вечно пререкаются и громко судачат — точь-в-точь женщины на ярмарке. И лишь изредка можно услышать голоса небольших черно-белых птиц титьтьое, трели соловья или прозрачную песенку певчих дроздов.
Птичий гомон звенит не умолкая.
Но едва яркий солнечный свет разливается по небу, наступает тишина. Прилетают откуда-то стаей удоды, пунцовые с яркими высокими гребнями, они, точно факелы, рассекают пелену редеющего тумана.
В эту пору обычно за дверьми готового к открытию магазина раздается негромкий, похожий на птичий щебет звук — словно проныры воробьи или ласточки пытаются заглянуть в притворенную дверь внутрь помещения.
Нгиа уже знает: там — первые покупатели, а может, люди принесли что-нибудь на заготовительный пункт. Женщины заглядывают в щели между дверными створками и тихонько болтают, дожидаясь начала торговли. А когда солнце поднимается повыше, начинают сходиться — по одному, по двое — покупатели из дальних деревень. Сегодня день не базарный — обычные будни.
Солнце стояло уже высоко, когда двое незнакомых людей — мужчина и женщина — вошли в магазин. Были они молоды. На ногах у обоих — одинаковые сандалии из автомобильной резины. Нгиа опустил расходную книгу, глянул на них и сразу понял: молодожены. Молодые всегда приходят вместе покупать обновки.
Щегольским своим нарядом они затмили здесь всех и вся. На жене — черная шелковая кофта и цветастая юбка в складку, открывающая икры ног, обтянутые новенькими синими гетрами. Муж ее красовался в короткополой куртке, именуемой тапу, с высоким воротом, расшитым в косую клетку. Он был коротко подстрижен, и серебряных обручей на шее у него не было. «Наверно, учится где-нибудь, — подумал Нгиа, — может, будущий учитель, а может, работает в Молодежном комитете? Молодые ведь нынче не отпускают длинных волос, и ни один не наденет шейных обручей или платье, какое носили в старину, — оно открывало живот и стягивалось сзади красным кушаком. Никто даже не покупает материю, из которой шьют старинные наряды… С первого взгляда и не поймешь, кто он, этот парень?..»
Женщина пощупала красную материю — целая штука лежала на прилавке, — помяла в ладони сатин и, обернувшись, поглядела на мужа. Щеки ее вспыхнули румянцем: новобрачные обычно стеснительны. Раньше женщины мео брили головы, оставляя волосы лишь на темени, но молодежь давно отказалась от этого обычая.
Молодожены купили двуспальное красное одеяло намдиньской работы, и, когда Нгиа протянул им сдачу, на лице у жены появилась нерешительность. Нгиа быстро защелкал костяшками счет и понимающе улыбнулся:
— Вы можете взять на эти деньги еще десяток чашек. Пожалуйста, последняя новинка…
Муж кивнул и взял связанные в две стопы чашки — их завезли с равнины, из Хайниня.
— Могу предложить табакерки с зеркальцами. Очень красивые.
Они купили две штуки; молодежи вообще полюбились эти табакерки. Их можно было даже носить как украшение на куртке или за головной повязкой.
— Пожалуйста, английские булавки…
Они взяли десяток. Потом купили кусок туалетного мыла «Белая роза», бутыль керосина, две мотыги и полтора метра красного нейлона на дождевик…
Муж выложил на прилавок пять донгов, и снова осталось немного денег. Жена рассматривала пестрый детский костюмчик, висевший возле самого прилавка. Костюм ей явно понравился, и она протянула было за ним руку.
