Дмитрий Леонтьев - Охотники за удачей
— Я ему опубликую! — гневно погрозил в темноту Филимошин. — Он у меня тогда весь тираж сожрет! Вот ведь молодежь пошла! Уже за коллегами охотиться начали… Что он здесь такого сенсационного нашел?
— Он считает, что он прав, — пожала она плечами. — Я уже встречалась с такими людьми, разговаривала с ними и знаю их психологию. Он искренне считает, что его призвание — действовать на потребу толпе, давать ей то, что она хочет. Что толпа хочет сплетен и скандалов, ужасов и разоблачений, что они будут счастливы увидеть фотографию расчлененного трупа, мертвого ребенка, отрезанной головы… У меня был случай, когда один такой же репортер выкупил у портье запасные ключи от номера и попытался сфотографировать меня в ванной, голую… Это было в таком же маленьком городке, где отели не имеют хорошей службы безопасности для защиты своих клиентов… Да и бес с ними, Женя, не обращай внимания. Подумаешь: один негодяй щелкнул фотоаппаратом…
— Нет, не бес с ним! — ярился Филимошин. — Он следил за нами! За мной шпионил! Ох, и устрою я ему взбучку!
— Успокойся, — погладила его по плечу девушка, — он уже ушел. Теперь мы снова одни…
Филимошин недоверчиво покосился в темноту, словно пытаясь отыскать взглядом притаившегося там Евдокимова, и зябко передернул плечами.
— Пойдем лучше в номер, — предложил он, — Что-то у меня настроение испортилось. Такое ощущение, что на меня пялятся из-за каждого угла. Как будто я нагишом стою на освещенной сцене…
— Знакомое ощущение, — рассмеялась она. — Хорошо, вернемся в номер… Смотри, репортеры!
Он вздрогнул и втянул голову в плечи, словно черепаха, прячущаяся от врагов. Девушка озорно рассмеялась.
— Ну что ты, в самом деле? Это я пошутила так… Извини, если напугала.
— Шуточки у тебя, однако, — обиделся он, — Это даже не смешно… Так и до мании преследования недолго. Все, хватит с меня балконов, на которых ты виден любому зеваке… Бери бутылки с вином, я беру плед и стаканы, и возвращаемся в номер… Там хоть окна зашторить можно.
Когда девушка ушла, Филимошин прошел в ванную комнату и долго стоял под душем, попеременно чередуя то горячую, то холодную воду. Но настроение, испорченное нахальным коллегой, не улучшалось.
«Завтра я ему покажу, как за мной шпионить, — говорил себе Филимошин. — Я ему… О! Может, статью про него написать? Фельетон такой злобный? А что, хорошая мысль. Пусть на себе испытает, каково это, когда на тебя ведро грязи выливают. Сразу журналистскую этику вспомнит… Эх, молодежь пошла, совести ни на грош нет… Но я ему вправлю мозги, я ему…»
Гнев Филимошина был искренен и праведен. Он ни на секунду не отождествлял себя с нахальным юнцом, уже позабыв, что еще вчера ему льстило восхищенное обожание Евдокимова, кумиром и образцом для подражания которого он являлся. Соринка в чужом глазу была куда заметней острому взгляду журналиста, чем бревно в собственном. А собственная обида была несравнимо пронзительнее, чем все, нанесенные им самим.
«Дерьмо молодое! — возмущался Филимошин, — Вместо того, чтобы нести людям пользу, он оттачивает на мне свои филерские способности. Это он что, таким образом демонстрирует мне свое умение? Ну, завтра я оценю это «умение» и ему четко определю границы между тем, что можно расследовать, а что нельзя».
И тут Филимошин глубоко задумался, пытаясь сформулировать этот параграф завтрашней взбучки. Он долго мерил номер шагами, разделяя дозволенное в журналистике и недозволенное, но к какому-нибудь конкретному выводу придти так и не смог. У Филимошина получалось, что расследовать и публиковать можно все, что заинтересовало, кроме рассказов о нем, Филимошине. Нет, по большому счету, о нем тоже можно было рассказывать, но только с его слов, в виде интервью и с его подписями после ознакомления на каждом листе. Если читателям это интересно, Филимошин был готов на это пойти, но что бы, во-первых, его изучали друзья, а во-вторых, при его непосредственном участии и контроле. Разумеется, это делалось бы не ради бахвальства или из желания выглядеть хорошо в глазах общественности, а исключительно во избежание ошибок, недоразумений, неточностей, субъективного мнения и происков врагов.
От этих мыслей Филимошина отвлек телефонный звонок. Он некоторое время задумчиво смотрел на телефон, размышляя, брать трубку или нет, но все же взял.
— Женя? — услышал он голос редактора. — Ты спишь, что ли? Что к телефону не подходишь?
— Заснешь тут, — проворчал Филимошин. — Завтра у вас в штате будет недоставать одного сотрудника, Семен Павлович. Я собственноручно задушу негодяя Евдокимова.
— Чем же он тебе так насолил? — вкрадчиво спросил редактор, и Филимошин понял, что пройдоха-репортер уже успел побывать у него.
