Александр Петров - Меморандум
И потом, отцы пустынники и жены непорочны (незримо здесь и повсюду сопутствующие), почему вы непрестанно забываете об отзывах на ваше творчество ваших читателей? Ведь именно для них вы живете и принимаете вольные и не очень мучения, именно для озарения их душ светом Истины вы пишете. Знаю, знаю, старец Фома не очень-то приветствовал осыпать вас похвалой, но в иные минуты, подернутые тленом уныния (как сказал-то, а!)… Короче, вот вам пачку отзывов на ваше творчество, пробегитесь глазками и верните.
— Откуда у вас столько? — выпучил глаза Сергей.
— Да вот, несут чада возлюбленные. А я в папку складываю. До поры, до времени…
Мы с Сергеем взяли каждый свою пачку и пролистали. Батюшка присел к столу и включил компьютер. В молчании прошло не меньше часа. Некий анонимный благожелатель собрал рецензии со всех сайтов интернета, добавил письменные и даже несколько устных, с указанием, кто, где, в какое время сказал. Необычно велика оказалась география: Россия — от Владивостока до Бреста, от Сочи до Мурманска; Украина, Казахстан, Кипр, Сербия, Польша, Франция, Германия, Израиль, Дания, Португалия, Северная и Южная Америка; возраст — от 11 до 75 лет, социальный и национальный состав — во всём их разнообразии. Читатели не только хорошо отзывались о моих книгах, но и благодарили за открытие для себя Православия, не как скопища догм и страха перед суровым Богом, а как единственный источник истинной радости, райского света и надежды на блаженство в Царстве небесном. На глаза наворачивались слезы, я останавливал их у самой кромки усилием воли, воспоминанием своих грехов и благодарением Бога. Наконец, оторвался от распечатки.
Сергей, криво улыбаясь, глядел на меня, прекрасно зная, что со мной творится. Стопка бумаги в его руках была гораздо тоньше моей, и в этом я увидел предвестие надвигающейся ссоры. Но коллега только дернул головой, смахнул иронию с лица и сказал:
— Батюшка, а вы заметили такие слова: «почему ваших книг нет в продаже?», «да что у вас там, в столице творится, может, пора собирать новую рать Минина и Пожарского и идти на Москву, освобождать от нынешних ляхов?», «обратитесь к Святейшему, пусть он даст указание издать нормальным тиражом» и все в таком духе.
— А как же издатели, — не утерпел я, — разве они не обязаны издавать то, что благословил Бог?
— На словах обязаны и даже издают. Только вот кто им дает благословение? У них свои карманные архиереи-благословители, прости Господи. Не зря же пророчил святитель Феофан Полтавский, что Царь грядущий по интронизации оставит лишь двух архиереев. У них, как в этом вашем арбатском издательстве, всё отлажено, на поток поставлено. А цели, что у «наших», что у арбатских — отнюдь, не спасение души, а прибыль, деньги, ну, и для авторов — тщетная слава.
Священник подошел к стеллажам, показал на ряд книг.
— Видите, эту продукцию? Несут мне энергичные дамочки. Беру, читаю… где-то на десятой странице наступает предел терпения, ставлю на полку. Хоть желание выбросить в мусоропровод — огромное. Я теперь этим дамочкам протягиваю карандаш и прошу прежде, чем мне предлагать книгу, подчеркнуть те места, где есть правое прославление Христа Спасителя. И, знаете, ни одна из них ни одной книги мне больше не приносила.
— Скажите, отец Сергий, — опять не удержался я, — ведь перед вами каждый день проходят сотни людей, в том числе немало и этих… Скажите, им не страшно?
— Страшно им только деньги потерять. А Бога, Леша, они давно не боятся, потому что в Бога не верят. А сейчас давайте вспомним главное. Какой сейчас исторический период?
— Либерально-демократический?
— Вот, что сказал Императору Павлу Вещий Авель:
«О судьбе же державы Российской было в молитве откровение мне о трех лютых игах: татарском, польском и грядущем еще — безбожном.
— Что? Святая Русь под игом безбожным? Не быть сему вовеки! — гневно нахмурился царь. — Пустое болтаешь, черноризец.
— А где татары? Где поляки? И с игом безбожным то же будет, батюшка-царь»
(Роман Белоусов «Вещий Авель»)— А преподобный Серафим, — добавил священник, — говорил, что это безбожное иго будет самым жестоким и кровавым. Конечно, Господь попустил иго за предательство веры, царя и отечества. Конечно, иго будет свергнуто, но какой ценой. Моя задача, как священника, уберечь вас от меча гнева Божьего. Вернемся к Серафиму Саровскому. Целью христианской жизни святой назвал стяжание благодати Духа Святого. Для вас, ребята, благодать — это и покров для защиты от врага, и вдохновенье для написания книг, любовь, терпение, истина, свет — всё!
