Дэвид Николс - Мы
– За время, ушедшее на королевский ужин, и вот так зародилась современная производственная линия, – продолжила за меня Фрея. – Только, по-моему, это был Генрих Третий. У нас с вами один и тот же путеводитель.
– Боже, я просто старый зануда! – вздохнул я.
– Вовсе нет, я точно такая же. Мне кажется, тяга к самообразованию – это прекрасно. Но, возможно, она приходит только тогда, когда у вас появляются дети. Мы с мужем, с бывшим мужем, до одурения таскали наших девочек по древним развалинам, смиренным кладбищам и пыльным галереям. «Вот это могила Ибсена, а это Сикстинская капелла… Смотрите! Смотрите! Смотрите!» А им, бедняжкам, хотелось пойти на пляж, пофлиртовать с мальчиками. Теперь, когда девочки выросли, они начали ценить прекрасное, но тогда…
– Именно так мы и хотели провести лето. Мы с женой собирались поводить нашего сына по всем самым знаменитым европейским галереям.
– А в результате?
– Сын оставил записку и сбежал с аккордеонисткой. Жена в Англии, строит планы развода.
– Я дико извиняюсь, но это действительно не самый удачный отпуск, – рассмеялась Фрея.
– Вы абсолютно правы.
– Ну что может быть еще хуже?
– А акулы в лагуне водятся?
– Мне не следовало смеяться. Простите. Нет ничего удивительного, что вы так расстроены. Но я постараюсь сегодня не сыпать вам соль на раны. – Фрея взяла меня за руку, и в ту же самую секунду, словно она включила сигнал тревоги, зазвонил мой мобильник.
118. Спутанный клубок
– Алло?
– Привет. Ты где?
– О, иду по улице. Как всегда.
– Значит, никаких новостей.
– Пока еще нет. Но я уже на подходе. Простите, я на минуточку, – прошептал я Фрее и махнул рукой, чтобы она шла вперед.
– Что значит «на подходе»?
– Это значит, что у меня есть хорошая зацепка. Сеть затягивается.
– Ты изъясняешься совсем как частный детектив.
– На мне сейчас темный макинтош. Вовсе нет.
– А вот и да. Тогда скажи.
– Скоро узнаешь.
– Получил от него какие-нибудь известия? Говорил с ним?
– Всему свое время.
– Но почему ты не хочешь сказать?
– Доверься мне. У меня есть материальное подтверждение, что он жив и здоров.
– Тогда, может, мне стоит прямо сейчас взять билет на самолет?
– Нет! Нет, я ведь сказал, что привезу его домой.
– Дуглас, прошло уже пять дней, и я действительно хочу быть в курсе.
– Вот когда все прояснится, тогда и узнаешь.
В трубке повисла длинная пауза.
– Мне кажется, тебе пора возвращаться в Англию.
– Вернусь, как только его отыщу.
– Сдается мне, что ты не слишком-то усиленно его ищешь, так?
Почувствовав совершенно иррациональный приступ паники, я повернулся спиной к Фрее, терпеливо ждавшей меня у следующего моста.
– Нет, не так. Я как раз занимаюсь поисками.
– Я имела в виду совсем другое. Ты явно занимаешься чем-то не тем.
Нам налево или направо? – спросила Фрея языком жестов.
– Я как раз собирался перекусить. Можно перезвонить тебе позже? – сказал я и беззвучно прошептал: – Еще минуточку.
– Ох… Ну ладно. Я надеялась, что мы сможем поговорить, но если тебе некогда…
– Я уже занял столик, вот-вот принесут еду. Нет, не еду, меню. Вот-вот принесут меню.
– А ты вроде говорил, что идешь по улице.
– Ну, шел, а теперь сижу за столом. Терпеть не могу говорить в ресторанах по телефону – это дурной тон. Официант уже бросает на меня косые взгляды. – Похоже, тут я слегка переусердствовал, поскольку буквально услышал, как Конни нахмурилась.
– А ты сейчас где?
– Я в Кастелло, около Арсенала. Сижу на террасе, а рядом стоит официант. Если хочешь, могу послать тебе фото.
Снова долгая пауза, длившаяся, казалось, целую вечность, и трагический шепот Конни:
– Дуглас, я за тебя беспокоюсь. Мне кажется, ты, возможно…
– Все. Мне пора, – отрезал я, дав отбой. Прежде я никогда не позволял себе вешать трубку во время разговора с Конни. Затем, к собственному удивлению, я выключил телефон и бодро захромал в сторону Фреи. – Прошу прощения. Конни – моя жена.
– А мне, грешным делом, показалось, что когда зазвонил телефон, то вы чуть было не сиганули в канал.
