Рене-Виктор Пий - Обличитель
Окончательно сбитый с толку этой полубезумной тирадой, я спросил:
— Ну и кто же я, по-вашему, на самом деле? О ком вы говорите?
— Будет вам, — сказал Макгэнтер, фамильярно подмигивая мне, как сообщник. — Понимаю, вы хотите, чтобы я первый сказал вам: господин директор по проблемам человеческих взаимоотношений, вы тот, кого французы прозвали «обличителем».
— Что?! — я подскочил, совершенно ошарашенный.
— Да, господин обличитель, позвольте вас поздравить, вы провели всех, кроме меня разумеется, кроме Ральфа Макгэнтера — одного из трех или четырех самых могущественных людей на земном шаре. Отныне вы будете работать со мной в Де-Мойне, в Нью-Йорке, вы будете моим личным сотрудником. Вы начнете с будущей недели. А теперь расскажите мне все, со всеми подробностями: эта история меня очень занимает.
И президент «Россериз и Митчелл-Интернэшнл» приблизил свое лицо — сдерживая жадную, сардоническую улыбку, затаившуюся в уголках его губ.
Значит, я — обличитель! Вот тебе раз! Господин Макгэнтер, видите ли, добился того, чего не удалось ни его частной полиции, ни его вице-президенту, ни французским руководителям фирмы! Оказывается, дело «Россериз и Митчелл-Франс» его просто забавляло. Это было любопытное приключение, способное снять нервное напряжение у человека, озабоченного свержением правительств или сменой режимов, которые его не устраивают, и время от времени ставившего в тяжелое положение валютные системы некоторых стран. Что-то он задумал на этот раз? Захочет ли он договориться с эмирами или, наоборот, решит принудить американских правителей силой захватить нефтяные месторождения и залежи минерального сырья? А может, проведет сразу оба маневра? Среди этих многотрудных задач французская фирма предложила ему неожиданное развлечение. Только подумайте! Смешные листовки таинственным образом распространяются на улице Оберкампф, кто-то, подражая голосу генерального директора, организует нелепые мелодраматические похороны, и в это же самое время стена дает трещину! Тогда Макгэнтер разрешает себе поездку инкогнито в Париж, в лучшем стиле классических романов плаща и шпаги. Потому что, сидя в одиночестве вдалеке, в своем роскошном укрепленном лагере Де-Мойн, он сам разгадал эту загадку и таким образом посрамил всех, кто беспомощно барахтался в клоаке «Россериз и Митчелл-Франс». Только вот беда — Макгэнтер ошибся: обличитель — не я! И он сделал еще одну ошибку, грубую ошибку, когда так легко отнесся к происшествию во французском филиале, ибо этот случай предвещал кризис гораздо более серьезный, чем нехватка нефти или повышение цен на сырье: кризис умов, эру убийств в недрах громадных американских и транснациональных предприятий, а следовательно, и эру убийств в постиндустриальном обществе, плохо освоившем свои электронно-вычислительные машины и не переварившем награбленные богатства. Значит, этот человек считает меня обличителем. Пусть так. Как же я должен себя вести? Ну что ж, не буду пока его разубеждать. И чтобы правильно понять — почему, следует вспомнить об умонастроениях руководителей того времени. Прежде всего человеку моего уровня очень редко удавалось встретить во плоти одного из корсаров, которые в те времена опустошали мир. Эти люди утверждали, что они более могущественны, чем политические вожди, и, к несчастью, часто бывали правы, так как вызывали войны или заключали мир по собственному усмотрению и в своих интересах, определяя объем производства, цены на товары и условия товарооборота. Следовательно, директор по проблемам человеческих взаимоотношений, достойный этого титула, не мог упустить случая сделать скачок по иерархической лестнице на своем предприятии или излить все, что у него накопилось на сердце. Тот, кто встречает столь могущественного человека, либо старается оскорбить его, либо вытянуть у него доходное местечко. Но в тот день я отчетливо сознавал, что мой случай — особый. Обличитель, как видно, не очень-то любил свое предприятие и своих начальников. И, по-видимому, именно это и нравилось Макгэнтеру. Итак, играя роль обличителя, я мог одним выстрелом убить двух зайцев: высказать свое критическое мнение и тем самым поднять себе цену. Чем враждебнее я буду говорить о «Россериз и Митчелл-Франс», тем больше буду походить на обличителя и тем больше у меня шансов заслужить одобрение Макгэнтера. Я повел себя так хитроумно, что даже теперь, спустя много времени, мне приятно это вспомнить. Прежде всего я принялся все отрицать, но без всякой горячности.
— Господин президент, — объяснил я, — хотя, мне кажется, вам полюбился этот обличитель, должен честно признаться, что это не я. Я очень смущен, говоря об этом, но ведь нет правил без исключения: на этот раз вы ошиблись.
— Мне нравится, как вы разговариваете со мной, и я вижу в этом еще одно доказательство безошибочности моей интуиции; но должен вам возразить — мне вовсе не полюбился обличитель. «Любить» — слово, которое я давно выбросил из своего лексикона. Не потому, что я не способен на нежные чувства — в детстве я с нежностью относился к птичкам, благодаря мне ежегодные взносы «Россериз и Митчелл» в британское общество покровительства животным чрезвычайно велики. Но надо выбирать: либо власть и влияние в современном мире, либо тихая жизнь среди птичек. Нет, я не люблю обличителя и вас не люблю, мой дорогой, — ни вас, ни кого бы то ни было, но я привык добиваться успеха, и ваши достоинства, или, если хотите, недостатки, благодаря которым вы сумели взбудоражить все предприятие, я могу использовать для более значительных целей — сообразно с вашим честолюбием. В эту минуту все ищут вас, а я вас уже нашел. Все хотят вас наказать — а я хочу вас наградить. Все хотят вас изничтожить — а я хочу вас возвысить. И снова, в который раз, мои директора во всем мире не смогут понять моего решения, потому я и стал президентом, что я Ральф Макгэнтер; не то я был бы сегодня обыкновенным директором по маркетингу или в лучшем случае каким-нибудь Мастерфайсом, который не имеет своего лица, хотя и загребает большие деньги.