— А знаете, батюшка, — сказал Сергий, — давайте этих полицаев, которые нам иго устроили, называть «игоистами».
— А что, по-моему верно схвачено, — кивнул отец Сергий. — Тогда тех, кто по гордости не способны стяжать благодать, но изо всех сил оную симулирует, предлагаю называть «имитаторами».
— Принимается! — сказал я. — Кстати, следом за именованием у меня выстроился целый ряд ассоциаций. Кажется, отцы честные, у меня появилась крепкая идея для новой книги!
— И у меня, — полушепотом отозвался непривычно тихий и задумчивый друг.
— Да вы посмотрите, как всё просто и ясно выстраивается, — понесло меня на волне вдохновения. — Благодать, как огонь, имеет на людей двоякое действие. Гордых она жжет и ослепляет, а смиренных согревает и просвещает. Имитатор, как бы он ни старался, выдаст себя именно агрессивной реакцией на проявление благодати у других. Да у меня уже пошла цепная реакция… Пожалуй, мне пора к столу.
— Благословит тебя Господь, Алексей! Очень приятно, что и я тому поспособствовал.
…И все-таки не зря предостерегал старец Фома от искушений тщеславием! Видимо, пропустил удар слева и оказался в состоянии нокдауна. Поэтому с некоторых пор зачастил в военный храм, где священство — ветераны последних войн. Давнишний разговор с воинственным Михаилом в монастыре выплывал из темных глубин памяти и беспокоил.
А произошла встреча с Михаилом в то время, когда в приступе малодушия пришлось уехать в далекий от Москвы, может быть именно потому, близкий к Небесам монастырь. Там иеромонах Димитрий устроил импровизированную презентацию моего «Посланника». Протянул книгу прихожанке, а потрепанный экземпляр перехватила энергичная подруга и громко затараторила:
— Зина, ты того, долго не держи! За ней целая очередь: сестры Зубины, еще Пална старуха, потом Федотовы, Дуся с магазина… Короче, ты читай по-быстрому! И знай, Зина: плакать будешь! Слышишь? Будешь плакать!
Наконец, Зинаиде удалось завладеть раритетом, она бережно сунула книгу запазуху, и прихожанки отбыли домой, монах полушепотом сказал:
— Ну вот, заодно ты узнал мнение народа о своей книге. Полагаю, неплохой отзыв, на мой взгляд. А теперь, Алексей, пойдем, подкрепимся. Кстати, там один молодой человек приехал, заодно с ним познакомишься. Может, он тебе какой-нибудь сюжет подскажет.
…В полутёмной трапезной нас было трое: молодой поджарый мужчина в грубом свитере, священник и я, усталый и позорно объевшийся.
— Я солдат, святой отец! — повторил Михаил.
— Отец Димитрий или батюшка, пожалуйста, — поправил его священник.
— Я воин, святой отец, и этим все сказано, — прогудел упрямец.
— Храни вас Господь, отцы, а мне пора на вечернее правило, — вздохнул отец Димитрий, встал, проворчал благодарственную молитву и быстрым шагом удалился.
— За что ты батюшку «святым отцом» обзываешь? — спросил я, едва ворочая языком.
— Есть в нем что-то католическое, — объяснил тот, мощно ворочая нижней челюстью. — Эти его вежливость, толерантность… Не доверяю таким. — Он вскинул колючий взгляд, ткнув пальцем в мою тарелку. — Ты больше не хочешь?
— Объелся. Говорил этому мальчишке, чтобы не накладывал столько картошки.
— Пацан — крестьянин, они много работают, им много и есть потребно. Я доем?
— Сделай милость.
— И сделаю! — он резко подвинул к себе мою тарелку. — А ты давай рассказывай.
— Да мне особо не о чем. Лучше ты давай. Сдается, у тебя за спиной немало приключений.
— Сейчас, — кивнул тот, забрасывая в рот остатки картошки с винегретом. — Во! Хорошо. — Погладил округлый живот ладонью. — Привычка наедаться впрок. Кто знает, когда еще придется.
Мы встали, пробормотали благодарственные молитвы и обратно сели. Михаил налил две кружки жидкого чая, одну придвинул ко мне. Выглядел он странновато: огромные армейские ботинки, черные джинсы, толстый свитер были изрядно потрепаны, хоть и стоили раньше, судя по качеству, немало. Загорелые, обветренные руки сплошь покрыты мелкими шрамами, пальцы длинные, ногти пострижены. Поджарое тело не накачано, плечи узковаты, хоть в каждом движении угадывалась военная пружинистая моторика и ежеминутная готовность к активным действиям. Говорил по-разному, то витиевато, то просто, иной раз нарочито демонстрировал начитанность и непрестанно — упрямство, самоволие, цинизм. Голову также покрывали ссадины, шрамы, загар и модная трехдневная щетина — почти по всему черепу. На лице двигались только губы и зрачки. Взгляд спокойный, но цепкий и холодный.
