Дуглас Коупленд - Пока подружка в коме
Меган тяжело вздыхает.
– Как я по тебе скучаю, Дженни.
Стена комнаты вдруг загорается золотистым светом, и из зеркала появляюсь я.
– А, – говорит Меган, – это ты.
– Теплый прием, ничего не скажешь. Можно подумать, к тебе каждый день гости с того света являются, да еще и не по одному.
– Пошел ты… Ты, скорее всего, даже не настоящее привидение. Так, отребье какое-нибудь. Продукт глубокой переработки желудочно-кишечного тракта. Леший, может быть, или домовой.
– Я – домовой? Думаю, что нет.
– Ладно, иди отсюда. Катись, Каспер, сделай детям ручкой.
– Чем это я тебе не угодил?
– Слушай, если ты такой важный, такой настоящий призрак, так вытащи меня из этой задницы, перенеси куда-нибудь, где получше.
– Я не могу этого сделать.
– Ну конечно, я же говорила. Леший ты, вот кто. Давай, мотай отсюда, моргай лампочками в другом месте. И не доводи меня, урод прозрачный.
– Ни хрена себе! Вот это отшила. Эй, детка, а хочешь, я тебе чудо какое-нибудь устрою?
– Насмотрелась я чудес, на мой век хватит.
Я меняю тему:
– У тебя чудная девочка. Сколько ей?
– Полгода.
– А почему ты ее Джейн назвала?
– Джейн – такое имя… Оно подходит тем, у кого счастливая, гладкая жизнь. Все Джейн, они всегда уверенные такие, крутые, всё при всем.
– У нее красивые глаза.
– Глаза у нее от Скиттера – безумные. И она слепая. Гамильтон как-то сказал, что смотришь ей в глаза, как на полную луну, и вдруг понимаешь, что она не полная, что до настоящего полнолуния еще день-два осталось. Это было еще до того, как мы поняли, что она не видит.
– Гамильтон такие перлы выдавал чуть не с детского сада. Я его знал всю жизнь, и твоего отца тоже.
– У тебя хоть друзья были. А у меня никого не осталось. Знаешь, как я по Дженни скучаю? – Она протягивает мне пачку компакт-дисков Дженни. – Хочешь? Целая коллекция – забирай. Куча танцевальной музыки.
– Нет, спасибо.
– Ну так вали отсюда.
– Меган, что с тобой?
– Я сказала – проваливай!
– Тебе одиноко?
– Нет!
– Можешь признаться, не бойся. Скучаешь по Дженни?
– По этой стерве?
– Да-да, по этой самой стерве. Соскучилась?
Меган молчит, молчу и я. Жду – столько, сколько ей нужно.
– Скучаю, – говорит она через минуту. – Мне одиноко. И все, хватит об этом. Меняем тему.
– О чем будем говорить?
– Не знаю. Выбирай ты.
– Согласен. Так будет честно. Тогда ответь мне на один маленький вопрос: каково оно – жить в мире каким он стал сейчас?
– Это, по-твоему, «один маленький вопрос»?
– Ну, вопрос, положим, ничего. Попробуй. Пристрелочный выстрел.
– Все-то вам, водяным, неймется. Ладно. Дай только подумать.
Она захлопывает дневник Дженни и откидывается на стену. Джейн лежит рядом с ней.
– Мир «каким он стал сейчас», Джаред, это – как бы это тебе сказать – вот: это сплошной праздник. Веселье до упаду. Я уже так навеселилась, что больше не могу. – Она изображает, что задыхается от смеха, и продолжает: – А как ты думал? Смотри: каждый день – будто воскресенье. Ничего нигде не происходит. Ну, кино смотрим по видику. Книжки иногда читаем. Еду готовим – из консервов да из коробок. Свежего ничего. Телефон не звонит. Ничего, ничегошеньки не происходит. Почты нет. Небо все провоняло какой-то гадостью. Когда народ позасыпал, реакторы работать остались, заводы там всякие. Странно, что мы еще здесь не окочурились.
– Ты удивилась, когда наступил конец света?
Меган устраивается поудобнее.
– Да. То есть нет. Нет, не удивилась. Понимаешь, было очень похоже на то, что все люди вдруг впали в кому. А я к этому делу привычная. Ты только не подумай, что я тебя разжалобить пытаюсь. Просто это правда.
Она зажигает сигарету из валяющейся в комнате пачки Дженни.
– Смотри-ка, год прошел, а ментол шибает – как свежий. Ты курил?
– Да ты что! Я же качок, спортсмен.
– Круто. А спал с кем-нибудь?
– Сплошь и рядом. А с чего это тебя так заинтересовало?
– Да тут, сам понимаешь, некоторая нехватка мужского населения наблюдается.
Я подхожу ближе и внимательно разглядываю Меган – румяные, обветренные щеки, белки глаз чистые, как колокольный перезвон.
– Слушай, а тебе когда-нибудь приходилось…
Фразу я не договариваю, и Меган тотчас же встревает:
– Ну-ка погоди… Ты что, клеишь меня, что ли?
– Я? Да нет.
Меня застукали.
– Точно-точно. С ума сойти. Меня пытается «снять» покойник!
