Уильям Бойд - Нутро любого человека
Прием в Доме правительства был посвящен какому-то заезжему американскому генералу. Изящное убранство комнат, обитая ситцем мебель, много растений и цветов, фотографии на лаковых столиках. Я получил джин с тоником и замешался в толпу гостей — главным образом военных, с вкраплениями местных сановников, потеющих в своих костюмах. Я ощущал себя странно самоуверенным в моем бравом белом мундире с нашивками коммандера. Адъютант[125] Герцога представил меня: „Вы, конечно, помните коммандера Маунтстюарта, сэр“. Герцог, очень загорелый, в бежевом костюме при галстуке в розовую и желтую клетку, смерил меня пустым взглядом. „Лиссабон, 1940-й, сэр“, — сказал я. „Ах, да“, — неуверенно ответил он и тут же удрал. Направился прямиком к Герцогине: они перекинулись несколькими неслышными словами, Герцогиня оглядела меня, что-то ему сказала, он сразу вернулся, теперь уже улыбаясь, и хлопнул меня по плечу. „Маунтстюарт, — сказал он. — Конечно! Клюшки для гольфа привезли?“.
Несколько позже я поговорил с Герцогиней. Прическа и грим ее так же безупречны, как в Лиссабоне. Она, впрочем, выглядит похудевшей, хотя, возможно, дело всего лишь в коротких рукавах ее платья, выставляющих напоказ костлявые, почти лишенные мышц руки. Она была очень любезна и понизила голос, чтобы сказать: „Что привело вас в этот идиотический рай? Будьте осторожны, а то умрете от скуки и сами того не заметите“. Я улыбнулся: „Охота за субмаринами“. „Вы должны пообедать у нас, — сказала она, — сегодня же. Где вы остановились?“. Похоже, я снова стал своим.
Вторник, 15 декабря
Три раза обедал в Доме правительства, в последний — даже сидел рядом с Герцогиней. Кроме того, играл с Герцогом в гольф, — полдюжины партий, впрочем, играли мы неизменно вчетвером. Побывал в каждом баре и клубе, какие тут есть, и по-моему, в большинстве частных домов, а уж с людьми из ВВС перезнакомился в таких количествах, что хватит до конца жизни.
Этот маленький город, как и всякий маленький город, изобилует слухами, сплетнями, интригами, враждой, вендеттами, взаимными обидами, альянсами и мезальянсами, кликами и бандами — как в среде того, что именуется истаблишментом, так и среди парвеню. Насколько я в состоянии судить, общество Нассау, в общих чертах, распадается на три основных категории. На самом верху находится губернатор и его окружение. Далее следуют политики — „Мальчики с Бэй-стрит“ (они же „Бандиты“): местные торговцы, воротилы и просто богатые люди, которые заседают в Законодательном собрании и его контролируют. Затем имеются держащиеся несколько особняком жители временные — военные и визитеры. Затем — пожилые налоговые беженцы, в основном англичане и канадцы, — чопорные, консервативные, с презрением взирающие на публику помоложе, более беспутную: на сомнительных предпринимателей, разведенок и разведенцев, относительно богатых и бесталанных молодых людей и их подружек. Эти ходят под парусом, закатывают вечеринки, слишком много пьют и легко меняют партнеров. В туристский сезон, с декабря по март, к ним добавляются их американские эквиваленты, приезжающие сюда ради зимнего солнца и la dolce vita[126]. Еще одну подгруппу, которая может перекрываться с любой из вышеупомянутых, составляют богатые, обладающие немалой властью люди, имеющие, вследствие их финансовой мощи, большое, хоть и не замечаемое прочей публикой влияние на все, что здесь происходит. К этой категории принадлежал Веннер-Грен и, должен сказать, трудно отыскать человека, который бы плохо о нем отзывался. Стоит упомянуть его имя, как поднимается вихрь слухов: он личный друг Геринга, он построил на Хог-Айленд ангар для нацистских подводных лодок, он владеет в Мехико банком. Я передаю все это, помечая как домыслы, в ОМР. И наконец, существует еще один мир — наиболее населенный и, парадоксальным образом, наиболее неприметный: собственно багамцы. В большинстве своем, это бедные работяги и рыбаки, живущие в лачугах, многое множество которых рассыпано за грядой холмов, на которой стоит Дом правительства — это поселение называется „Грантс-таун“. „Цветной барьер“ имеет на Багамах почти абсолютную силу — в смысле социальном, определенно (сегрегация присутствует даже в Герцогининой „солдатской кантине“). Мне говорили, что правило это соблюдается тут так же неукоснительно, как в южных штатах Америки. Любое отступление от него здесь, на Багамах, уверяли меня, может отпугнуть американских туристов. Даже в Дом правительства ни один черный через парадную дверь войти не может.