– Звонок застал меня врасплох, только и всего. Мне срочно нужно выпить. Ресторан за углом.
Мы вышли на крошечную площадь. Никаких тебе сувенирных открыток или карнавальных масок. Наоборот, на веревках между домами на ветру полоскалось белье, наподобие праздничных флагов, в квартирах на первых этажах надрывались радиоприемники и телевизоры, а в угловом здании располагалась маленькая траттория, выглядевшая, вопреки моим чаяниям, весьма романтично.
– Ну, что скажете?
– По-моему, отличное место.
119. Дочери
Мы устроились на террасе, на стоявших рядышком стульях, лицом к площади. В ресторане не было меню, вместо этого маленький старичок с подозрительно черными волосами принес нам по бокалу «просекко», а затем плошки с маринованными кальмарами, осьминогами, анчоусами – пряными, маслянистыми, бесподобными на вкус. Словно в подтверждение сугубо платонического характера сегодняшнего вечера, Фрея показала на телефоне фотографии своих дочерей, двух потрясающе красивых голубоглазых девочек-погодков, которые на серии снимков постепенно трансформировались в длинноногих, длинноволосых, белозубых молодых женщин – прямо-таки олицетворение здоровья и энергии, – снятых на фоне и открытого всем ветрам Атлантического побережья, и тайских пальм, и сфинкса, и какого-то ледника. Полагаю, что если с умом подойти к отбору фотографий, то можно создать жизнеутверждающую картинку даже из самых мрачных, диккенсовских эпизодов детства, но, судя по фотоальбому Фреи, ее дочери еще в колыбели получили благословение Небес. Фрея была слишком милой женщиной, чтобы оскорблять ее завистью, однако на всех снимках она была запечатлена в обнимку с одним из своих фотогеничных отпрысков, тогда как я, со своей стороны, сколько ни старался, так и не сумел припомнить ни одной фотографии, где мы с сыном вдвоем. Возможно, в его детстве что-то такое и было, но вот как насчет последних восьми – десяти лет? Ну да ладно, вот фотография Анастасии Кристенсен, плавающей с дельфинами, а вот Бабетт Кристенсен в качестве волонтера в африканской деревне. А вот паста и новая бутылка вина.
– Анастасия сейчас – кинодокументалист. Бабетт занимается охраной окружающей среды. Я ими, как вы уже наверняка заметили, очень горжусь. И способна до опупения докучать людям рассказами о них. Так что мне лучше заткнуться, пока вы с тоски не бухнулись головой прямо в лапшу.
– Вовсе нет. Они, похоже, чудные девочки.
– Чудные, – ответила Фрея, пряча телефон в сумку. – Хотя в детстве иногда вели себя как последние стервозы… – Она зажала рот рукой. – Нет, я не должна так говорить, хоть это и правда. Но, видит бог, мы даже дрались! К счастью, с возрастом все проходит. Кстати, вот еще одна… – Фрея снова вытащила телефон. – Я сомневалась, стоит ли вам показывать, ну вы сами поймете почему… – (Передо мной была двадцатилетняя Бабетт, обнаженная, она сидела в медицинском кресле с новорожденной девчушкой цвета баклажана у груди, мокрые от пота волосы прилипли ко лбу.) – Да, в то лето я действительно стала бабушкой. Нет, вы только представьте! Mormor[53] в пятьдесят два года! Боже правый! – Она покачала головой и потянулась к бокалу.
– А это кто?
По левую руку стоял стройный мужчина благородного вида, прямо-таки римский сенатор, красивый до неприличия, несмотря на дурацкую ухмылку и хирургический халат.
– Мой бывший муж.
– Он похож на кинозвезду.
– И боюсь, слишком хорошо об этом знает.
– У него совершенно невероятные глаза.
– Они-то меня и погубили.
– Погодите, он что, присутствовал при родах?
– Ну конечно.
– Он видел, как… появляется на свет его внучка?
– Да-да, мы оба видели.
– Это очень по-скандинавски.
Фрея расхохоталась, а я еще раз украдкой взглянул на фото:
– Он действительно очень красивый мужчина.
– Наши дочери, к счастью, пошли в него.
– Позвольте с вами не согласиться, – с готовностью отозвался я, и Фрея игриво пихнула меня в бок локтем. – А они дружат со своим отцом?
– Само собой, они его обожают. Я периодически уговариваю их остудить пыл, но они продолжают его боготворить.
Мой сын меня не боготворил, и это замечательно. Если бы меня боготворили, я бы, наверное, чувствовал себя неуютно, впрочем, точно так же, как если бы меня обожали. А вот от того, чтобы просто быть на дружеской ноге, я бы точно не отказался.