— Сами знаете чем, — ворчливо отозвался он. — Совсем обнаглела молодежь. И сами не работают, и другим мешают. Нашел чем заниматься! Время ему девать некуда…
— Все мы когда-то начинали, — усмехнулся редактор. — Чего ж его бранить? Он с тебя пример берет, повсюду за тобой хвостиком увивается, едва ли в рот не заглядывает. Ты бы его не гнал, а к делу приспосабливал. Парень хваткий, из него толк выйдет. А чем ты не наставник? Опытный, тертый, даже битый, пора бы уже и опыт молодежи передавать. Не будь эгоистом, Женя — присмотри за парнем. Заодно и помощника получишь…
— Таких помощников розгами пороть надо, — сказал Филимошин. — Сколько раз добром просил: уйди от меня, не мешай, но он же настырный, как таракан… Ох, его счастье, что не попался он мне под горячую руку!
— Все хорошо, что хорошо кончается, — заметил редактор, — А как твое расследование продвигается? Как скоро результатов ждать?
— Так я же отдал вам статью, — удивился Филимошин. — Завтра-послезавтра еще материалов поднаберу и сделаю продолжение.
— Я не про это расследование. Эта статья прекрасна — спору нет. Как раз то, что я от тебя ожидал. Тираж разойдется молниеносно… Но я про другое твое расследование. С певицей.
— Ах, с певицей, — смутился Филимошин. — Тут вот какое дело… Тут все несколько запутанней, чем я предполагал. Понадобится еще время…
— Она же послезавтра уезжает, — напомнил редактор. — Тянуть нельзя. Может, Евдокимова к делу подключить? Пускай парень «в окрестностях пошукает», может, что и найдет. Не мешая тебе, а так… параллельно…
— Нет! — быстро отверг Филимошин. — Вот этого не надо… Понимаете, Семен Павлович, все не так просто… Информация очень противоречивая, требующая тщательной проверки…
— Кончай темнить, — прервал его редактор, — говори прямо — что там не так?
— В общем… Я думаю, что информация не подтвердилась, — решился Филимошин. — Не связан ее приезд с группировкой Березкина.
— Постой, постой… Что значит «не связан»?! Контракт с ее импресарио кто подписывал? А «крыша» у них кто?.. Вот то-то же… Налицо явная махинация по отмыванию денег. К тому же она явно хорошо знакома с Врублевским. Евдокимов даже сделал их снимки… Да и ты делал… Что тебе еще нужно? Факты налицо, их хватит даже на самого отъявленного скептика. Требуется мелочь — красиво и талантливо все проанализировать и описать. Что тебя смущает?
— Все и проще, и сложнее. Они не связаны деньгами. Врублевский и Александрина-Лунева были знакомы много раньше. Несколько лет назад они были… друзьями. Потом расстались и встретились вновь только сейчас. Никакого предварительного сговора.
— Да как же «никакого»?! — возмущенно завопил редактор. — Тут все ясно, как божий день! Тем более, что они были знакомы раньше! Они даже в суд на нас подать не смогут, а если и подадут, то ничего не добьются. Тут факты! Фак-ты! Это же материал не для одной статьи, а для целой серии. «Пропаганда криминального образа жизни!», «Тиражирование криминальных идей и взглядов», «Молодежь пытаются увлечь уголовной романтикой». Ты хочешь, чтобы они проповедовали свой образ жизни? Развращали нашу молодежь? Захватывали шоу- бизнес? И ведь это только идеологическая подоплека! Дело пахнет перекачкой криминальных денег. Стоит только копнуть поглубже, и все эти странные, якобы «прощальные» турне окажутся ничем иным, как сбором денег для «общака». Ты не хуже меня знаешь, что современные «общаки» — это не кубышка и не чугунок с деньгами. Это банки, фирмы, концерны, даже некоторые люди: художники, артисты, певцы, журна… Тьфу, черт, я от волнения даже заговариваться начал. Я хотел сказать: журналы и газеты… Не все, разумеется. И мы должны, просто обязаны дать всему этому отпор. Благо, время для этого подходящее: в центральных газетах как раз «волна» по этому поводу пошла. Мы же «в струю» попадем. Дай струю, Филимошин! Дай струю!
— Но это действительно не то, — слабо сопротивлялся Филимошин. — Она вполне честный человек…
— Не дай себя обмануть! Ты же знаешь, что в этом мире нет ни абсолютного зла, ни абсолютного добра, все относительно. Если бы все преступники имели отвратительные рожи и ослиные уши, было бы куда легче их разоблачать. Если бы они и облик имели соответствующий, то кто бы не увидел, с кем имеет дело? Но они рядятся в маски вполне порядочных людей. Ты же журналист, ты должен сорвать эти маски, разоблачать зло, показывать людям настоящую правду, а не ту, которая есть. В том-то вся и доблесть, что бы пересилить себя, выйти на бой несмотря на сомнения, биться со злом во всех его проявлениях, до последнего дыхания, не раздумывая, не робея! — чувствовалось, что на редактора снизошло вдохновение. Удачные разоблачения последних дней буквально окрылили его, вознося к грезам о невиданном тираже.