Джейн начинает пищать. Меган сует ей рожок с молочной смесью и мягкого игрушечного зайчика.
– Вот что я вам скажу, мистер Призрак…
– Можно просто Джаред.
– Какая разница. Это не то место и не то время. Мне, конечно, лестно, но только фиг вам. Короче, я предпочитаю живых.
– Понял, не дурак.
Меган запирает на застежку дневник Дженни, потом поднимает на меня взгляд:
– Почему мы одни остались здесь? Как это вышло, что именно мы?
– На это есть причина.
– Какая?
– Извини, сейчас я этого не могу тебе сказать.
– Блин, что за игры в Карен! Леший хренов.
– Меган, надо становиться взрослее.
– Что? Ты, сопляк шестнадцатилетний, будешь говорить мне, что пора взрослеть? Дожили. Давай выкладывай лучше, остался на Земле кто-нибудь, кроме нас или нет. Карен говорит, что никого, а я на все сто не уверена.
– Карен дозволено знать немногое, но то, что она видит, всегда правда.
– Значит, я выиграла! Лайнус ведь до сих пор пытается выйти на связь со всякими глухими местами, вроде нефтяных платформ посреди Индийского океана или полярных станций в Антарктике. А теперь он мне ведро золотых монет должен.
– Ведро золота?
– Да это шутка. Золота так много, что спорить на него просто глупо. Мы его с мостов швыряем. Друг в друга кидаемся монетами. Все, деньгам конец пришел.
– Это-то ясно.
– Слушай, Джаред, а как оно там – на небесах?
– На небесах, говоришь? Там все лучшее, что здесь есть. Все естественное, ничего специально не строили. Сделаны они из звезд и деревьев, грязи и плоти, из змей и птиц. Замешаны в один раствор облака и камни, реки и лава. Но это не дом, не строение какое-нибудь. Это больше, чем материальный мир.
– Ну ладно, это уже кое-что. А как там люди – им одиноко?
– Нет.
– Ну тогда это точно небеса. Сущий рай.
Мы молчим. Я стою совсем рядом с ней.
– Извини, что отказала тебе, жеребец ты этакий. И даже не то чтобы мне каждый день такие предложения делали.
– Да, я понимаю.
Тут я хлопаю себя ладонью по лбу:
– Блин, совсем забыл – мне идти пора. Хорошо поговорили.
– Слушай, не уходи. Ты хоть новенький, с тобой интересно.
– Давай-ка мы сделаем вот что, – говорю я, – Подержи Джейн передо мной.
– Это еще зачем?
– Сейчас увидишь.
Руки Меган, как заряженная мышеловка, – готовы в любую секунду отдернуться, если я вдруг сделаю что-то не то. Но я веду себя осторожно. Сначала я легко дую в глаза Джейн, потом аккуратно прикасаюсь кончиком языка к ее лобику, прямо над переносицей. Я – первое, что она видит в этом мире.
– Твоя дочка здорова. И не просто здорова или нормальна, она гениальна. Она вырастет по-настоящему мудрой. И с этого дня ты – ее слуга.
Не в силах что-либо сказать, Меган молча смотрит, как я растворяюсь в воздухе и исчезаю.
29. Бесконечность искусственна
Скучаю я по земной жизни. Там мне, например, нравилось, как мама готовит запеченную свинину. Я любил проснуться рано-рано, на рассвете, и пробежаться по округе в одном белье, зная, что все остальные еще спят. Было дело, летом семьдесят восьмого я как-то устроил себе пробежку нагишом. Если кто меня и видел, то, по крайней мере, полицию вызывать не стали. Пожалуй, эти одинокие пробежки по Рэббит-лейн остались у меня в памяти наиболее сильными телесными воспоминаниями, ярче даже, чем секс, – воздух, солнце и ощущение земли под ногами. Еще что? Сова еще была – жила на дереве сразу за нашим домом. Гнездо или там дупло было у нее прямо перед моим окном. Каждый вечер на закате она вылезала на ветку и хлопала для разминки крыльями – смешные такие, как уши у афганской борзой. Обычно она улетала вниз по склону в сторону дома Карен, ловила там мышей. Я еще смотрел, как миссис Мак-Нил подкармливала ее, оставляя мясные обрезки, – она меня, кстати, не видела. Зато она подсмотрела, когда я как-то раз косил траву на лужайке. Мне приспичило по нужде, и я, спустив красные спортивные штаны, помочился прямо на изгородь. А эта старая ведьма все видела!
О чем я жалею? Да ни о чем. Я не настолько долго прожил, чтобы говорить о каких-то серьезных ошибках. Зато и воспоминаний о взрослой жизни нет. Другое дело, доживи я до возраста моих друзей, у меня наверняка сейчас проблем было бы выше крыши, как у них.
Я слежу за ребятами уже с год или чуть больше – с тех пор, как Карен очнулась. Карен, конечно, не помнит, но большую часть времени, что она пролежала в коме, мы провели вместе. Она получила полагающуюся ей долю «дополнительных» знаний точно так же, как и я, – лоскутами, обрывками, которые до поры до времени кажутся просто бессмыслицей.