— Почему вы сбросили президента Чили? — спросил я без всякого перехода.
— Вот это мне нравится! Право, нравится! Положительно вы мой человек! В следующий раз вы сами его сбросите! — обрадовался Макгэнтер. — Почему? Вероятно, я вас удивлю: отнюдь не по политическим мотивам. Вы знаете, с некоторых пор я очень изменился, и теперь мне в высшей степени наплевать на политические мотивы. Сейчас, когда я разговариваю с вами, я готовлю для торговли с Востоком и Китаем обширный рынок, который принесет нам много денег. Да, да — с Китаем. У меня есть специальный представитель даже в Албании. Я признаю, что тамошние руководители туго поддаются на уговоры, но и они станут у меня ручными. Во всяком случае, я уже добился там некоторого успеха: они не выгнали моего представителя! В Чили дело было вовсе не в экономике — возможно, я даже потерплю убытки в этой стране… Зачем же мне понадобилось сбрасывать правительство, если я на этом так мало выгадаю, как вы думаете?
— Признаюсь, вы меня удивляете, — сказал я искренне, внимательно слушая его. — Так зачем же?
Макгэнтер сжал мои руки в своих. Руки у него были пухлые, белые и жирные.
— Вы знаете, — сказал он, — ведь это правда, что я провел большую часть жизни в погоне за выгодой, в поисках новых рынков, добиваясь увеличения производства, но вот уже несколько лет, как я слежу за нашим cash-flow только для того, чтобы мои акционеры не приставали ко мне, чтобы они были спокойны, всем довольны и не требовали слишком высоких дивидендов; меня же самого интересует теперь только власть.
— Власть денег, — сказал я.
— Нет-нет, не власть денег, — живо возразил Макгэнтер. — Если б вы знали, какую острую радость доставляет мне обвинение, которое бросает мне весь мир: вы свергли чилийский демократический строй! Вот это власть, вот это истинное могущество: создавать экономические и валютные кризисы, содействовать вооружению той или иной страны, натравливать их затем одну на другую — вот власть, какую не могут дать только деньги! Для этого нужна громадная организация, умение обрабатывать умы, формировать психологию боевых отрядов, да что я говорю — не боевых отрядов, а крестоносцев, завоевателей! И всеми этими возможностями обладает сейчас компания «Россериз и Митчелл-Интернэшнл»: мы уже близки к мировому господству. Между мной и нефтяным магнатом или самым богатым в мире банкиром нет ничего общего, даже если наши интересы и тесно переплелись: они могущественны потому, что богаты, а я могуществен потому, что деньги меня больше не интересуют, потому, что настанет день, когда я или мои преемники вынудим правительства предоставить компании «Россериз и Митчелл» право бросать в бой армии!
— Целые армии! — воскликнул я недоверчиво.
— Да-да! Это вас удивляет? Однако вы увидите. Наши владения во всем мире в конце концов окажутся под угрозой, ибо мы вызовем ненависть и зависть целых народов. Ни одно государство, даже Америка, не будет иметь ни средств, ни желания защищать эти владения, когда они подвергнутся нападению; посмотрите, куда привела нас война во Вьетнаме! Представьте себе, что везде: в Азии, в Африке, в Латинской Америке — нашим владениям будет угрожать опасность, наше влияние подорвано, наши агенты убиты! Да разве западные державы смогут, даже объединившись и создав коалицию, защищать наши интересы на шестидесяти или двухстах полях сражений вроде Вьетнама или Анголы? Средства государств слишком ограниченны, и к тому же у правительств не будет достаточно веских доводов: народы в конце концов потребуют отозвать войска и заключить мир; нет, западные демократии не способны нас защитить. Если же я организую защиту в мировом масштабе, соединив колоссальные средства трех или четырех самых мощных транснациональных компаний, если я вооружу отряды наемных солдат в разных странах, если заставлю хорошо оплаченных транснациональных боливийцев драться с боливийцами национальными, голодными и тощими, если я выставлю индонезийские полки против студентов из Джакарты и партизан — я буду торжествовать победу, стану властелином мира, и западные правительства, свободные от военных забот, смогут успокоить свои народы, заняться социальным законодательством, градостроительством и уличным движением. Тхиеу в Южном Вьетнаме — плохой пример: его поддерживало американское правительство, а так как мы поддерживаем это правительство, все думают, что и мы поддерживали его. Но это неправда. Я вам ручаюсь, что, если бы Тхиеу поддерживала коалиция транснациональных компаний, он выиграл бы войну — мы выиграли бы войну — давным-давно. Во Вьетнаме мы совершили ошибку, поддерживая Тхиеу лишь на том основании, что он не коммунист; это все уже устарело — критерием для поддержки служит совпадение интересов при установлении гегемонии нового типа. Порой нам приходится идти против антикоммунистических правительств и поддерживать коммунистические; к примеру, Кастро — сегодня я ничего не имею против Кастро. Вы думаете, я одобряю чилийскую хунту? Они не преступники, они просто идиоты, коалиция транснациональных компаний ни за что не стала бы поддерживать хунту.