Все эти миры в той или иной мере взаимодействуют один с другим — что становится особенно очевидным на приемах в Доме правительства (впрочем, закуски на них разносят только черные). Я регулярно бываю на этих собраниях, внимательно наблюдаю за толпой, исподволь собирая по мелочам информацию — люди здесь очень общительны. Должен сказать, Герцог с Герцогиней перемещаются в этой толпе невозмутимо, с улыбками, как будто на свете и не существует другого места, в котором им хотелось бы оказаться, — как и другого общества. Актеры они безупречные.
Сейчас они ненадолго убыли в Майами. Макстей умоляет, чтобы я позволил ему выйти в море. Самая элегантная, чистая, вылизанная посудина в гавани Нассау это II22
Воскресенье, 20 декабря
Мы встали на якорь у маленького острова, принадлежавшего к череде Эксумских островов. Команда ловит с палубы рыбу, купается. Солнце лупит с отмытого дочиста синего неба. Война кажется очень далекой. Фрейя написала, что мы отбили Бенгази, а советские войска окружили под Сталинградом немецкую армию. Самый несчастный человек на свете это Кроуфорд Макстей.
1943
Пятница, 1 января
Прошлой ночью был на новогоднем приеме, устроенном на Кабл-Бич молодой вдовой по имени Дороти Букбиндер (американкой). Оркестр и шампанское с 8:00 до полуночи и после нее. Дороти — ей за сорок, растрепанная, пьянчужка, по-моему, — живет с „маркизом“ де Соссе — я бы сказал, скорее человеком французского происхождения, чем французом. У Дороти дочь (девятнадцать? двадцать два?) по имени Лулу, — когда часы пробили двенадцать, она направилась прямиком ко мне и влепила мне в губы долгий, сочный поцелуй. Я стряхнул ее и ушел по пляжу, глядя на звезды и думая о Фрейе. Лулу отыскала меня и простодушно осведомилась: „Почему ты меня ни хера не трахаешь, Логан?“. „Потому что мне ни хера не хочется“, — ответил я. Тут она свалилась, мертвецки пьяная. Я отнес ее назад, уложил на террасе на тростниковую кушетку и смылся.
Новости из Дома правительства, Герцогиня нездорова — переутомилась, разыгралась язва. Думаю разрешить Макстею на несколько дней уйти на II22 к Внешним островам. Нассау начинает доставать и меня.
Четверг, 14 января
Написал для ОМР мой третий доклад, оттащил его на аэродром Оукс-Филд и вручил Сноу [командиру эскадрильи] (он летит в Майами, потом кто-нибудь доставит конверт в Нью-Йорк, а оттуда он пойдет в ОМР). Сноу говорит, что Герцогу будет предложено, в виде подачки, губернаторство в Австралии. От этой перспективы у меня сразу полегчало на сердце. Я здесь всего несколько недель, а уже чувствую, что начинаю загнивать. Прибавил в весе, пью немеренно — провожу слишком много времени в баре отеля „Принц Георг“, разговаривая черт знает с кем. Интеллектуальная моя жизнь равна нулю: я ничего не читаю и не пишу (кроме писем — из дому и домой). Начинаю понимать, что подразумевала Герцогиня под „этим идиотическим раем“.
Мой доклад содержит кропотливый отчет о последних слухах. Де Соссе доверительно поведал мне, что сэр Гарри Оукс[127] ссудил Герцогу два миллиона долларов, а Веннер-Грен использовал их для производившихся через его банк — „Банко Коммерциал“[128] в Мехико — спекуляций на валютных рынках. Не сомневаюсь, что ОМР найдет способ подтвердить или опровергнуть этот слух: во всяком случае, он определенно мог бы объяснить, откуда взялись деньги. Я, однако, не способен по-настоящему поверить, что Герцог пошел на такой риск: слишком много людей в Лондоне, Нью-Йорке и на Багамах могли бы отследить деньги, если бы он вдруг начал вносить платежи Оуксу или какой-то из его дочерних компаний.
Суббота, 27 февраля
Тридцать семь лет. Отпраздновал это событие утренней мастурбацией. Видения Фрейи, голой, поверх меня — ее округлые, чуть отвислые груди вибрируют, пока она скачет на мне. До сих пор я, пока шла эта бесконечная война, как-то справлялся с отсутствием женщины, с воздержанием, однако что-то в этом непристойном городе, похоже, обостряет мои сексуальные потребности. Прошлой ночью, во время обеда, жена офицера ВВС прикоснулась под столом к моему члену, — а я не могу даже имя ее припомнить.